наука и техника
Беседа с ректором Новосибирского университета академиком С. Т. БЕЛЯЕВЫМ
Все произошло при жизни одного поколения. Наука стала реальной производительной силой, «владычицей судеб» современного мира и… столкнулась с множеством проблем. Одной из самых трудных, решающих, может быть, судьбы завтрашнего дня стала проблема научных кадров. По данным ЮНЕСКО, каждые десять лет удваиваются число людей, занятых в науке, и средства, вложенные в нее. Но наука — дело тонкое, здесь по-прежнему царствует личность. А творческая личность уникальна.
О проблеме поиска и воспитания талантливой научной смены, о задачах, стоящих перед высшей
школой, шла речь в нашей беседе с академиком, известным советским физиком, ректором Новосибирского университета Спартаком Тимофеевичем Беляевым. Может быть, не все высказанное в этой беседе покажется бесспорным. Но в широкой дискуссии о высшей школе мнения, самые противоположные, должны быть внимательно выслушаны и предложения, самые спорные, проанализированы.

КОРРЕСПОНДЕНТ. Спартак Тимофеевич, в 1971 году на XIII международном конгрессе по истории науки, проходившем в Москве, академик П. Л. Капица в своей речи о Резерфорде говорил, что самое важное и трудное в организации науки — отбор одаренной молодежи и создание условий, в которых талант мог бы развернуться в полную меру. Ведь как часто развитую память, начитанность принимают за творческие способности!
С. Т. БЕЛЯЕВ. Я полностью согласен с формулой Петра Леонидовича. Мне приходилось об этом думать, и я убежден, что прогресс науки в громадной степени зависит от того, сумеем ли мы собрать в вузовских аудиториях талантливых людей и приучить их к самостоятельному мышлению.
Для каждого серьезного ученого предмет гордости и заботы — его ученики. Но самое трудное — найти этих учеников: ведь нет никаких критериев поиска, никаких шаблонов. Талантливый человек тем и выделяется, что оп не похож на других, не подходит ни под какие шаблоны.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Но ведь талант как-то проявляется.
С. Т. БЕЛЯЕВ. В том-то и дело, что у одного он проявляется раньше, у другого позже, у одного — в одних обстоятельствах, у другого — совсем в иных. И бывает, что прошло время, упущены возможности, талант так и не раскрылся, пропал втуне… Кстати, вы, наверное, знаете, что Эрнест Резерфорд окончил университет в Новой Зеландии. Самому одаренному (первому!) выпускнику предлагали стипендию в одном из университетов Англии. Резерфорд не был первым, он был «запасным» кандидатом. И поехал он в Кембридж случайно. Не откажись
«самый одаренный», и, может быть, не было бы того великого Резерфорда, которого все мы
знаем.
Я сколько раз с удивлением замечал: в студенте, который вначале абсолютно ничем не выделяется, кроме, пожалуй, своей внешней заурядности, вдруг прорезается что-то, человек становится совсем другим, генерирующим идеи, умницей. А бывает и наоборот: вроде бы много знает, эрудирован, боек, быстро соображает, а ничего путного из него не получается. Одно дело — усваивать имеющиеся знания, другое — самостоятельно работать в науке.
КОРРЕСПОНДЕНТ. В социологической литературе было сообщение о том, что проводилось изучение нескольких сот работников крупного американского научного центра. Если верить результатам, получается, что связь между успеваемостью в вузе и успешной деятельностью в науке очень неустойчива. Какой ответ на этот вопрос подсказывает ваш опыт?
С. Т. БЕЛЯЕВ. По-моему, связь все же существует. Думаю, что среди ученых, которые в своей области явно чего-то добились, подавляющее большинство имело в вузах хорошие оценки. Хотя я допускаю, что связь со школьными оценками не столь жестка. Ведь школу в отличие от вуза не выбирают самостоятельно. Но, с другой стороны, если мы проанализируем «научные карьеры» всех хороших выпускников вузов, то, вероятно, получим полный спектр — от блестящих успехов до скромного прозябания. В Америке часто проверяют людей по «ай кью» — коэффициентам интеллектуальности — и пытаются прогнозировать их будущее. Но среди людей с высоким умственным коэффициентом талантливые распределены совершенно хаотически. Этот самый высокий «ай кью» — условие необходимое, но недостаточное. Существует еще и проблема измерения — «валидности», действительно измеряется интеллект, а не начитанность, натасканность, быстрота реакции. Нет, хорошие оценки в вузе или тем более «ай кью» — еще не индикаторы творческого потенциала.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Как здесь, в Новосибирском университете, оцениваются способности студентов?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Никак не оцениваются. С большим или меньшим успехом распознаются.
КОРРЕСПОНДЕНТ. И при этом является ли успеваемость решающим критерием при распределении выпускников на работу, при подборе кандидатов в аспирантуру?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Видите ли, в нашем университете и распределение и престиж не только по оценкам. У нас совсем иные принципы. Наши студенты два — два с половиной года проводят в лабораториях институтов. К ним присматриваются, знают, проявился ли у человека вкус к исследованию, возникают ли свои идеи, достаточна ли его научная эрудиция… Учитываются и отзывы руководителей кафедр, научных институтов, в которых наши студенты работают, и уровень дипломной работы, наконец, участие в научных конференциях, конкурсах,
наличие опубликованных работ. В сумме это и дает что-то. Но гарантии — нет, не дает! Мы можем предсказывать крайние случаи: вот из этого студента выйдет крепкий научный работник, а из того совсем не выйдет. Однако всех студентов так рассортировывать нельзя.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Но отбор внутри вузов поневоле ограничен. Видимо, особое значение приобретает поиск способных школьников, ребят из глубинки, пусть хуже подготовленных, но самобытных, ярких, не так ли? Ваш университет первым в стране начал «охоту» на таланты; уже десятилетие проводятся сибирские олимпиады, привлекающие школьников всей страны; тысячи ребят мечтают о вашей физматшколе — уникальной школе, где лекции читают академики и аспиранты, поэты и музыканты… Забота о будущих студентах, поиск одаренных по всей Сибири стали уже системой — не так ли?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Увы, это стало системой.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Увы?!
С. Т. БЕЛЯЕВ. Всякая система — и наша здесь не исключение — имеет тенденцию сворачивать на легкий путь. Проще всего подбирать ребят натасканных, а не способных. Просто самых подготовленных найти легче, здесь есть формальные критерии, пожалуйста, целый набор: и проходной балл, и средний балл, и наличие грамот. Беда такой системы приема в вузы — ее негибкость, она недифференцирована по типам вузов, по их задачам в системе высшей школы. Наконец, главное: она не позволяет оценить перспективность поступающего именно для данной профессии.
Вот в газетах шла дискуссия «В вуз — без экзамена!».
Разве в этом дело — с экзаменом или без? Пишут, что-де на экзамене у абитуриента стрессовое состояние, нервы напряжены. А разве воля, умение собраться в нужный момент, не растеряться в непривычной обстановке, быстрота реакции не характеризуют человека? Разве эти качества нужны только спортсменам? Бывает, отвечает абитуриент как по писаному.
Видно, что и читал много и запомнил прочитанное хорошо. Но вот нужно оторваться от привычных перил чужой мысли и сделать небольшой, но самостоятельный шаг вперед. Вот тут-то нередко и наступает стрессовая реакция.
Мы стараемся противостоять наплыву «подготовленных» ребят. Но это трудно! Какой-то массовый психоз: репетиторы, зубрежка! Печально. Вдумайтесь, это факт, что в стране публикуется огромное количество литературы для поступающих в вузы,— подчеркиваю, это книги не для людей, желающих постичь физику, но для поступающих, то есть эти учебники играют чисто утилитарную, подсобную роль. Мало того, у нас огромными тиражами издают сборники конкурсных задач и — что не делается, по-моему, нигде в мире — издают их с решениями. Я считаю, что это совершеннейшая глупость! Ребята не решают задачи, они типы решений заучивают.
Дошло до абсурда: несколько лет назад был издан прекрасный курс лекций по физике лауреата Нобелевской премии Ричарда Фейнмана, одного из создателей современной квантовой электродинамики. Дополнительным томом курса лекций издали задачник к нему — так даже здесь ухитрились при переводе поместить решения. Дальше уж некуда!
Все это делает трудным отбор на вступительных экзаменах. Мы стараемся предлагать нестандартные экзаменационные задачи — такие, способ решения которых не выучишь по учебнику; они требуют сообразительности, понимания сути физических законов, независимости и широты ума, умения делать смелые и неочевидные выводы. Но разработка таких задач — дело трудное и долгое…
К сожалению, в нашей стране научное творчество школьников развито слабо. У нас практически нет таких организаций, станций, клубов, где бы развивались исследовательские способности ребят. Разве что станции юннатов, но там воспитывают больше прикладные навыки, чем мышление ученого, то есть умение самостоятельно вести наблюдение, эксперименты, разрабатывать схемы опытов, делать выводы из полученных результатов. Олимпиады же и конкурсы, которые проводятся в нашей стране, слабо стимулируют научное творчество, самостоятельные поиски.
КОРРЕСПОНДЕНТ. А в других странах?
С. Т. БЕЛЯЕВ. В какой-то степени это делается в Венгрии, в ГДР. В США широко известен конкурс фирмы «Вестингауз», который проходит по всей стране. На конкурс там представляют исследования, разработки, проекты, наблюдения — физические, биологические, химические, самые разнообразные, без ограничений. Сорок победителей получают стипендии в лучших вузах страны, большие премии. Не следует думать, будто капиталисты занимаются филантропией, просветительством. Просто фирма хорошо рассчитала и рекламный эффект от такой акции и, главное, ту пользу, которую принесут ей через несколько лет найденные ею талантливые ученые.
Мы пытались на вступительных экзаменах по физике не только предлагать обычные задачи, а демонстрировать эксперименты и просили объяснить, что происходит, давали задачи с качественным разбором процессов, ставили их в самом общем виде.
Проблему раннего выявления способностей мы пытаемся решать, экспериментируя с нашей физмат-школой. Ученики регулярно бывают в лабораториях институтов — ядерной физики, геологии, гидродинамики, в химических институтах. Они ведут там и исследовательскую работу. Случалось, что наши ребята выбирали себе направление, специализацию и даже конкретную задачу еще до университета. В вузе они продолжали работу, начатую на школьной скамье.
(Новосибирский физик, один из молодых докторов наук, старожил городка Анатолий Бурштейн, так объяснял мне значение правильного выбора пути в науке:
— Передний край науки очень удалился от «большой земли», очерченной обыденным опытом, школьным образованием. Чтобы хоть что-то сделать в науке, нужно очень долго идти по освоенной другими территории, и не просто идти — осваивать ее для себя, иначе на рубеже ты будешь безоружным.
Есть области знания, настолько разработанные, что продвинуться в них на миллиметр означает потратить жизнь. Мне повезло — еще учась в Одесском университете, я попал на тему перспективную и неизученную. Защитил диплом, потом кандидатскую — и ушел в другую сторону. Но к тому времени я уже научился работать один, в области, где никто не может предложить вам готовый ответ… Студента никто не предупреждает, что на рубеже его ждет опасность психологического срыва из-за изменения темпа. Изучать легче, чем открывать.
И учится студент: семестр — квантовая механика, год — теория поля, семестр —электродинамика. Темп, напряжение, скорость! Но вот выходит он на р у б е ж, и здесь уже нет автострады, надо пересаживаться из автомобиля на бульдозер и расчищать дорогу самому… Но многие уже слишком привыкли к высоким скоростям.)
КОРРЕСПОНДЕНТ. Хотелось бы услышать ваше мнение, Спартак Тимофеевич, по одному очень сложному вопросу. Социологи, исследующие проблемы образования, утверждают, что сейчас, когда профессии повсеместно усложняются, для успешного жизненного продвижения становится все более необходимым высокий уровень образования. А значит, сроки так называемой «социализации» все удлиняются, и, как ни парадоксально, нынешняя «независимая молодежь» дольше находится в зависимости от родителей, чем молодежь предыдущих десятилетий. Да и само понятие «молодежь» все больше расширяется. В романах начала века двадцатипятилетних называли зрелыми, теперь тридцатилетних называют молодыми.
Но если сохраняется зависимость от родителей — в чем проявляется здесь разница между семьями?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Природа сама по себе, слава богу, очень демократична — талантливые дети рождаются в самых разных социальных условиях с одинаковой частотой. Однако, спору нет, от культурного микроклимата семьи зависит очень многое. Добавьте сюда и разный уровень школьной подготовки, который зависит и от географического расположения школы, и от квалификации учителей, и от структуры ребячьего коллектива, и еще от множества причин. В результате — явное неравенство шансов при поступлении в вуз даже для равноспособных ребят. Да, «бурный поток» репетиторства и натаскивания работает очень односторонне и избирательно. В последние годы эта проблема привлекла внимание. Были сделаны определенные изменения в правилах приема в вузы, созданы подготовительные отделения. Однако мне представляется, что простой корректировкой шансов проблему решить нельзя. Корень ее гораздо глубже — в школе.
Мы стараемся находить способных ребят, примечать их на олимпиадах. Но в университет, в нашу физматшколу — ее называют ФМШ — мы приглашаем и тех, кто не попал в число призеров. Это ребята с хорошими задатками, но по разным причинам не получившие пока еще возможности раскрыть свои способности в отдаленных сельских школах и рабочих поселках. Некоторые из этих ребят росли в неблагополучных семьях. В нашей ФМШ за два-три года они получают требуемые для университета знания.
Большие надежды мы возлагаем на нашу заочную школу, в которой занимаются сейчас свыше двух тысяч ребят. Хочу подчеркнуть, что важно работать не только со школьниками. Мы слишком много ругаем учителя и слишком мало ему помогаем. Кстати, вот вам доказательство решающего значения учителя: в Верхневилюйске, почти в семистах километрах от Якутска, есть школа-интернат для детей оленеводов. Так вот, из этой скромной школы к нам в университет и в физматшколу ежегодно поступает человек по десять! Мы послали туда наших товарищей
узнать, в чем же секрет. И что же? Оказалось, что там волею судеб работают два прекрасных учителя, преподают физику и математику. Это люди, преданные науке, своему призванию. Они-то всю погоду и делают.
(В интернатской комнате ФМШ разговаривал я с тоненькой, темноглазой якутской девочкой Лизой Тобоховой, принятой прошлым летом в девятый класс ФМШ. Она из той самой верхневилюйской средней школы имени Исидора Барахова, основанной почти сто лет назад, о которой говорил С. Т. Беляев.
— Родилась я в Верхневилюйском районе,— рассказывала девочка,— в селе Оросу… Мать умерла — было мне пять лет. Жила у бабушки, помогала по дому. Жил с бабушкой дед, добрый был, спокойный, трубку курил, не обижал. Умер дед, когда я была во втором классе. В третий класс перешла — нашелся человек, назвался моим отцом. Поехали, говорит, со мной будешь жить, хорошую жизнь увидишь. Я поверила, поехала с ним. Только зря поверила, не по
нравилось мне там — нехороший человек он был, злой и нечестный. Вернулась я к бабушке. В пятом классе была, отправили меня на юг, в «Орленок». На всю жизнь запомню я то лето. Училась я в восьмилетке. Пошла в среднюю школу. Были у нас там любимые учителя, два их было. Афанасий Алексеевич Маччасынов, сам якут, якутских детей учил уже много лет математике. А по физике Михаил Андреевич Алексеев у нас был, знаменитый в Верхневипюйске человек, орден Ленина на груди носит, заслуженный учитель РСФСР. Это он организовал для нас физматклассы. Он на гражданской войне воевал.
Ну, все у нас там старались по физике и математике не отставать, стыдно было. В восьмом классе я первое место по физике на олимпиаде заняла, четвертое по математике, третье по химии, первое по русскому языку. На районной олимпиаде — наоборот все: по математике первое, по физике четвертое.
Поехали на республиканскую олимпиаду, там люди были из Университета новосибирского, беседовали, задачи давали. Пригласили они меня в летнюю школу в Академгородок, я поехала, очень мне понравилось! Потом экзамены были, опять беседовали со мной, а я мечтала здесь учиться… Приняли меня. Математику люблю, физику люблю, петь люблю, а больше всего рисовать люблю.)
КОРРЕСПОНДЕНТ. Как бы вы, Спартак Тимофеевич, охарактеризовали основные черты ваших выпускников последних лет?
С. Т. БЕЛЯЕВ. В большинстве своем это целеустремленные, серьезные ребята. Превыше всех благ ценят интересную работу, любят науку, очень активны, легко поднимаются на трудные дела. Встала проблема поиска способных ребят — и студенты наши зажглись, включились в дело. Многие работают в ФМШ, другие ездят по городам и селам, проводят олимпиады, третьи читают лекции подшефным сельским ребятам, четвертые проводят у нас здесь воскресные лекции для школьников. Серьезное, уважительное отношение к школе, мне кажется, стало элементом атмосферы нашего университета, его особенностью. Нашим студентам свойствен дух критичности — и это правильно; в науке нельзя полагаться только на авторитеты. Мы дорожим этой атмосферой поиска, спора, становления мировоззрения.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Вот какой вопрос: когда наука стала непосредственной производительной силой, с особенной остротой возникла проблема внедрения, использования научных достижений в инженерной практике и технологии. Создаются принципиально новые организации: научно-производственные комплексы, при многих академических институтах, как
и у вас здесь, в Академгородке, организованы опытные заводы. Внедрение кибернетики, создание автоматизированных систем управления — все это требует новых кадров. Но раньше все было ясно: университеты готовили ученых, втузы — инженеров; теперь, однако, появилась потребность в специалистах нового типа, способных и воспринимать новейшие идеи науки и реализовывать их. В этой связи встает проблема высшей технической школы.
С. Т. БЕЛЯЕВ. Аналогичная ситуация уже возникала после войны, когда нужно было срочно создавать атомную промышленность. Понадобились и физики, и химики, и металлурги, и технологи. Они должны были понимать друг друга… Тогда-то по инициативе Игоря Васильевича Курчатова и был создан Физтех— Физико-технический институт (кстати, я окончил его с первым выпуском), а затем МИФИ. Сейчас вновь взрывоподобное развитие науки, возникновение принципиально новых техпологий, методов управления, «электронная революция». Опять нужны инженеры высшей категории, люди, способные работать на
стыках наук. А как и где их готовить? Я не могу говорить обо всей высшей технической школе, но в тех втузах, которые я знаю, в которых бывал, проверял, качество подготовки инженеров все еще низкое и никак не находится на уровне современных требований. А ведь этим инженерам еще работать лет тридцать — сорок!
Мне кажется, в наше время стало абсолютно ясно: чем уже специальность, тем неотвратимее она устаревает. И распределять таких специалистов все труднее и труднее — они уже никому не нужны, а их еще лет десять продолжают выпускать! И чем мельче специализация втуза, тем труднее работать преподавателям общенаучных кафедр, тем слабее теоретическая подготовка студентов. Понимаете, вуз, как всякая организация, стремится к расширенному самовоспроизводству. Растут службы, появляются новые кафедры, факультеты, пухнут штаты, утверждается нездоровый местнический дух («У нас все свои питомцы!»). И в результате и математику, и физику, и химию, и философию со временем преподают собственные выпускники, свои «пирожники». Основательность их знаний заведомо ниже, чем у выпускников
университетов, хотя бы потому, что физика — это просто не их специальность, их не учили. Но
университетских преподавателей во втузах все меньше и меньше! И все труднее им туда проникать.
И вот результат: в одном громадном политехническом втузе (не будем называть!) на кафедре математики всего два (!) кандидата технических наук и ни одного доктора.
Теперь, когда нужно готовить специалистов по прикладной математике, автоматизированным системам управления, ЭВМ, технические вузы не в состоянии самостоятельно решить эту государственной важности задачу. В некоторых втузах это уже понимают, начинают идти на контакты с университетами. Вот и мы послали в Хабаровский политехнический институт целую «труппу» математиков, во Владивостоке организовали кафедру прикладной математики, послали туда в 1972 году двух кандидатов физико-математических наук и двенадцать выпускников.
КОРРЕСПОНДЕНТ. В ходе широкой дискуссии о путях развития высшей школы было высказано немало интересного. В свое время на страницах газет предлагалось ввести двухступенчатое университетское образование. Студенты, проявившие склонность к какой-то области науки, могли бы продолжать образование в том вузе, где это направление наиболее развито. Созданную недавно в Московском инженерно-физическом институте Высшую школу физиков, в которой учатся одаренные студенты из периферийных вузов, можно, видимо, рассматривать как ступень к реализации этой идеи.
Но если поиск наиболее эффективной организации научного образования — дело сложное, то с
инженерным обстоит едва ли не сложнее. Здесь, пожалуй, не так ярко и быстро выявляются таланты, выбор специальности и профессии часто определяется случаем. Школьник не всегда приходит в вуз с интересом к своей будущей профессии. Он хочет быть инженером, это он знает твердо, а специальность до поры его мало волнует. Социологические исследования показывают, что ведущим мотивом поступления в технический вуз является стремление получить высшее образование, то есть стремление к социальному продвижению, поскольку в обществе большим престижем пользуются профессии, требующие специального образования. Единственное, что абитуриент знает твердо, это то, что он хочет быть инженером. Он хочет получить инженерное образование. Но для планирующих организаций важна именно специальность будущего инженера. Во втузе он ее и получает, а образование — лишь постольку-поскольку. Предлагали ввести двухступенчатую систему, чтобы после первой ступени студент сдавал госэкзамены, получал диплом об общеинженерном образовании, а потом поступал бы опять по конкурсу в любой вуз на любую специальность. Двухступенчатую систему обосновывали тем, что она дала бы возможность и отбор студентов производить более тонкий и люди выбирали бы свой путь более осмысленно. Наконец, просто сберегались бы государственные средства: совсем не каждому нужно полное специальное образование — многие уважаемые профессии требуют именно общенаучных и общетехнических знаний.
С. Т. БЕЛЯЕВ. Это хорошая идея, она мне нравится. Раньше она с порога отвергалась, теперь уже обсуждается. Нужно еще основательно подумать, но в принципе это правильная идея. К сожалению, существуют вторичные факторы, которые сильно затрудняют реализацию идеи двухступенчатого образования. Дело в том, что вузы находятся в ведении самых разных министерств. Вот посмотрите, у нас в Новосибирске тринадцать вузов. Только пять из них
принадлежат Министерству высшего и среднего специального образования РСФСР. У железнодорожного вуза свои хозяева, у водного свои, у торгового свои. Все вузы стремятся сохранять свои кадры, свои специальности и уж никак не устраивать из них общесоюзный рынок. Вот это и затрудняет возможность серьезных изменений. Простое укрупнение специальностей, которое иногда предлагают,— это паллиатив. В нашей стране в одно время пошли по пути узкой специализации. В результате мы имеем в пять раз больше инженеров, чем в США, но у них значительно больше физиков, математиков, биологов, социологов….
КОРРЕСПОНДЕНТ. Хотя проблема высшей школы сложна и, как вы показали, не решается росчерком пера, не могли бы вы, однако, сделать прогноз основных тенденций развития высшего образования в нашей стране?
С. Т. БЕЛЯЕВ. На недавнем Всесоюзном совещании по проблемам высшей школы, состоявшемся в Кремле, задачи, казавшиеся прежде трудноразрешимыми, обсуждались квалифицированно и с большой пользой; идеи, прежде почитавшиеся утопическими, воспринимались вполне серьезно и заинтересованно.
Это совещание приняло ряд важных положений, которые на ближайший период должны будут определить развитие нашей высшей школы. Усилится значение университетского образования. Программы будут пересмотрены в сторону усиления общетеоретической подготовки, особенно математической. Уже ясно, что узкие специальности будут отмирать, а общенаучные усиливаться за счет выпускников университетов. Ведь сегодня в вузах РСФСР даже среди заведующих кафедрами математики и физики университетское образование имеют двадцать процентов! Что же касается моих субъективных представлений, я думаю, что образование станет «работающим» — студент еще в вузе научится применять полученные знания и, самое главное, самостоятельно добывать знания, не достающие ему. Будут усиливаться и усложняться связи между вузами — за счет обмена преподавателями, стажерами, студентами. Высшая школа должна стать действующей системой с многосторонними связями между вузами — элементами этой системы. Появятся технические университеты с сильными общенаучными кафедрами, широкими научными интересами. Для студентов будет предлагаться большее число факультативов — на выбор; самостоятельность студентов усилится.
Центр учебы переместится в библиотеку и лабораторию. Система программированного обучения и электронного контроля текущей успеваемости, возможно, сделает ненужными изнурительные сессии.
Использование ЭВМ позволит программировать индивидуальный учебный процесс с учетом способностей и работоспособности студента. Большой объем информации о каждом студенте в памяти машины можно будет использовать (как — это еще надо продумать!) для прогнозирования его будущей деятельности в науке.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Для тех, кто сейчас выбирает свой путь в науке, важно знать, как начинали его те, кто прокладывает эти пути. Расскажите, как вы пришли в науку?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Что же здесь рассказывать? Окончил среднюю школу, собирался поступать в университет. Дорога к нему оказалась длинная. Через неделю после выпускного бала началась война. Пошел воевать. Был радистом во фронтовой разведке. Из моего класса вернулись домой немногие. Я вернулся в сорок шестом в звании младшего лейтенанта. Вот и весь сказ. Пошел учиться. Мы сидели в университетских аудиториях в гимнастерках и при орденах, прошедшие пекло. Мы уже кое-что знали про жизнь и про смерть и учились как черти. Не знаю, как это выразить… мы учились за всех наших товарищей, не дошедших до университетских стен. Мы
поздно начинали, но я не верю, что нужно начинать как можно раньше, торопиться, дрожать: год-два проморгал, значит, «не успел». Я не верю в ученые утверждения о том, что пик творческой активности человека приходится обязательно на определенный возраст. Это все ерунда! Творческий расцвет зависит от вас самих — и только от вас! Раньше начали — раньше пик, отдача. Позже начали — соответственно дольше сохранится эта активность. Не по возрасту, а по началу настоящей работы надо смотреть. Если это так, если это верно, то просто вредно слишком рано начинать, вредно торопиться: к сорока годам человек уже выдыхается, он внутренне уже пенсионер.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Вы не пытались подкрепить вашу гипотезу статистикой?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Нет, это трудно! Индивидуальность сильнее, чем систематика, поэтому настоящая социология всегда будет сложнее физики. Личность трудно вычислить. Вам уже трудно понять наше поколение… Мы резко отличались от нынешних студентов. И обстановка в вузе была другая. Первый год я учился на физмате МГУ, а потом Физтех открыли, пошел туда. У всех было огромное желание наверстать пять потерянных лет. Нагнать! С тех пор, по-моему, и пошли традиции Физтеха: учись, стисни зубы и учись! Я своим студентам часто говорю: многое я могу простить, но бессмысленную трату времени простить не могу.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Увы, до определенного возраста это воспринимается как резонерство, а когда истинную цену времени начинаешь понимать…
С. Т. БЕЛЯЕВ. …Становится поздно!
КОРРЕСПОНДЕНТ. Читая воспоминания великих ученых, видишь, как много в их научном и человеческом становлении значил Учитель, человек, давший образцы настоящей принципиальности, разъяснивший тебе тебя. К сожалению, современная школа все больше деперсонифицируется. Но таланты не вырастают, как в инкубаторе. Кого вы считаете своим учителем?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Это не простой вопрос. Их было много, я не хотел бы, называя одних, забыть о других. Физик-теоретик никогда не вырастает в одиночку. В Физтехе было много замечательных ученых, каждый из них многое передал мне. С первого дня учебы мы работали в институте Курчатова, и Игорь Васильевич внимательно следил за нашими успехами. Для меня он навсегда останется образцом коммуниста и человека. Нас воспитывала сама атмосфера института, а она во многом определялась личностью Курчатова. Огромное влияние оказал на меня Лев Давидович Ландау. Он был человек ироничный, внешне резкий, чуть что не так — мог прогнать и высмеять. Очень хотелось мне сдать ему знаменитый теорминимум. Позвонил ему домой, приходите, говорит. Пришел я, дал он мне задание, ушел в другую комнату. Не заладилось что-то у меня — чуть не прогнал. Пять экзаменов теорминимума я ему сдал….
Значительно позднее, уже сложившимся физиком, я стажировался в Институте теоретической физики Копенгагенского университета, у Нильса Бора. Работа там, встречи, беседы, сама атмосфера этого международного центра физиков для меня очень дороги. Нильс Бор был уже пожилым человеком, но он активно интересовался всем, что происходило в институте, был в курсе всех событий в теоретической физике. Коллектив был интернациональный, собрались крупные ученые из разных стран. Встречи, семинары, симпозиумы — вот центр нашего общения. Этот институт практически не имел штатных сотрудников. Бор главенствовал во всех дискуссиях; своим личным обаянием он привлекал и сплачивал людей. Там я на всю жизнь понял, как, в сущности, невелика наша планета, как интернациональна, доброжелательна настоящая наука.
КОРРЕСПОНДЕНТ. У каждого ученого есть своя «педагогика». А у ректора — и подавно. Не могли бы вы сформулировать ваши педагогические принципы?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Мой главный принцип — максимальная самостоятельность всех. А формула… «Развитие самостоятельного мышления через самостоятельную деятельность» — вот так, пожалуй. Создать условия для того, чтобы человек мог раскрыть свои способности. Как, насколько это нам здесь удается,— уже другой вопрос…
КОРРЕСПОНДЕНТ. Спартак Тимофеевич, вы едины в трех лицах: и физик, и педагог, и — не побоимся казенного слова — администратор крупнейшего вуза Сибири. Каковы ваши принципы руководства людьми, научным коллективом?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Я думаю, все определяется особенностями нашего университета. Главное наше отличие от всех других вузов, наше богатство и индивидуальность заключаются в том, что не существует университета без Академгородка, без Сибирского отделения Академии наук, без научных институтов. Для них университет создан и благодаря им существует. В этом смысле мы несамостоятельны. Но современный ученый и не вырастает, как в колбе, в старинных университетских стенах. Есть и особенности работы ректора в этих условиях. Я считаю, что
моя задача — сделать контакты с институтами оптимальными. Из-за этого, кстати, у нас бывают
большие неприятности. К сожалению, стереотип «собственного», «отдельного» очень силен, и его нелегко разрушить. Нас спрашивают: сколько у вас «своих» научных работ? А нам трудно отделить работу университета от академических институтов.
Все крупные ученые, работающие в науке на самых передних рубежах, преподают в нашем университете. Все ведущие профессора, включая меня, работают в институтах, имеют отделы, лаборатории, сектора. Наши студенты после третьего курса пропадают в институтах ядерной физики, гидродинамики, геологии, в химических институтах, в Институте экономики. Там студентов учат тому, что нужно сегодня, завтра в охоте за новой истиной.
Новые кадры, свежая кровь позарез нужны науке — без них прекратится приток новых идей.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Кстати, о «свежей крови»: обмен студентами, аспирантами с другими вузами страны был бы для вас интересен?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Да, конечно, и мы все время пытаемся этот обмен наладить. К сожалению, уровень знаний приезжающих к нам «чужих» студентов часто невысок. Мы уже пять лет формируем на математическом факультете группу по прикладной математике из студентов других университетов.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Не знаю, согласитесь ли вы со мной. Современные естественные науки настолько усложнились, развились, что овладеть ими, внести свой вклад можно, лишь полностью посвятив себя науке. Но человек не просто физик или биолог — он еще просто человек среди других людей в мире, который имеет свою историю. Студенты, молодые
ученые естественных наук часто жалуются, что им не хватает времени на то, чтобы серьезно познать литературу, живопись, историю, музыку… А тяга к искусству у них огромная. Да и общение с другими людьми не может вестись только на основе профессиональных интересов — это было бы скучно и бесполезно. Как вы решаете эту проблему «раздвоения»?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Когда наши студенты жалуются, что им не хватает времени на искусство, на то, чтобы в концерт сходить, я всегда радуюсь: если человек чувствует себя в чем-то обделенным,— уже хорошо, главное достигнуто, он понял, что физика или математика — это еще не все. Если он знает, чего ему недостает, если тянется к искусству,— найдутся
и время, и книги, и билеты в театр. Я не могу сказать, что обладаю бездной свободного времени, но за литературой успеваю следить. Понимаете, хороших книг не так уж много, как нам иногда кажется.
А шедевров и того меньше. Важно ни часа не терять напрасно. Я вот лечу в Москву,— беру книгу английскую. И в языке практикуюсь и книгу хорошую узнаю.
Музыку старую люблю. Она помогает сосредоточиться и отстраниться от суеты, сбить ритм. Поставлю стереопластинку и слушаю вечерами — Вивальди, Бах, Моцарт… Журналов много выписываю и просматриваю. Атмосфера университета, мне кажется, должна воспитывать широту интересов.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Университет — это не просто здания, портреты великих на стенах, студенты и преподаватели. Университет — это атмосфера, славные традиции… Есть ли свои традиции в вашем молодом университете?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Я уже говорил вам, что атмосфера Науки — это атмосфера университета. Когда в XII веке появились первые «юниверситас»,— это были объединения преподавателей и студентов. Я считаю, объединение — это главное отличие любого университета. Это — главное в вузе. А еще — хорошие преподаватели. В новом вузе создать творческий, активный коллектив очень трудно. Для нас такой проблемы не было. Коллектив ученых создавали в Академгородке, а значит, и у нас. Одна из главных наших традиций — демократичность. Ученый любого ранга здесь доступен для студентов. Это особенность университета — все живут и работают рядом. Чванство здесь не проходит. Здесь очень легки контакты. Если студенты кого-то пригласят в свой клуб,— никто не откажется. Не знаю я такого академика. Не было у нас таких случаев.
Есть у студентов свои праздники: это такой народ — всегда что-нибудь выдумают. Есть у них перед весенней сессией буйный, озорной праздник — карнавал. Каждый наряжается кто во что горазд, всякий факультет придумывает свое. Процессия эта проносится через весь городок на площадь перед университетом. Здесь выбирают на год вперед королеву.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Красоты?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Не только красоты. Она должна предвыборную речь произнести, порадовать остроумием и обещаниями. А кого выбирать — определит специальный прибор «шумометр». Кого громче приветствуют, та и королева. Королева целый год имеет привилегии, которые свято соблюдаются: без очереди обед в столовой, книги в библиотеке, билеты в клубе. Целый год ей королевские почести.
КОРРЕСПОНДЕНТ. А со стороны администрации она привилегий не имеет?
С. Т. БЕЛЯЕВ. Официальных (смеется) нет! Боимся, что иначе переманим из ВГИКа всех красивых девушек. Есть у нас праздники посвящения в студенты, есть свои праздники у физиков, математиков, химиков. Мы ничего не навязываем искусственно. Традиции — они складываются сами. Плохое уходит, оно не может стать традицией.
Беседу вел Виктор ЯРОШЕНКО.
Новосибирск, Академгородок.