Диалог после боя

Публицистика
Р. Минасов
Почему он взял с полки именно эту книгу? Чем она привлекла его внимание? Может быть, именем автора? Или броским, не без налета интриги, названием? А может, и теми другим вместе?..
Тимофей Алексеевич Ромашкин и сегодня, пожалуй, не смог бы однозначно ответить на этот вопрос. Хотя где-то внутренне, видимо, определяющей его интерес, была тема войны. Книга Гельмута Вельца называлась «Солдаты, которых предали»…
Ромашкину не довелось вместе со своей дивизией дойти до стен рейхстага. А шел он к победе от самого Сталинграда. Сто дней в боях — и ни единой царапины! И, наверное, десятки раз дрался с фашистами врукопашную — линия фронта для него проходила на узком клочке земли, под крышей металлургического завода «Красный Октябрь»…
В одном из рукопашных боев, уже в Приднепровье, в феврале 44-го, капитан Ромашкин был тяжело ранен. Два года врачи боролись за его жизнь…
А после войны, после выздоровления Тимофей Ромашкин со своим многочисленным семейством поселился в Цимлянске. По возможности трудился. Но старые военные раны постоянно отрывали его от дел, и Тимофей Алексеевич снова и снова отправлялся на лечение.
В библиотеке одного из одесских санаториев весной 67-го года он и увидел книгу Гельмута Вельца.
Заинтересовавшись, начал ее листать, посмотрел оглавление — и застыл, пораженный… Одна из глав называлась «Бой за цех № 4»…
Сердце Ромашкина бешено заколотилось, он побледнел и едва удержался на ногах. Юная библиотекарша испуганно спросила:
— Что с вами?
— Ничего, ничего…
Он сел, отдышался и залпом прочитал главу. Его поразила точность и обстоятельность, откровенность и беспощадность, с которыми автор описывал события тех дней. Ведь в том страшном, многодневном бою за мартеновский цех (цех № 4) завода «Красный Октябрь» оборону держал (вместе с подразделениями 39-й гвардейской дивизии и рабочим батальоном) и батальон, где командиром был Иван Бойков, а комиссаром — Тимофей Ромашкин. А командиром того немецкого саперного батальона, который пытался овладеть цехом, был Гельмут Вельц.
Такие ситуации случаются, как видите, не только в кино. Гельмута Вельца и Тимофея Ромашкина столкнула лицом к лицу жизнь — сначала в дни великой битвы на Волге, а затем — много лет спустя после войны…
Прочитав книгу Вельца, Ромашкин решил написать ему письмо. Ответ из ГДР не заставил себя долго ждать. Вельц высказал готовность поделиться с, Ромашкиным документами из своего военного архива.
Письма пересекали границу в обоих направлениях. Международная почта стала посредником в диалоге двух людей, которые в том бою были противниками. Диалог этот, поначалу настороженный, постепенно, день ото дня становился все откровеннее, теплее, превращался в беседу единомышленников — борцов за мир.
И Ромашкин и Вельц в своих письмах и воспоминаниях вольно или невольно, но очень часто обращаются к своим детям, а через них и ко всей современной молодежи. «Будьте такими, как мы!» — говорит молодому поколению бывший офицер Советской Армии. «Не будьте такими, как мы»,— предостерегает немецкую молодежь бывший офицер вермахта.
Актуально звучат слова Вельца: «Если старшее поколение прогрессивного мира выиграло войну, то молодое должно выиграть борьбу за мир». Нет, это не из книги «Солдаты, которых предали». Это из письма к Тимофею Ромашкину.
«…Я рад узнать в вас командира героических защитников мартеновского цеха. Если вы прочли мою книгу, то уже знаете, как глубоко я уважал и уважаю сейчас этих бойцов…»
Гельмут Вельц думает, прежде всего, о юных. Он пишет, что выиграть борьбу за мир — историческая задача молодежи. «И мы, — продолжает он, — должны ей в этом помочь».
«Дорогой Тимофей, — обращается он к Ромашкину, ту я думаю, что мы… лично можем очень много рассказать. Мы должны протянуть друг другу руку и посмотреть друг другу в глаза, чтобы знать, что сегодня мы, объединенные одной волей, стали товарищами и друзьями и идем в едином строю. Поэтому я надеюсь, что мы встретимся в Волгограде. …Я не хотел бы заканчивать письмо, дорогой Тимофей, не сказав вам, что я от всего сердца рад и счастлив, что именно вы, мой прежний ожесточенный противник, сегодня стали моим другом. Я многому научился в вашей великой стране и сделал правильные выводы из истории. Я верен дружбе с народом великого Советского Союза. Сердечно приветствую вас. Автор книги «Солдаты, которых предали» Гельмут Вельц».
Для капитана Вельца война кончилась задолго до падения Берлина.
26 декабря 1942 года цех № 4 был взят подразделениями Таращанского полка. Оставшиеся в живых немецкие офицеры и солдаты сложили оружие. Однако среди пленных, убитых и раненых не оказалось командира немецкого батальона. Он тогда ушел. Но недалеко и ненадолго… 31 января 1943 года Гельмут Вельц был взят в плен, и это стало определяющим во всей его дальнейшей судьбе.
Уже в «волжском котле» Вельц пришел к тяжелым, трагическим для него, офицера вермахта, раздумьям. В своем дневнике он записал: «Высокие слова насчет будущности рейха и смысл принесенных жертв уже не вызывают во мне такого отклика, как раньше. Я вижу, куда они завели нас. И на родине уже у многих появилось недоверие к руководству. Дни, когда мы терпим поражение, заставляют нас сильнее задумываться. Меня, во всяком случае…»
И продолжает уже в книге: «Да, я пережил гибель целой армии, душевный паралич, приказ погибнуть.
Я видел раздавленных и расплющенных солдат, отмороженные ноги, пустые глазницы, поднятые вверх руки. У меня до сих пор звучат в ушах безумные вопли и предсмертные крики. Я до сих пор чувствую горький запах пожарищ…»
Три вехи были решающими в последующей жизни Вельца: битва на Волге, «Дом Лунево» под Москвой и образование Германской Демократической Республики.
Гельмут Вельц стал членом Союза немецких офицеров и членом комитета «Свободная Германия», штаб-квартира которого размещалась в доме отдыха «Лунево» на Клязьме. Здесь же он вступил в ряды СЕПГ.
Закономерно, что по окончании войны Вельц избрал своей родиной Германскую Демократическую Республику. Закономерно, что, поселившись в Дрездене, активно сотрудничал с членами инициативной группы по оздоровлению жизни в молодой республике. Наконец, закономерно и то, что Гельмут Вельц избирался обер-бургомистром Дрездена, а затем возглавил одно из химических предприятий города.
Человек принципиальный, Вельц считал делом чести поделиться своими раздумьями о войне, рассказать о виденном и пережитом, ничего не скрыв, — откровенно-от начала и до конца.
В канун 20-летия победы над фашизмом издательство «Мысль» в Москве выпустило на русском языке книгу Вельца. Среди исторических исследований и мемуаров, посвященных немецкой катастрофе на Волге, эта книга личных воспоминаний занимает особое место.
И, рассказывая о бое на заводе «Красный Октябрь», Вельц уже понимает, что здесь столкнулись не просто два противоборствующих батальона, но две идеологии, две морали: людей, сознающих правоту своего дела и ответственных за будущее человечества, а потому готовых пожертвовать жизнью ради победы, и людей, гонимых на Восток авантюрой бесноватого фюрера.
Однако мысленно вернемся к тому бою… Тому бою, который беспощадно честно описал в своей книге Гельмут Вельц. Тому бою, который Ромашкин и Вельц вспоминают вновь и вновь сегодня…
Читая книгу, понимаешь закономерность эволюции Вельца. Сначала сомнение: «С каждым днем солдаты все больше начинают задумываться. Они видят, как вперед бросают одну за другой танковые и пехотные дивизии и как эти дивизии вскоре превращаются в груду металла и шлака, в горы трупов. Они видят, как постепенно падает боеспособность войск. И они
задают себе вопрос: к чему эта мясорубка? Они спрашивают себя: ради чего здесь принесено в жертву столько людей?»
Потом — прозрение и вступление на путь активной борьбы с фашизмом, борьбы за новую Германию: «Я начал осознавать, что фашистская Германия должна была проиграть войну, потому что фашистский режим вел войну несправедливую. Он преследовал в ней разбойничьи цели и действовал преступными средствами… нам удалось внезапно напасть на Советский Союз. Только в плену я понял, что эти первоначальные успехи вовсе не означали превосходство немецкого оружия. У меня исчезли иллюзии о войне как рыцарской битве. Война человечеству не нужна, народы должны жить в мире, тот, кто встает под знамя германского милитаризма, шагает к гибели».
Прорвав оборону на участке 685-го стрелкового полка 193-й советской стрелковой дивизии, фашисты рвались к Волге. Удержать всеми силами завод «Красный Октябрь» стало первоочередной задачей наших воинов. Особенно тяжело пришлось первому батальону 253-го Таращанского полка 45-й стрелковой дивизии имени Щорса, Командование этим батальоном взял на себя заместитель командира по политчасти капитан Тимофей Ромашкин. За четыре дня непрерывных боев — с 1 по 4 ноября — батальон отразил двенадцать яростных атак гитлеровцев. В этих боях первый батальон за 4 дня истребил более 400 гитлеровцев и уничтожил более двадцати огневых точек врага, улучшив позиции своей дивизии.
Таращанцы не только выдержали натиск врага, но и сами перешли в наступление, продвинулись вперед на 300 метров и 8 ноября закрепились в мартеновском цехе (№ 4) завода «Красный Октябрь». Фашисты не смирились с потерей столь важного опорного пункта… На протяжении более полутора месяцев за цех шли ожесточенные бои. Здесь дрались богунцы и донцы, саперы и бронебойщики, минометчики и пулеметчики. Здание цеха несколько раз переходило из рук в руки, но закрепиться в нем нашим бойцам долгое время не удавалось.
Самым решающим боем, окончательно определившим судьбу завода, был бой, завязавшийся 11 ноября 1942 года…
«Приказ на наступление. 11.Х1.42.
1. Противник значительными силами удерживает отдельные части территории завода «Красный Октябрь». Основной очаг сопротивления — мартеновский цех (цех № 4). Захват этого цеха означает падение Сталинграда.
2. 179-й усиленный саперный батальон И.XI овладевает цехом № 4 и пробивается к Волге. Ближайшая задача — юго-восточная часть цеха № 4…» (Из приказа командира 79-й пехотной дивизии генерала фон Шверина).
«Во что бы то ни стало удержать занимаемые позиции. Не допустить продвижения противника. Назад не отходить. 11.Х1.42».
(Из телеграммы командующего 62-й армией В. И. Чуйкова командиру 45-й стрелковой дивизии). Батальон таращанцев оборонял цех № 4 (мартеновский).
Батальон Гельмута Бельца занимал позиции в соседнем цехе № 3.
Вот два живых свидетельства о событиях этого дня и последующих 46 сутках бесконечного ближнего боя.
Гельмут Вельц. Смотрю на часы: 02.55. Все готово. Ударные группы уже заняли исходные рубежи для атаки… Невидимые снаряды… завывая и свистя, рассекают воздух и рвутся в пятидесяти метрах впереди нас, в мартеновском цехе. Но наша артиллерия уже переносит огневой вал дальше, вперед.
Тимофей Ромашкин. Немцы будто обезумели. С шести утра — десятая атака!
— Практически от полка остался неполный батальон, — говорит командир нашего полка Можейко, — а удержаться надо.
Немцы бьют из пулеметов, что-то орут. Они снова идут в атаку. Я командую: «Залповый огонь из всех видов оружия!»
Гельмут Вельц. Авиация целыми неделями бомбила этот завод. Эскадры бомбардировщиков… сменяли друг друга. Гаубицы, пушки и мортиры переворачивали все вверх дном. Здесь не осталось ни единого клочка целого места. Открывают огонь русские снайперы. Против них пускаем в ход огнеметы. На несколько мгновений становится светло, как днем.
Тимофей Ромашкин. Очередная атака отбита. Мы вновь возвращаемся в мартеновские печи, весьма надежные укрытия. Эту тактику применяли не раз, оставляя наверху лишь наблюдателей.
Солдаты приносят тела убитых медсестер, бывших студенток мединститута Симы Мерзловой и Оли, фамилия которой стерлась в памяти. Девушки выносили с поля боя раненых, и, когда ползли с истекающим кровью старшиной Куликовым, немецкий пулеметчик дал по ним очередь. Сима, умирая, прикрыла своим телом раненого. В ее санитарной сумке, прошитой пулями, нашли дневник и книгу Н. Островского «Как закалялась сталь». И вот сержант Пагорсин в минуту передышки приносит нам в мартеновскую печь книгу. Первые и последние страницы ее опалены, истрепаны и запачканы кровью и сажей. При скудном освещении читать эти страницы было невероятно трудно, но это не помешало книге стать организатором нашего мужества и стойкости. В самые тяжелые минуты кто-нибудь находил подходящее место и начинал читать вслух.
А когда в дневнике Симы солдаты обнаружили строки: «Я и Оля решили стать такими, как Павка Корчагин. И мы будем такими»,— то наша ненависть к врагу и решимость отстоять цех утроились.
Гельмут Вельц. Через небольшую щель проникает свет. Иду на свет, распахиваю дверь и оказываюсь в другом подвале, несколько большем. В центре горит костер. Вокруг него сидят и лежат около ста пятидесяти солдат.
Впечатление безрадостное.
Изможденные лица, изодранное обмундирование, из брюк вылезают коленки. Залатывать никто и не думает: нет ни времени, ни иголки с ниткой. Поскольку на смену частей нет надежды, процесс разложения воинской дисциплины, видно, идет все сильнее. С сапогами также не лучше — развалились, подметки привязаны тонкой проволокой. Никого это не волнует. Некоторые солдаты, насквозь промерзшие и промокшие, сидят так близко к огню, что того и гляди пламя перекинется на них. Они тупо уставились на огонь. Другие с закрытыми глазами растянулись на животе, подперев голову руками. Храпят совсем выбившиеся из сил, накрыв голову шинелью. В углу о чем-то шепчутся двое. У того солдата, что поменьше ростом, в руках «Железный крест» с новенькой лентой. Справа в углу делает перевязки фельдшер, поливая раны йодом.
Атмосфера полной безысходности и какого-то странного полусна.
Бой за цех только начинается, а чем он кончится?
Тимофей Ромашкин. Надо контратаковать. Фашисты должны думать, что нас больше, чем на
самом деле. Смотрю на лица бойцов и командиров. Устали… Но готовы в любую минуту ринуться в бой. Вот неустрашимый офицер Крамзин, который после каждого боя невозмутимо, назло врагам громко играет на баяне вальс «На сопках Маньчжурии».
Молоденький красноармеец Славин. Это наш летописец. Он выводит неумелой рукой пусть порой наивные, но искренние стихи, которые потом мы все переписываем в свои фронтовые тетрадки…
Пора начинать…
Гитлеровцы обороняют цех № 3 двадцатью пятью пулеметами, шестью минометами и двумя пушками. Все подступы к цеху заминированы. Перед входом сооружены искусственные препятствия — два ряда проволочного заграждения, завалы из железного лома, а сами входы забаррикадированы и также заминированы. За толстенной кирпичной кладкой стены с севера гитлеровцы неуязвимы. Даю команду атаковать с севера.
— Товарищи! — обращается к бойцам командир роты Анатолий Сухарев.— Бандитов винтовками и пулеметами не взять. Приготовить противотанковые гранаты. Ползком вперед!
Плотно прижимаясь к земле, устремились вперед бойцы. Они обгоняют друг друга. Первым у стены цеха оказывается Александр Кириченко, за ним подползают Чектуаров, Иван Таханов, Чехотов, Патрушный…
Чектуаров бросает гранату. Вслед летят десятки других. Оглушительные взрывы, сопровождаемые криками и стонами фашистов, несутся из-за стены. И тогда взвод лейтенанта Гончарова и взвод лейтенанта Шишкина бросаются в атаку. Завязывается рукопашная. 57 немецких солдат и офицеров нашли в этом бою свою могилу.
Гельмут Вельц. Оглушительный грохот: нас забрасывают ручными гранатами. Обороняющиеся сопротивляются всеми средствами.
В этот самый момент над цехом как раз взвивается красная ракета, за ней — зеленая. Это значит: русские начинают контратаку…
Тимофей Ромашкин. По приказу командира полка Мажейко саперы-комсомольцы Похлебин, Моторенко, Урянский, Кузьминых вместе с группой саперов отдельного саперного батальона под командованием младшего лейтенанта Шолоха неторопливо разложили в мешки 200 килограммов тола, обвязались шнурами, взяли оружие, лопаты, кирки. Саперы поползли к третьему цеху. Беспрерывно стрекочут пулеметы и автоматы противника. За 25 метров до стены цеха саперы начинают рыть траншею, чтобы безопаснее было добраться до цели. Четыре часа они вгрызаются в мерзлую землю. Но вот тол заложен под стену. Выпускаю красную ракету. 30-метровая стена с грохотом рушится, хороня под своими обломками десятки фашистов.
Пошли вперед штурмовые группы.
Первыми врываются в южную часть цеха старшина Кузнецов со своим взводом. С севера влетает группа старшего лейтенанта Сухарева. На левом фланге электростанцию берет штурмом старший лейтенант Крамзин. В то время как наши штурмовые группы овладели окраинами цеха, бойцы артбатареи на руках перенесли туда свои противотанковые пушки и стали уничтожать огневые точки врага, расположенные внутри цеха.
Гельмут Вельц. Итак, конец! Все оказалось бесполезным. Не понимаю, откуда у русских еще берутся силы? Просто непостижимо. Бессильная ярость овладевает мной. Первый раз за всю войну стою я перед задачей, которую просто невозможно разрешить.
Тимофей Ромашкин. Уже потом, когда бой окончен, я смотрю на лица погибших товарищей: Кобзев, Масленников, Турыкин, Гречушников… У Гречушникова открытые глаза и на бледном лице улыбка. Я поднял его мертвое тело и прислонил к груди. А он, убитый, все улыбался прекрасной, мудрой улыбкой.
И я вспомнил, как рассказывали мне о сержанте Тарасове. Он, когда по Волге уже шла шуга, вместе с другими саперами переправлял на лодке боеприпасы. Река дыбилась от разрывов фашистских бомб и снарядов. Тарасов, чтобы не падали духом молодые бойцы, беспрестанно шутил, рассказывал смешные истории.
Если солдаты улыбались, Тарасов говорил им серьезно:
— Когда смеетесь, поворачивайтесь лицом к фашистам. Они, гады, наблюдают за нами из биноклей. Так пусть видят наши улыбки, пусть бесятся.
Я гладил улыбающееся лицо Гречушникова и думал о том, что он, мертвый, победил.
Гельмут Вельц. Итог уничтожающий. Больше половины убиты или тяжело ранены. Теперь цех снова полностью в руках русских. Итак, цех прямой атакой не взять! Осознание этого факта потрясает меня. Ведь такого мне еще не приходилось переживать за все кампании. Мы прорывали стабильные фронты, укрепленные линии обороны, преодолевали оборудованные в инженерном отношении водные преграды, брали хорошо оснащенные доты, захватывали города и деревни. Нам всегда хватало боеприпасов, нефти, бензина, стали, чугуна, цветных металлов и резины. А тут, перед самой Волгой, какой-то завод, который мы не в силах взять!
Для меня это отрезвляющий удар: я увидел, насколько мы слабы.
Чем это кончится — Сталинград и вся война?
…В одном из своих писем Тимофей Алексеевич спросил Вельца: а что бы он сказал сейчас рабочим завода «Красный Октябрь», если бы встретился с ними?
Гельмут Вельц прислал ответ, содержание которого звучит как политическое кредо автора:
«Сталинград сыграл не просто чисто военную роль в Великой Отечественной войне Советского Союза. Для многих немецких соотечественников Сталинград стал поворотным пунктом в их сознании, в их психологии, поворотным пунктом от нацизма к тому строю, который утвердился сейчас в Германской Демократической Республике.
Можно сказать, что Сталинград положил начало существованию нашей Демократической Республики.
Мы поражены волей и решимостью советских людей, построивших на Волге город лучше, чем он был, мы поражены вашими успехами в науке, технике, культуре. И я сделаю все возможное в моих силах, чтобы никогда не повторились трагические дни Сталинграда.
Сегодня есть Германская Демократическая Республика, которая противостоит империализму в центре Европы, есть братский союз с Советским Союзом, и мы будем беречь этот союз и укреплять его, чтобы преградить путь любым военным нашествиям и авантюрам.
Это говорит вам один из тех, кто тридцать лет назад пришел в Сталинград врагом, а потом понял, что маршировал не туда. Позвольте заверить вас в искренности моих слов и моих чувств».
Именно эти слова он и сказал рабочим в Музее истории обороны завода «Красный Октябрь», когда весной 1973 года побывал в Волгограде.
…Мы поднимались от Волги в гору. Тимофей Алексеевич Ромашкин шел грузно, с частыми остановками: сердце…
Вот он поднял с земли проржавелый кусок металла, прочертил им воздух с востока на запад, сказал со вздохом:
— Шлаковая гора…
Вот на этой-то горе гитлеровцы в ноябрьские дни 1942 года находились от берега Волги в каких-нибудь пятидесяти метрах… Здесь батальон таращанцев четверо суток без передышки отражал одну за другой атаки фашистов, стремившихся во что бы то ни стало сбросить батальон в Волгу…
Мы идем по территории завода «Красный Октябрь». Останавливаемся перед бывшим зданием центральной лаборатории, сохранившимся до наших дней как памятник. Обрушенные стены, скрученные в жгуты балки, лестничная площадка, поросшая бузиной,— вот все, что осталось от лаборатории. На остове чудом уцелевшей южной стены чернеет надпись, сделанная мазутом: «Здесь стояли насмерть герои-таращанцы!»
Идем дальше. Вот тут был КП командира полка майора Мажейко. А вот там почти сто дней сидели враги. Этим маршрутом ходили на подрыв стены третьего цеха комсомольцы Кузьменко, Моторенко, Похлебин…
Я слушал Ромашкина молча. Давно хочу спросить, да все откладываю. Но вот не удержался:
— Скажите, Тимофей Алексеевич, как объяснить ваше нынешнее дружеское общение со своим бывшим врагом, который убивал ваших товарищей?
— Не вы первый задаете этот вопрос… В прошлом году я приходил сюда с сыном, Виктором, который служил в армии здесь, в Волгограде. Когда я ему все это показал и рассказал, он с недоумением спросил: «Простил ты, что ли, отец?»
— И что же вы ему ответили?
Ромашкин выдержал паузу, словно собираясь с силами:
— Вот уже тридцать лет я часто вижу во сне Сталинград. Руины мартеновского цеха, печи, в которых мы укрывались. До сих пор слышу голоса погибших друзей, вижу, как, прижавшись спинами к стенам мартеновской печи, они слушают нескончаемую музыку войны… Такое не забывается…
Ромашкин замолчал. Потом медленно продолжал:
— Сегодня я, как и тысячи других ветеранов, исполняю волю тех, кто, защищая Родину, отдал на сталинградской земле самое дорогое — жизнь! И я всю послевоенную жизнь посвятил исполнению заветов павших… Простите, если говорю выспренне, но не в словах дело…
Тимофей Алексеевич попросил у меня сигарету, закурил, глубоко втянул в себя дым.
— Человек должен нести ответственность за то, что происходит в мире. Нас такими воспитали. Нам не безразличны судьбы стран и народов. Мой бывший враг был обманут фашизмом, но сейчас он олицетворяет ту Германию, которая очень скоро прозрела и поняла, по какому гибельному пути ее вели…
Своей книгой Вельц откликнулся и на мою боль, на боль миллионов моих соотечественников. Я счел делом совести откликнуться на горькую исповедь своего бывшего врага еще и потому, что нашел в ней логику честного поиска, которая, как известно, неизбежно ведет к формированию прогрессивных взглядов и убеждений…
Мы направлялись к выходу из заводского двора. И вновь остановились у легендарной стены.
— Это было здесь,— рассказывал Ромашкин.— На 10-й день боев за центральную лабораторию. Лейтенант Масленников говорил мне: «Разреши, комиссар, атаковать. Есть верный план. На этот раз мы их возьмем». Операция предстояла рискованная. Я спросил: «А если погибнешь?» «Только ценой победы,— произнес лейтенант уверенно. Потом добавил:
— Ну, а если… Тогда, комиссар, если ты останешься в живых, приведи сюда своего сына, который, я верю, родится после войны, и расскажи ему, как и за что мы не жалели жизни». Лейтенант Масленников при решающем штурме лаборатории подорвался на мине. Ему было двадцать лет — столько же, сколько моему Виктору, когда я приходил с ним сюда…

Журнал «Юность» № 8 август 1973 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Share and Enjoy:
  • Print
  • Digg
  • StumbleUpon
  • del.icio.us
  • Facebook
  • Yahoo! Buzz
  • Twitter
  • Google Bookmarks
Запись опубликована в рубрике Литература. Добавьте в закладки постоянную ссылку.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *