Глава первая, часть 3
К истории Диксона и Диксонского района непосредственное отношение имели лишь два отряда Великой Северной экспедиции: Обско-Енисейский отряд, направлявшийся к Таймыру из бассейна Оби, и отряд Ленско-Енисейский, двигавшийся с востока от реки Лены.
Обско-Енисейским отрядом командовал лейтенант Дмитрий Леонтьевич Овцын, его помощником и штурманом был Фёдор Алексеевич Минин. На построенной в Тобольске дубель-шлюпке «Тобол» отряд Овцына в составе 56 человек весной 1734 года вышел в плавание вниз по Иртышу и далее по Оби в Обскую губу к Ледовитому океану. Три сезона Овцын безуспешно пытался пробиться к морю. Но многочисленные мели в Обской губе, сильные встречные ветры и почти постоянный лёд каждый раз становились для мореходов непреодолимой преградой.
Отряд зимовал в Берёзове, а в 1736 году в Обдорске. В ту зиму в Обдорске было многолюдно. Сюда прибыл и отряд Степана Малыгина, который шёл к Оби с запада и поставил свои боты на зимовку в устье реки Кары. В избах при свете лучины и сальных плошек под вой пурги моряки составляли отчёты и по материалам исследований чертили карты. Только в 1737 году на вновь построенном в Тобольске палубном боте «Оби Почталион» и дубель-шлюпке «Тобол» отряду Овцына удалось пройти в Енисейскую губу. Дойдя до «Гольчихинских магазинов»21 и пополнив судовые запасы, отряд двинулся в Туруханск.
На этом задачу отряда Дмитрия Овцына можно было бы считать выполненной и весной 1738 года, в соответствии с распоряжением Адмиралтейств-коллегии, он должен был отвести корабли в Енисейск и передать их с командою местным властям. Но к весне 1738 года Дмитрию Овцыну стало известно о затруднениях в работе соседнего с ним отряда Харитона Лаптева, который вёл съёмку побережья от устья Лены к Енисею. И Овцын на свой страх и риск принял решение продолжить работу, двигаясь на восток до встречи с отрядом Харитона Лаптева. Адмиралтейств-коллегия утвердила «самовольное» решение Овцына. Перед отъездом в Санкт-Петербург для доклада «обстоятельным о его вояже известием и журналами и картами» Овцын назначил командиром «Оби Почталиона» штурмана Фёдора Алексеевича Минина, который продолжил работу отряда по съёмке и описанию теперь уже берегов Енисейской губы и Западного Таймыра.
Работа отряда Минина, как самостоятельного подразделения экспедиции, началась с весны 1738 года. С этого времени и начинается исследование берегов будущего Диксона и Диксонского района. На борту «Оби Почталиона» находилось 27 человек. В их числе подштурман Стерлегов, рудознатец Лескин, гардемарин геодезист Паренаго. Пройдя в начале августа «Гольчихинские магазины», отряд 8 августа достиг мыса Ефремов Камень22, где встретил сплоченный лёд. Опасаясь ледовых подвижек, Минин отошёл к югу, к зимовью Волгино. Пользуясь изменением ледовой обстановки, Минин 16 августа прошёл до острова Диксон и далее до «заворота» и остановился в группе мелких островов. Остров Диксон был обозначен им на карте как Большой Северо-Восточный, «заворот» – как мыс Северо-Восточный, а группа мелких островов у «заворота» названа острова Северо-Восточные. Так как «Оби Почталион» из-за льдов пройти дальше не смог, Минин послал на разведку Дмитрия Стерлегова с группой матросов на шлюпке. С трудом исследователи продвинулись вдоль берега до мыса Далёкого, где Стерлегов установил доску с вырезанной надписью: «1738 году августа 23 дня мимо сего мыса именуемого Енисея Северо-Восточного, на боту Оби Почталионе от флота штурман Фёдор Минин прошёл к Осту оной в ширине 73° 14′ N». Эту доску обнаружил Н.А. Бегичев в 1922 году во время лодочного похода с Н.Н. Урванцевым по реке Пясине к Диксону. Теперь она является экспонатом музея Арктики и Антарктики в Санкт-Петербурге.
В Российском государственном архиве ВМФ хранится, правда, в копии (оригинал не сохранился) «Журнал бота «Оби Почталиона» компании 1738 году». Известный гидрограф В.А. Троицкий, длительное время работавший на Диксоне и в Хатанге, изучил и проанализировал этот журнал. На основе навигационной прокладки фактического пути судна на современной карте Енисейского залива с учётом всех необходимых данных он пришёл к выводу, что при попытке пройти от островов Малых Оленьих на юго-запад из-за встреченных «великих льдов» «Оби Почталион» вынужден был к исходу дня 21 августа стать на якорь в южной части безлюдной гавани, иначе говоря, гавани Диксон. Затем нагнанные течением льды заставили бот изменить место стоянки и лечь на якорь в полумиле от современного посёлка Диксон.
Примечательно, что Минин и Стерлегов особо отметили, что место, где им пришлось дождаться улучшения обстановки, «…от сильных ветров к сохранению морских судов защищение благонадёжное».
Два навигационных сезона 1738–1739 годов ледовая обстановка не позволяла Фёдору Минину на своём судне пройти дальше «заворота» и островов Северо-Восточных, то есть далее современного Диксона. И он просит у Адмиралтейств-коллегии разрешения на исследование побережья по суше «от того места, в котором судну может быть придётся повернуть обратно». По мнению Фёдора Минина, отряд по суше должен дойти до маяков, поставленных отрядом Харитона Лаптева, или встретиться с ним. Однако в конце ноября 1739 года в Туруханск, где Минин с людьми встал на зимовку, прибыл на оленях в сопровождении самоедов посланный Харитоном Лаптевым с зимовья на реке Хатанге нарочный – солдат Константин Хороший с требованием в Мангазейскую воеводскую канцелярию о доставке ему продовольствия и подготовки нескольких собачьих упряжек. Этот же нарочный доставил Минину «ордер», то есть официальное письмо, в котором Лаптев сообщал о своей работе и запрашивал Минина о его планах на 1740 год. В «ордере», кроме того, Харитон Лаптев просил Фёдора Минина захватить в плавание провиант для его отряда и оставить в той точке, до которой может дойти, обозначив её хорошо приметным маяком.
В 1740 году Минин решил послать Дмитрия Стерлегова на собачьих упряжках для описания берега. Предполагалось, что Стерлегов пройдёт до Северо-Восточного мыса («заворота») и далее с описанием берегов дойдёт до устья Нижней Таймыры, соорудит там маяк и оставит извещение для Харитона Лаптева. А затем как можно быстрее, до вскрытия рек, вернётся к Енисею в одно из существовавших там зимовий. В Туруханске от властей Минин категорически потребовал указания живущим по побережью русским промышленникам и кочующим вдоль берегов самоедам оказывать ему помощь «во всём и безоговорочно». В послании, направленном Лаптеву с Константином Хорошим (тот возвращался в Хатангу), Минин сообщал о своих планах на 1740 год.
В конце января 1740 года Дмитрий Стерлегов с командой на двух собачьих упряжках выехал из Туруханска. У Гольчихи к нему присоединились ещё две упряжки. С великими трудностями отряд добрался 28 марта до «заворота» и двинулся дальше с описанием морского побережья до устья Пясины, где стояло несколько промысловых зимовий. В последующем на его пути к северо-востоку были уже безлюдные берега. Дойдя до высокого каменистого мыса 13 апреля 1740 года, он определил его широту 75° 26′ и поставил знак. Затем Стерлегов повернул обратно и остановился на длительный отдых у промышленников в устье Пясины. После отдыха путь Стерлегова лежал к Гольчихе.
Фёдор Минин на боте «Оби Почталион» вышел из Туруханска 6 июня 1740 года и 3 августа прибыл в Гольчиху, где встретился с группой Стерлегова.
Туруханская канцелярия обязала ненцев, кочующих у озера Таймыр, не уходить оттуда по крайней мере до конца августа и дожидаться возможного появления там отрядов Харитона Лаптева или Фёдора Минина. В то лето Фёдору Минину удалось пройти Северо-Восточные острова, дойти до устья Пясины и затем до большой группы островов к северо-востоку от Пясины. Впоследствии они будут названы «Шхеры Минина». Далее путь преграждал непроходимый лёд. От точки с широтой 75° 15′ 21 августа Минин повернул обратно, опасаясь остаться на зимовку, которая грозила гибелью всего отряда. На этом попытки обогнуть самый северный полуостров Евразии морем с запада, начатые Фёдором Мининым в 1738 году, прекратились.
Вернувшись, отряд зимовал в станке Дудинском, где имелось несколько жилых изб промышленных людей. Весной сюда пришла группа из отряда Харитона Лаптева в сопровождении «оленной самояди».
Работу по описанию и съёмке всего Таймырского побережья, включая и его самую северную точку – мыс Северо-Восточный на широте 77° 34′, который впоследствии назовут мысом Челюскин, завершил Ленско-Енисейский отряд под командованием лейтенанта флота Харитона Прокопьевича Лаптева в 1742 году «посуху», в основном на собачьих упряжках. Ранее этот отряд под командованием сначала лейтенанта флота Василия Васильевича Прончищева, а после его смерти (29 августа 1736 года) Харитона Лаптева не смог пройти далее мыса Фаддея, расположенного в северо-восточной части Таймырского полуострова.
Тяжелая ледовая обстановка, а затем гибель 14 августа 1740 года их судна – дубель-шлюпки «Якутск», раздавленной льдами, – не позволили выполнить исследования и описание берегов Таймыра с моря.
Решение о следовании «сухим путём» для описания берегов, принятое после обсуждения на консилиуме, собранном Харитоном Лаптевым с участием подчинённых в конце 1740 года, означало движение групп отряда вдоль берегов на собачьих упряжках по снегу и льду в светлое время года, начиная с апреля, между Хатангой и Енисеем.
Адмиралтейств-коллегия одобрила принятое на совете новое решение. И с марта 1741 года начались длительные изнурительные походы исследовательских групп отряда Харитона Лаптева на собачьих упряжках. Всё это требовало серьёзной подготовительной работы и в первую очередь по заготовке корма и устройству продовольственных складов в заранее определённых местах безлюдного побережья. Для этих целей привлекались коренные жители и русские колонисты. На местах также добывались упряжные собаки, нарты и различное снаряжение. Без этого отряды Минина и Лаптева просто не смогли бы выполнить поставленные перед ними задачи, представляющие государственный интерес.
Указание властей об обеспечении нужд экспедиции ставило местное немногочисленное население, особенно русское, существенно поредевшее после царского указа 1619 года о закрытии «морского мангазейского хода», в трудное положение. Аборигены, к сожалению, порой не могли заготовить достаточного количества корма для себя. Это была одна из причин того, что побережье Таймыра, и без того малолюдное, ещё более опустело. С другой стороны, обезлюдившие берега, оставленные зимовья создавали для экспедиций дополнительные трудности. Много усилий приходилось прилагать Фёдору Минину и Харитону Лаптеву, чтобы добиваться от енисейских властей своевременной заготовки провианта для людей и корма для собак и обеспечения транспортных нужд. Тем более, если учесть, что губернские и уездные власти («канцелярии»), являвшиеся органами гражданской власти на местах, не находились в подчинении Адмиралтейств-коллегии.
Как бы там ни было, но в 1743 году Великая Северная экспедиция завершилась. Ценой преодоления невероятных трудностей и лишений, силами российских людей, и главным образом военных моряков, впервые была проведена съёмка арктических берегов Российской империи и впервые положено на карту всё северное побережье России от Печоры на западе до мыса Большой Баранов в Восточно-Сибирском море. Все сведения о северных берегах были получены в результате единообразно организованных исследований, проведённых по общей программе под руководством единого центра – Адмиралтейств-коллегии с адмиралом Н.Ф. Головиным во главе.
Завершая рассказ о Великой Северной экспедиции, особо отметим, что успех деятельности отряда Харитона Лаптева, о которой подробно рассказывалось выше, во многом объясняется выдающимися способностями начальника отряда и удивительной работоспособностью и мужеством его ближайшего помощника Семёна Челюскина. На долю последнего пришлась, пожалуй, самая трудная часть работы отряда – описание самого северного и труднодоступного участка побережья Таймыра. Он шёл по совершенно безлюдным и неизвестным берегам, всё далее уходя от последних зимовий, всё более подвергаясь смертельному риску. Но Челюскин без колебаний всё время шёл вперёд, увлекая своих спутников. Как он писал в своих журналах, «поехали дальше в путь свой».
Наконец, 9 мая 1742 года Семён Челюскин достиг цели – вышел на самую северную оконечность Таймыра и Азии. В путевом журнале Челюскин записал: «Сей мыс каменной, приярой, высоты средней, около оного льды глаткие и торосов нет. Здесь именован мною оный мыс «Восточной-Северной мыс»26. Широта мыса была определена Челюскиным равной 77° 34′.
В 1878 году А.Э. Норденшельд, подойдя к мысу на корабле «Вега», определил его координаты 77° 36′ с.ш. и 104° 17′ в.д.
Впоследствии некоторые географы и учёные, в частности Ф. Врангель, академик К. Бэр, высказывали сомнение в достоверности того, что Семён Челюскин достиг Северо-Восточного мыса. Однако известный историк русского флота А.В. Соколов в 1851 году убедительно доказал, что работа Челюскиным была выполнена безупречно. В защиту Челюскина выступил и академик А.Ф. Миддендорф. Именно он предложил назвать Северо-Восточный мыс именем Челюскина, что и вошло в международную картографию и литературу.
По окончании Великой Северной экспедиции Сенат издал специальный указ, в котором предписывалось прекратить «до будущего указа» дальнейшие морские плавания и командам возвратиться в сибирские города. Взятых для работ крестьян и прочих людей распустить по домам. Все документы и карты незамедлительно представить в Санкт-Петербург в Адмиралтейств-коллегию.
Немалую роль в этом сыграли сибирские власти, которым экспедиция доставила множество нежеланных хлопот. Да и в центре нашлось немало влиятельных людей, неприязненно относившихся к делам экспедиции. Они находили, что экспедиционные расходы слишком высоки. Экспедиция стоила российской казне только по 1742 год, не считая множества натуральных повинностей (наём подвод с лошадьми, проводников, различных работников и т.д.), почти 361 тысячу рублей.
Кроме того, после многочисленных и безуспешных попыток Овцына, Прончищева, Лассиниуса, Харитона и Дмитрия Лаптевых стало ясно, что корабли той эпохи не могут обеспечить плавания среди льдов. Прямой морской путь на восток так и не был открыт. Тем не менее экспедиция, в частности её Обско-Енисейский и Ленско-Енисейский отряды, внесли большой вклад в изучение гидрологии Карского моря. Впервые были составлены достоверные карты всего побережья Таймыра, представлено множество сведений о заобских и енисейских землях.
Обширные материалы экспедиции, добытые таким нелёгким трудом, были похоронены на многие годы в архивах. Правительство, памятуя о секретности экспедиции, обязала её участников не разглашать сведения о её работе. Естественно, что в такой обстановке интерес к деятельности экспедиции угас, и до последней четверти 19-го и начала 20-го столетий возникал он лишь эпизодически в связи с отдельными полярными походами.
Завершая описание работы отрядов Фёдора Минина и Харитона Лаптева, производивших съёмку берегов Таймыра, нельзя не вспомнить работу, подобную подвигу, ещё одного из «птенцов гнезда Петрова» – Петра Чичагова, чьим именем названо морское побережье от «заворота» до устья Пясины – берег Петра Чичагова. Это был отважный и неутомимый военный геодезист, прошедший с промерами и съёмкой тысячи и тысячи вёрст вдоль великих сибирских рек: Оби, Иртыша и Енисея. Достаточно сказать, что он с 1719-го по 1725 год мерной цепью промерил и положил на карту 3000 вёрст берегов Иртыша и Оби, а затем в 1725–1729 годах – 2500 вёрст Енисея до устья, затем прошёл со съёмкой вдоль берегов Енисейской губы и побережья Карского моря до реки Пясины. По съёмкам, выполненным этим удивительным человеком, на карту положено более 2 миллионов квадратных вёрст сибирских земель. При этом нужно не забывать, что такая титаническая работа произведена в начале XVIII века, в диких необжитых районах, техническими и транспортными средствами того времени. Карты, составленные Петром Чичаговым, использовались в дальнейшем вместе с материалами Великой Северной экспедиции при составлении географического атласа России.
В 1745 году стараниями и трудами Российской императорской академии наук был издан географический атлас по материалам произведённых исследований. Исходя из трудностей морских плаваний в арктических морях, которые выпали на долю участников Великой Северной экспедиции, сложилось мнение о невозможности использования морских северных путей вокруг Сибири. На сто с лишним лет прекратились попытки планомерного исследования Арктики, и дальний Север России оказался в забвении.
Правда, во второй половине 18-го и в 19-м столетии предпринимались отдельные экспедиции по изучению берегов и островов Российской Арктики, но масштабных экспедиций, охватывающих всё морское пространство Сибири, не проводилось до начала ХХ века, когда в 1910 году началась Гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана, продолжавшаяся до 1915 года.
О времени заселения русскими территории Диксонского района, то есть северной части правобережья Енисейского залива и морского берега от «заворота» до устья Пясины, прямых письменных свидетельств пока не найдено. Но есть все основания, опираясь на сведения из мангазейских и туруханских архивов (ясашные и таможенные книги), считать, что русские поселения в Пясиде (так называли в далёкие времена таймырскую землю) стали появляться в начале 17-го столетия сразу после возникновения Мангазеи. Уже тогда промышленные и служилые люди в поисках промыслов, ясашных людей и новых «землиц» вышли в Енисейское низовье, в Енисейскую губу и к реке Пясине.
По реке Пясине русские проникли в центральные районы Таймыра и в 1625 году вышли на реку Хатангу. Таким образом, можно утверждать, что в первой четверти 17-го столетия землепроходцы-первооткрыватели прошли весь Таймыр с запада на восток.
По мере продвижения на берегах Енисейской губы и морском побережье до Пясины, то есть вблизи нынешнего Диксона, в начале XVII века стали появляться русские поселения в виде промысловых зимовий. Если взглянуть на карту, изданную в 1745 году, то можно видеть масштабы этого заселения. Оседали здесь русские люди, пришедшие на Таймыр отовсюду и по разным причинам. Одних гнала нужда, других – стремление к свободе. Но тех и других объединяло бесстрашие перед ударами судьбы, трудолюбие и удивительное терпение, благодаря которым им удавалось выжить в таких тяжелейших, как сказали бы сегодня, экстремальных условиях.
Зимовья русских колонистов ставились, как правило, на расстоянии дневного перехода друг от друга и строились из «наносного леса» (плавника). Делились они на «коренные» и «отъезжие».
Коренные зимовья предназначались для постоянного проживания всей семьи промышленника. Представляли они добротную избу, как правило, с крытым двором, объединяющим все другие хозяйственные постройки и службы. Примером такого типа постройки в какой-то степени могут служить зимовья, построенные в конце XIX – начале XX веков, такие, например, как зимовье на реке Максимовка (1902 г.) и зимовье на реке Заледеево (1930 г.), достаточно хорошо сохранившиеся.
Так называемые «отъезжие» зимовья предназначались для временных остановок в период сезонных промыслов и объездов зверовых ловушек. Отъезжее зимовье, как правило, состояло из помещения для временного проживания людей и ездовых собак (котуха). Хорошо сохранившееся отъезжее зимовье находится в бухте Западное Голомо.
Русские промышленники не занимались оленеводством и редко использовали для упряжек оленей, в основном ездили на собаках. Собачьи упряжки как транспортные средства использовались почти во всех арктических походах и экспедициях вплоть до середины 20-го столетия.
Со временем места, где ставились зимовья и продолжали жить промышленники, приобретали собственные названия и становились понятиями географическими. Многие из таких названий вместе с развалинами бывших зимовий сохранились до настоящего времени: Крестовское, Убойное, Заледеево, Моржовское и др., которые напрямую связаны с историей и сегодняшней жизнью этих берегов.
Конечно, за прошедшее столетие многое изменилось. На современных картах появились новые зимовья и новые названия. Теперь, к сожалению, и эти зимовья, появившиеся в начале ХХ века, уже заброшены и доживают свой век. Пройдёт ещё какое-то время, и люди, возможно, забудут эти места и их названия.
Если сегодня ещё есть возможность на берегах Енисейского залива и по берегу Петра Чичагова отыскать остатки зимовий XVII–XVIII веков, отмеченных в журналах Фёдора Минина, Харитона Лаптева и Семёна Челюскина, ныне превратившиеся в тундровые курганы с проглядывающими фрагментами древних деревянных конструкций, то не за горами то время, когда следы былой жизни на Таймыре исчезнут навсегда.
Вот почему необходимо вести поиск этих мест, поиск развалин и остатков жилищ русских зимовий, фиксировать их на картах и с привлечением учёных и специалистов проводить археологические раскопки. Необходимо воскресить уходящую в Лету историю диксонской земли и показать ныне живущим поколениям её героическое прошлое, полное труда и лишений, полное устремлений в будущее.
