Дневник критика Андрей Турков
Критику нередко называют передним краем литературы. Это не только лестно. Это ко многому обязывает. Известное постановление ЦК КПСС, принятое более двух лет назад, снова напомнило нам об огромной ответственности, лежащей на этом роде литературы.
Вероятно, нелишне попробовать отдать себе отчет в том, как выглядит наша критика сейчас, как она справляется со своими задачами. В небольшой статье бесконечно трудно, если вообще возможно, обозреть весь многостраничный критический фронт — от краткого газетного отклика до монографии. Поэтому я задаюсь куда более скромной задачей — полистать критические статьи и рецензии, опубликованные в прошлом году в некоторых наших ведущих литературно-художественных журналах. Помимо трех китов, на которых некогда почти полностью держался наш критический мир — «Знамени», «Нового мира» и «Октября»,— я включаю в круг своих наблюдений «Москву» и «Наш современник». Не за тем, чтобы претендовать на исчерпывающую характеристику всего, что напечатано критическими отделами всех этих пяти журналов, но дабы попытаться уловить основное биение пульса сегодняшней критики и его перебои. У каждого из названных журналов есть своя позиция, и я бы покривил душой, сказав, что отношусь к ним одинаково и полностью застрахован от всякой субъективности. Человек есмь! Но это не мешает мне видеть, что на счету каждого издания — свои удачи, свои шаги вперед, порой развивающие давние традиции, а порой разрывающие с дурными. Почти общей тенденцией всех московских журналов является стремление к возможно более полному, широкому освещению нашей многонациональной литературы. Это сказывается и в проблемных статьях, где часто и охотно сопоставляется творчество разноязыких писателей (например, статьи И. Гринберга, А. Овчаренко в «Москве», 3. Богдановой в «Знамени», Л. Якименко, Б. Панкина в «Новом мире»). Это сказывается и в заметно выросшем количестве статей и рецензий, специально посвященных искусству и литературе братских республик.
Судите сами: в центре внимания критики оказались последние повести Василя Быкова и «Хатынская повесть» Александра Адамовича, вызвавшие почти одновременный отклик в нескольких журналах. Лишь немногие из русских писателей могли бы похвастаться таким количеством отзывов, причем столь дружно благоприятных. «Итальянская мозаика» азербайджанца Имрана Касумова отмечена двумя рецензиями, дважды рецензировались последние работы Ювана ШесталоваДважды обращались названные журналы к современной эстонской прозе: с вдумчивой рецензией, фактически даже статьей о романах Энна Ветемаа выступил в «Новом мире» И. Золотусский, а «Москва» откликнулась на сборник новелл старейшего прозаика Эрни Крустена. «Октябрь» своевременно и высоко оценил выход в «Библиотеке поэта» сборника литовских авторов XX века. Резензировались также книги абхазца Баграта Шинкубы, тувинца М. Кенин-Лопсана, латыша В. Ламса, казахов М. Каратаева, Д. Мулдагалиева, таджика М. Каноата, грузина Э. Зедгинидзе… И, право, учитывая ограниченность журнальной площади, нельзя не признать это хорошим вкладом в пропаганду национальных литератур. Старались наши столичные журналы перешагнуть и через некоторые другие «барьеры», помимо языковых.
С удовлетворением встречаешь, например, в «Октябре» быстрый и оперативный отклик на некоторые произведения, появившиеся в «Новом мире»,— уже не только традиционно негативные, как статья В. Староверова, но и весьма объективные — о стихах Е. Винокурова и рассказе В. Катаева. Нас, критиков, часто и нередко справедливо упрекают за злоупотребление длинными перечнями книг и имен. Но что делать автору, когда ему хочется воспользоваться редким случаем и хотя бы таким заведомо скромным способом все-таки помянуть добром работу многих своих коллег, затерянную, как принято выражаться, на журнальных «задворках», где ее не всегда заметят и оценят по достоинству? А я, как сказано у Б. Ахмадулиной применительно к ее цеху, «люблю товарищей моих» (опять-таки не всех, конечно!). Радостно и даже порой завидно читать такие острые, вдумчивые, выходящие за узколитературные рамки работы, как рецензии А. Марченко на повесть И. Велембовской «Сладкая женщина» или Г. Трефиловой на «Сад камней» Д. Гранина, как статья Б. Панкина «С точки зрения художника» («Новый мир») или В. Шкловского «Струна звенит в тумане» («Знамя»), как умный, объективный анализ стихов Е. Евтушенко Вл. Соловьевым («Новый мир») и двухтомника Н. Брауна Львом Озеровым («Москва»), как статьи В. Гусева о новом издании стихов В. Луговского («Новый мир») и В. Дементьева о Н. Рубцове (««Москва»), Спасибо «Нашему современнику» за обстоятельные статьи Л. Емельянова о прозе В. Шукшина и К. Яновского о рассказах В. Сапожникова, за доброе слово, сказанное В. Кожиновым о волжском поэте Ф. Сухове, и за отличный, взволнованный, задевающий за живое всех, кому памятна война, литературный портрет Ю. Бондарева, написанный М. Кузнецовым! Но тут я все же прерву свою здравицу, чтобы при помощи одной параллели напомнить всем нам, что удачи удачами, а на лаврах почивать у нас еще особых оснований нет. Редкому автору посчастливилось прочесть в один и тот же год целых два «литературных портрета», ему посвященных, как это случилось с Ю. Бондаревым.
Я думаю, иногда прочитанное не могло не прийтись ему по сердцу: «Горячий снег» — роман о тайне подвига наших людей. Почему же тайна, разве об этом мало написано? Написано много, но все равно происходящее в человеке на грани «быть или не быть» еще остается тайной, и всякое новое талантливое слово об этом бесконечно ценно». Я читаю эти строки М. Кузнецова и по какой-то аналогии вспоминаю эпизод из прекрасного очерка Р. Бершадского, где было рассказано об одном из непогибших героев-панфиловцев, который совершенно было разочаровал слушавших его газетчиков своей «ординарностью», пока вдруг в ответ на чей-то уже вяло-любопытствующий вопрос, а не страшно ли ему было идти против танка, не сказал: «Кому страшно? Мне страшно? Нет… это ему должно было в танке страшно стать, если я против него в одной гимнастерочке не боюсь!!» Статья М. Кузнецова не лишняя похвала автору, ее ценность в том, что она, выражаясь патетически, написана его однополчанином по войне, жизни, литературе.
Но вот перед нами другой портрет: «Злая февральская поземка мечется по Тверскому бульвару… По дорожке медленно идет человек. Поднят воротник, и, кажется, задумавшись о чем-то, он ничего не замечает. И вдруг внезапно останавливается, вглядываясь в освещенные окна отступившего в самую глубину сквера дома. …Человек останавливается здесь каждый раз, когда оказывается рядом. Не может не остановиться. Литературный институт. Он вспоминает, как заполнял, переступив его порог, свою «Автобиографию». Таков портрет Ю. Бондарева работы А. Елкина («Москва» № 2). Я даже не успел еще разобраться в своих ощущениях от него, как вскоре натолкнулся еще на один портрет той же кисти — «Невская баллада» («Москва», № : «…давно знаю его. Видел и на Пискаревском кладбище. Обнажив голову, стоял он у страшной надписи: «658 550 ленинградцев погибло от артобстрелов, бомбардировок и голода». Обожженные руины стоявшего насмерть Орешка. Маковский поднимает с земли порыжевший осколок. Задумался, рассматривая его. Бездонной белой ночью медленно идет по набережной». Мне кажется, что критику вряд ли стоит перебивать хлеб у фоторепортера, который с бойкостью, излишней даже для этой профессии, стремится «щелкнуть» знаменитость на «эффектном» фоне, не особенно задумываясь над тем, насколько тактичным выйдет снимок. «Невская баллада» — статья юбилейная, а я не собирался говорить об этом критическом жанре.
Но в этих двух статьях проглянуло то досадное качество, для характеристики которого я выйду за временные и журнальные рамки и прибегну к цитате из одной газеты. «У него,— говорилось там об очередном юбиляре,— твердая творческая позиция: жизнь — великий аккумулятор любого искусства… Жизнь — это то неиссякаемое светило, которое согревает творчество С. Острового, его художническое перо подвержено, говоря метафорически, «жизненному гелиотропизму». Как подсолнух все время незаметно поворачивается соцветием к солнцу, так и пытливая мысль поэта следует за жизнью, одновременно живописуя ее». Думается, что даже блеск юбилеев, высокое писательское положение, шумная известность не должны вызывать у критиков гелиотропизма или, что то же самое, фототропизма — свойства изгибаться в направлении источника света. Мне скажут, что последняя цитата принадлежит уже не критику, а поэту С. Поделкову. Но, положа руку на сердце, мы-то сами всегда ли стойки на нашей передовой? Вот как мощная, чуть не межконтинентальная ракета, стартует на полосе столичного издания критическая статья и сметает с лица земли какой-нибудь хилый поэтический, сборничек, народившийся где-то далеко от столицы. Но вот московский журнал номер за номером печатает длинный и… довольно убогий роман. А критика молчит!
Роман выходит отдельным изданием, проникает в «Роман-газету». И вот, наконец, слышится «ура!». Ну, думаешь, началось: пошли в контратаку! Увы, к «ура» присоединяется: «Добро пожаловать!» Какая странная передовая… Все мы с похвальным единством обличаем сейчас эту, как было сказано в одном докладе В. Озерова, «обтекаемую, вегетарианскую, комплиментарную критику». Все как один против серости и посредственности и за повышение критериев. Позволительно спросить: да кто же против? И вообще, «а был ли мальчик?». Мальчик был, мальчик есть! Он просто положил пока в архив статьи, где еще не так давно иронизировал насчет «серой теории борьбы против серости», имея в виду одну газетную статью Твардовского, и активно подает голос за высокое качество и критическую непримиримость. Он проглядывает вдруг в наших собственных высказываниях, когда, выражаясь спортивным языком, бессовестно «тянет время» в довольно пространной статье, чтобы уйти от разговора о качестве. Например, роман А. Бахвалова «Нежность к ревущему зверю» вызвал дружные похвалы в «Москве», «Октябре» и «Нашем современнике».
«Книга обдумывалась долго, вынашивалась сокровенно,— читаем в одной рецензии. — Ей отдано шесть лет жизни. Роман А. Бахвалова заряжен страстностью, стремлением автора разносторонне раскрыть образы героев…» Это сказано громко, «во весь голос». О том же, что «заряженный» роман, видимо, не всегда мог произвести «выстрел», сказано под сурдинку: «Не все удалось в романе, он не лишен просчетов. Часто о личности героя больше сообщается, чем она выявляется в поступках». Не более вразумительно высказывается на сей счет и журнал «Москва»: «…автор не всегда выдерживает «режим» (?!) творчества… «Отлеты» в личные отношения героев… временами сюжетно не оправданы». И, только прочитав объективную, аналитическую рецензию С. Львова в «Новом мире», можно понять все эти стыдливые обиняки. Но вот понять их сочинителей, право же, трудно! Мне кажется, что значительная доля критического «лавирования» содержится и в недавней статье В. Литвинова «Постижение» («Новый мир» № 10). Истинная мера писательской удачи выясняется в сопоставлении с работой, проделанной его предшественниками и современниками. Между тем в этой довольно пространной статье о последних поминается лишь мимоходом и как-то уничижительно, словно для того, чтобы из их поверженных тел создать пьедестал для героя статьи.
Вот критик замечает, что нравственные сдвиги, происходящие с героем В. Кожевникова, бывшим фронтовиком, приходящим на завод, «не могут идти в сравнение с теми, что происходят в подобных случаях, скажем, в душе… мальчишек из «ремеслухи» или какого-нибудь крестьянского парня с глухого хутора». «В большинстве подобных случаев,— пишет В. Литвинов,— речь идет не столько о рабочих людях, сколько о парадоксах социально девственной души. Чувственный (?) эпатаж (?), эмоциональная взвинченность — слабая помощь в художестническом исследовании современной рабочей психологии». Как ни туманно все это, но все же сказанное невольно бросает тень на такие, скажем, книги, как роман Н. Дубова «Горе одному». А нужно ли? Заслуженно ли?
Наивных рецензентов у нас и без того хватает, так что их голоса нередко сообщают уныло-одинаковый тон страницам критических отделов. «Лирическому герою стихов Л. Мухиной,— читаем мы,— чуждо стремление идти торными путями, жить равнодушно и безразлично, у него «жадное сердце», которому «все мало» и которое не устает служить добру, людям. Ему знакомы и трудности, и вдохновение труда, и радость, и счастье». Хвалит, как отпевает! Подставьте вместо названной фамилии любую другую — и все впору окажется! Да и оказывается, когда прочитываешь помещенную в том же номере «Знамени» рецензию на поэта совсем иной складки — Дмитрия Ковалева.
Журнал «Юность» № 3 март 1974 г.
