Семья подполковника Пиксанова считалась достопримечательностью части, в которой служил Володя.
— Мы на Острове, начали,— шутил подполковник.— Развлечений особых не было…
«Островом» подполковник называл Сахалин.
Его жена, Маргарита Алексеевна, если была рядом, зажимала ему рот ладонью. Тогда он чмокал жену в ладонь и продолжал:
— Секрет, можно сказать, фирмы, а я выбалтываю. Болтун — находка для шпиона…
И тут жена снова зажимала ему рот.
— Беда с вашим мужем, Маргарита Алексеевна, — сказал, зайдя как-то к Пиксановым «на огонек», полковник Гоголюк, командир части, крупный, человек с моложавым лицом и седыми, будто посыпанными серой солью, висками.— Вспомню ваш детский сад, хоть в небо его не пускай, честное слово.
— Какой же детский сад, товарищ полковник? — обиделся Пиксанов.— Возьмите Светлану. В седьмой перешла, а в музыкальной — в пятый. И всюду, доложу я вам, отличница!
Светлана помогала матери на кухне. Услышав, что речь идет о ней, она вспыхнула и, забросив косички за спину, убежала. Хлопнула дверь.
— Взрослеет девочка, стесняться начала,— с улыбкой сказал Пиксанов.— Знаете, товарищ полковник, в части, где я начинал,— еще ТБ-3 были, вы же помните,— служил старшина. Имел детей тринадцать человек. Так что мы далеко не рекордсмены, и напрасно вы…
— Сдаюсь,— ответил Гоголюк, поднимая огромные ладони.— Простите за неуклюжесть, Маргарита Алексеевна. Не хотел вас обидеть, наоборот… Давай, Василий Сергеевич, показывай свои апартаменты!
В новом пятиэтажном ДОСе Пиксановы занимали четырехкомнатную квартиру. Для того, чтобы комнат было именно четыре, перегородку между трехи однокомнатной квартирами проломили, сделали дверь.
Поэтому Пиксановы имели две кухни и две ванные, две входные двери с одинаковыми замками и два туалета. «Основное удобство,— смеялся подполковник.— Иначе пропали бы у моей гвардии штаны!»
В квартире напротив жили офицеры-холостяки, молодежь, а среди них и Володя; и получилось так, что время вне службы он чаще всего проводил у Пиксановых, на более тихой и маленькой — «родительской» — половине квартиры, отделенной от «детской» двумя кухнями.
Маргариту Алексеевну молодые офицеры звали «мамашей», хотя ей не было еще и сорока. Она знала об этом, но не обижалась. «Наши мальчики»,— ласково говорила она.
Перед отъездом в отпуск Володя зашел к Пиксановым попрощаться и засиделся на «родительской» кухне.
— Партию-другую?— предложил подполковник, расставляя шахматные фигуры.— Потренируйся перед отпуском. Тебе, как гостю, белые. Ходи!
Средний сын Пиксановых, одиннадцатилетний Васька, шмыгая носом, несколько раз ловко обставил отца, за что был услан раньше времени спать, и подполковник жаждал отыграться.
— Играть не с кем будет,— сказал Володя, делая ход.— Отец шашки любит. Все удивляется; в календарях дамки двойными шашками нарисованы, а в жизни поставишь одну на одну — падают. Лучше перевернуть. Зачем их тогда двухэтажными рисовать, спрашивается?
Володя переставлял фигуры, мало задумываясь над игрой, подполковник хмурил лоб и мурлыкал что-то неразборчивое, а Маргарита Алексеевна, сидя поодаль, листала какие-то книжечки.
— Оставьте ваши шахматы, — громким шепотом сказала она.— Какую книжку я достала! Потрясающая! Тираж, правда, маловат: один экземпляр на весь коллектор. Еле выпросила. Нет, вы только послушайте!
И, взмахивая, как дирижер, руками, она прочла:
Папа молод. И мать молода.
Конь горяч. И пролетка крылата…
Книжечка была тоненькая, и, заглянув снизу, Володя прочел название — «Дни». Фамилия автора была незнакомая.
Дочитав стихотворение, Пиксанова обвела мужчин сияющими от восторга глазами.
— Прекрасный поэт, правда? — спросила она.
— Старый, наверное, — нерешительно ответил ей муж.— Извозчик, пролетка… очень уж все древнее…
— Да разве в этом дело? — пояснила Маргарита Алексеевна.— Вы другое послушайте!
И, отложив книгу, она прочла уже наизусть:
Как это было. Как совпало —
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..
Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороговые…
Война гуляет по России,
А мы такие молодые.
— Это… это хорошо,— сказал Володя, подыскивая точные слова и запинаясь.— Берет за душу. Я вот родился в сорок четвертом, война кончилась, а я ходить еще не умел, но все равно я чувствую себя причастным. Мне кажется, что это и обо мне… вообще о нас.
Он беспомощно махнул рукой и умолк.
— В сорок пятом я окончила семилетку,— прервав молчание, сказала Маргарита Алексеевна.— Ночью проснусь и думаю: куда — в восьмой класс или в техникум? В школе — платить, а в техникуме все же стипендия… А потом просто лежу и радуюсь: война кончилась, папа вернется. Только он скончался от ран. В сорок седьмом. И я решила, что пойду в медицинский. Не получилось, как видите…
— Ты, Рита, и так эскулап, только без диплома, — сказал Пиксанов примирительно.
Он стащил с холодильника пачку журналов и газет. Из «Коммуниста Вооруженных Сил» выкатился красный карандаш, скользнул на пол.
— Видишь, Володя, журнал «Здоровье»? — спросил Пиксанов.— Последний, между прочим, номер. А она,— кивнул он в сторону жены,— уже знает его наизусть. Как стихи!
— Не надо шуток, Василий, — устало возразила ему Маргарита Алексеевна.— Ты сам понимаешь, что все это но то. Пустячки, дилетантство. Кстати, Володя, нескромный вопрос: почему вы не женаты? Двадцать восемь — солидный возраст.
— Не знаю, — честно признался Володя.— Так получилось.
— Любили девушки и нас.
Но мы, влюбляясь, не любили.
Чего-то ждали каждый раз
И вот теперь одни сейчас…—
дребезжащим тенорком пропел подполковник.
Маргарита Алексеевна с притворным страхом зажала уши. Володя улыбнулся.
— Покойный Бернес когда-то исполнял, — кашлянув в кулак, сказал подполковник,— Вот был певец, нынешним не чета! Вся страна его знала, — Подполковник подобрал с полу карандаш и, вертя его в пальцах, повернулся к Володе:— А в то, что у тебя девушки не было, никогда не поверю.
— А я и не говорю, что не было,— покраснел Володя.— Была, только…
— Поссорились? — участливо спросила Маргарита Алексеевна.
— Нет,— ответил Володя.— Все кончилось проще,
И непонятней. И глупей.