Роза Хусаинова

Сначала был канат, натянутый между двух шестов на ярмарочной площади, потом стали ходить и по проволоке. В 1877 году в Петербурге уже гастролировала некая Оцеана Ренц, афиша которой гласила: «Оцеана, дочь воздуха — разные труднейшие упражнения и жонглирование на слабо натянутой проволоке».
А в наше время на проволоке танцуют.
Танцовщица на проволоке Роза Хусаинова обратила на себя внимание совсем недавно. А в прошлом году она уже с успехом работала в программе Московского цирка.
Но познакомили нас не в цирке, а в ГИТИСе — оказалось, что Роза заочно учится на отделении режиссеров цирка…
Она спокойно выдержала мой первый изучающий взгляд, привыкла, наверное, что на нее пристально смотрят. Потом сказала, что ее «проволока» уплыла в Мексику и она вскоре сама вслед за нею отправится, а сейчас у нее экзамен и ей пора выходить на сцену.
Маленькая сцена, еще недавно принадлежавшая Центральному театру кукол, скрипела под мускулистыми ногами циркачей. Будущие режиссеры цирка пока что разыгрывали обыкновенные бытовые сценки. В такой роли, в пестром фартуке и косынке — а ноги на пятой позиции! — Роза выглядела нелепо.
Я ей сказала после экзамена:
— А вы, признаться, выглядели на сцене…
Мы встретились с ней глазами, и она совершенно спокойно ответила:
— Я знаю. Зачем только мне эту роль дали? Мне бы какую-нибудь вкрадчивую, обольстительную женщину сыграть, а тут…
Но мне не было жаль Розу. Я знала, что у нее есть дело, в котором она достигла огромного мастерства. А бытовые роли не для нее.
Сижу на узкой скамейке у истертого зеленого ковра Московского циркового училища. Передо мной
проволока. Вспоминаю слова Розы: «Она обжигает. У меня все ноги в шрамах».
Ну, ничего, думаю я, проволока сейчас натянута невысоко, всего каких-нибудь полметра от пола. Это не страшно.
И снова вспоминаю слова Розы: «На проволоке каждый мускул находится в таком напряжении, что, даже падая с очень маленькой высоты, можно здорово расшибиться».
Наконец на манеже появляется Роза. Она поднимается на проволоку и только тогда здоровается.
Она стоит не шелохнувшись, лишь ступни мягко и мерно вытягиваются в подъеме, ощупывая, пробуя проволоку.
— Роза, ну как? — спрашиваю я, глядя на нее снизу вверх.
— Еще не знаю. С этими экзаменами не тренировалась давно. Наверное, ноги быстро сядут. Ну, а в общем, хорошо.
И тут неожиданно она отрывается от проволоки: одна нога вытянута назад, другая подобрана, а мягко изогнутые руки — над головой.
— Это олений прыжок,— говорит она, опустившись на проволоку. — Я люблю этот прыжок. Вообще число элементов, выполнимых на проволоке, ограничено. Трудно найти какое-либо новое движение. Я, например, жонглирую шарами!
Роза уже танцует надо мной на пуантах, и я ей завидую. Это зависть обывателя к путешественнику, зависть, к которой примешивается трусливое ощущение радости за свою безопасность.
— Главное — это баланс.— Стоя на проволоке, она спокойно произносит целые монологи. — Но, если упадешь, надо встать и тут же идти на проволоку, иначе возникает страх, и тогда все пропало.
— Но н у нас, в обыкновенной жизни, то же самое, — вставляю я быстро.
Роза кидает на меня холодный и немного высокомерный взгляд, но говорит мягко:
— Почти.
Номер Розы Хусаиновой, поставленный на музыку татарского композитора Яруллина к балету «Шурале», построен на пластике трех различных характеров: лирическая героиня, юноша-джигит и девушка-птица.
— Роза, как вы пришли к этому сочетанию: классических трюков с национальными элементами?
— Соединение классики и национального создают современный рисунок танца с его неожиданными сменами ритма, с резкими контрастами движений. От классики мягкость и плавность, от национального — резкость и необычность движений. Мне не нравится, когда звучат в джазовой обработке наши национальные мелодии. Национальное может сочетаться только с классикой. Тогда это будет чисто…
— На сегодня хватит, — вдруг обрывает она свою тренировку. — А то ноги сядут.
Она подходит к своему бывшему педагогу Лидии Игнатьевне Штульман и договаривается о следующей тренировке. До гастролей осталось несколько дней, и нужно срочно входить в форму. И, как всегда, Лидия Игнатьевна приходит Розе на помощь, обещая ей несколько свободных часов на манеже циркового училища.
Мы выходим на улицу. Дует влажный холодный ветер. Я вбираю голову в воротник и засовываю руки в карманы. Но Роза по-прежнему держится прямо и собранно.
— А вам не хочется сейчас расслабиться? — спрашиваю я.
— Нет. Профессиональная привычка. Я выросла в Казани, где все друг друга знают и где актрисе нельзя выглядеть некрасивой, даже когда она идет в магазин.
— Кто у вас остался в Казани?
— Мама. Если бы вы знали, как она чудесно играет на гармошке! Это была моя первая музыка в жизни. Вообще я очень люблю в городе звук гармошки.
Сразу становится как-то уютно и спокойно.
— А вы очень привязаны к маме?
— Я не могу быть с нею все время вместе. Но когда я возвращаюсь домой и вижу горящее окно, мне становится так хорошо… Я бы возила маму с собой, но это невозможно. Каждый сезон — новый цирк, новый город…
— Где состоялось ваше первое сольное выступление?
— В Ярославле. Я работала спокойно, увидев в зале знакомую красную кофточку Лидии Игнатьевны, которая специально приехала в Ярославль в этот день. Она всегда меня поддерживала и поддерживает в самые трудные минуты. Мне так повезло, что в цирковом училище я попала в ее класс. Она прекрасный педагог, и, знаете, ведь она была одной из первых, кто возродил в советском цирке жанр танца на проволоке. Она выступала под фамилией Кудоярова.
Она из Якутии.
— А как вы попали в цирковое училище?
— Честно говоря, случайно. Вернее, из-за самолюбия. Когда-то я послала в Московское цирковое училище свои документы и разные данные о себе. Мне прислали отказ. И вот, уже учась в хореографической студии в Казани, я приехала с оперным театром на гастроли в Москву. И я решила пойти показаться в цирковое училище. Меня взяли. Я осталась в Москве. Это было неожиданно и для меня и для всех, потому что я должна была продолжать учебу в хореографическом училище в Ташкенте, куда меня направлял наш театр. Вот как все получилось…
— Какие гастроли вам больше всего запомнились?
— Я уже была в Индии — снималась в фильме Раджа Капура «Я — клоун». Но у нас считается так:
можешь объездить весь мир, однако, если, ты еще не работал в Москве, твоя цирковая судьба пока что не состоялась. Мне повезло — я уже работала в Московском цирке.
Мы идем по Москве. Завтра Роза улетает на долгие гастроли в Мексику. Еще не сделано много дел,
еще не собраны чемоданы. Но Роза смеется:
— На это затрачу два часа, иначе большую часть своего времени я бы укладывала вещи.
Мы уже не идем, а почти бежим по улице, включаясь в ритм шестичасовой вечерней Москвы. И еще что-то обсуждаем, может быть, что-то важное, но оно заглушается, распадается среди гула людей и машин.
Мы уже на «ты»:
— Тебе не надоело «скитаться» по гастролям?
— Смотреть новые города, новые страны не надоело. Но я медленно привыкаю к новым людям и тяжело отвыкаю. Хотелось бы проработать в одном цирке не один сезон.
— Зачем ты учишься на режиссерском?
— Я хочу найти новые средства цирковой выразительности — прошло время «чистых» трюков. Но на себе пробовать трудно. Поэтому проработаю лет десять, а потом буду ставить номера другим. Может быть, и найду что-нибудь.
В этот момент Роза вскакивает в троллейбус. Дверь тут же закрывается, прищемив ее сумку. Она что-то говорит мне, стуча по стеклу, дверь приоткрывается, она втягивает сумку внутрь троллейбуса, и до меня лишь доносится:
— До свидания!
Я машу ей рукой. Так мы прощаемся. Беги, лети, Роза, догоняй свою «проволоку», которая уже приплыла в Мексику.
Беседу вела М. БОРОДИНА.