7
Пробираясь к своему шалашу, Велик так и не решил, что он скажет и как будет себя держать. Впрочем, оказалось, что никакого решения и не требовалось — Катерины не было. У входа в шалаш, закутавшись в тряпье, сидели Мишка и Манюшка, сиротливые, беспомощные, жалкие, как выброшенные из разоренного гнезда птенцы. Увидев Велика, ребятишки обрадовались. Это заметно было и по глазам и по тому, как они сразу оживились и потянулись к нему.
— Нашего Шурчика убили,— застенчиво, словно стыдясь, сказал Мишка.— Мать с партизанами поехала его хоронить.
— А нас покормить забыла.— Манюшка выпростала из-под попонки руки и обшарила Велика — слазила в карманы, за пазуху. Ничего не найдя, все же с надеждой спросила: — А ты ничего не принес?
Велика тронул и ждущий взгляд и надежда в ее голосе. Стало стыдно: когда в его помощи не нуждались, он спокойно сидел и жевал корку, что Катерина отрывала от своих детей, а когда у них беда и понадобилась его помощь, сразу навострил лыжи.
— Сейчас я, сейчас,— забормотал он,— и обогреемся и поедим…
Хорошо, что со вчерашнего дня осталась картошка и по дрова не надо было идти, только нарубить. Скоро затрещал костер, забулькала в чугунке вода. Ребятишки ожили. Правда, чем ближе к трапезе, тем больше возрастало нетерпение, и Манюшка все чаще лезла в чугунок заостренным прутиком — пробовала, сварилась ли картошка,— но вид у нее при этом был оживленный, даже веселый — в предвкушении еды. У Мишки раздувались ноздри, он вдыхал запах кипящей картошки и время от времени виновато взглядывал на Велика, как бы безмолвно просил прощения и за свою и за сестренкину слабость.
А Велик не показывал вида, что и он голоден — в пору проглотить варево вместе с чугунком. Велик спокойно подкладывал дрова, отлучался от костра в шалаш, ходил за водой — все неторопливо. И это поднимало его в глазах ребят и в собственных. Впервые испытываемое им чувство покровительства сладостно волновало.
И его растрогало прямо-таки до слез, когда, заморив первый голод, Манюшка обрела способность думать еще о чем-то, кроме еды, и сказала, благодарно взглянув на Велика:
— Я тебя всегда буду слушаться. Как будто ты наш старший брат, ладно?

8
Тетка Катерина вернулась поздно вечером. Велик сидел у костра, вороша догорающие головешки. Она молча опустилась на камень рядом с ним и протянула над жаром озябшие руки. Платок сбился к затылку, спутанные волосы беспорядочными прядями свисали на лицо. Велик боялся кашлянуть, шевельнуться — ему казалось, что тогда произойдет что-то неожиданно ужасное. Так они сидели в напряженном молчании долго-долго. Наконец она произнесла натужным, хриплым голосом:
— Должно, я не сдюжу, сынок. Должно, я совсем насмерть убитая.

Журнал «Юность» № 6 июнь 1981 г.