2
Под березой возле хаты на траве играли Манюшка, Светлана и Яня. Из лопухов и листьев мастерили платья и платки, одевали в них кукол, тоже сработанных из подручного материала — чурочек, хворостинок, коры.
Велика кольнуло в сердце — вот так и сестра Танька могла бы играть. Но он сразу прогнал эту мысль: Танька, может, жива, и нечего накликать на нее смерть, думая, как о мертвой.
Из хаты вышел Лявон. Он вернулся раньше Велика и успел уже поужинать — шел сейчас, что-то дожевывая. Приблизился к Велику и пнул босой ногой чурбак, на котором тот сидел.
— Ты не годишься в комбриги. Я сильней.
Велик пожал плечами:
— Меня утвердил Ян Викторович.
— Мало ли. Его нет, мы теперь сами решаем.
— Значит, пускай решают ребята.
— А при чем тут… Объявим — и делу конец.
— Я объявлять не буду.
— Ты! «Народник»!
Велик подскочил, как на пружине, и двинул обидчика в подбородок. Лявон схватил его за грудки и ударил. Велик подножкой сбил противника с ног и прижал к земле. Тот вывернулся и, оказавшись наверху, молча и сосредоточенно, сжав зубы, начал бить Велика головой о землю. Потом схватил за горло и сдавил его. Велик захрипел. «Задушит»,— понял он. Велик напряг все силы, чтобы свалить Лявона, но сил не хватило. Попробовал оторвать его руки от своего горла и тоже не смог.
— Ты зря трепыхаешься,— торжествующе приговаривал Лявон.— Таких я, как гнид, щелкаю. Ну, давай: или соглашайся объявить меня комбригом, или прощайся с жизнью. Ну, говори.— Он ослабил пальцы.
Велик рванулся и освободился. Но Лявон успел его схватить, снова прижал к земле и начал тереть о траву лицом.
Вдруг он вскрикнул, выпустил Велика и вскочил на ноги. Вскочил и Велик. И на мгновение замер, пораженный: Манюшка, визжа на всю деревню, висела на Лявоне и, одной рукой уцепившись за его волосы, другой царапала ему лицо. Он пытался оторвать ее от себя, сбросить, но не мог — она словно прилипла к нему. По лицу его уже текла кровь, он был выбит из колеи неожиданным нападеннем и напуган той яростной беспощадностью, с какой она дралась.
— Пусти-и! — завопил он с отчаянием.
Велик увидел Манюшкино лицо и тоже испугался: оно было белое, глаза безумные, с застывшим взглядом. Велик бросился к ней и начал отдирать от Лявона. Манюшка ожесточенно сопротивлялась.
Из хаты выскочила Варвара — ее позвала Светлана, увидев брата в крови.
— А, каб вас Пярун спалив, чужаки! — закричала Варвара, ринувшись к Лявону. Отшвырнула Манюшку, отпихнула Велика, обняла сына и повела его в хату.— Да что ж это такое робицца! Убивають прямо серед дня! Да еще на глазах у матки и сестер. Это ж только подумать, до якого нахабства дошли! Заместо спасиба — сына убивають!
Велик, глотая слезы, спустился к Усвейке, сел на берегу и стал смотреть на быстро бегущие воды. От реки поднимался легкий парок. Солнце село, и все вокруг померкло. Только на недалеком пригорке, что виднелся на том берегу, на самой его верхушке, замешкался поздний луч.
Тихое журчание воды и ее безостановочный бег успокаивали. И когда кто-то дрожащим телом прижался к его плечу и Велик, повернув голову, увидел Манюшку, у него уже не было злости на нее. Наоборот, в душе шевельнулось теплое родственное чувство — вот ведь знала, что такое Лявон, что он может с нею сделать, и все-таки бросилась спасать… А вообще характерец у нее сродни Лявонову: без оглядки кидаются — в огонь так в огонь, на нож так на нож… Велик искоса глянул на тихо приникшую к нему девочку. Неужто она такая же, как Лявон? Но, может, главное не в том, что без оглядки на нож, а смотря за что. Лявон кинулся кулаками добывать себе комбригство, а Манюшка защищать своего… ну, будем считать, брата. Есть разница?..
«Да, а вот у меня совсем не такой характер. Сегодня, во время игры, Лявон то и знай шел напролом, и я каждый раз ему уступал. И доуступался — теперь он потребовал, чтобы я объявил его комбригом вместо себя. Ему нравится — отдай! А не отдашь — будет вырывать силой…
Лявон своего добьется — станет комбригом. Я отступлю, потому что знаю: нужна затяжная борьба, а за комбригство я бороться не буду. А он будет — до конца. Отпихнет меня, а потом и ребят заставит подчиняться себе… Такие, наверно, своего всегда добиваются…»
Тихо подошел Мишка. Сел рядом с Великом.
— Лявон катается по полу, кричит: «Выгони их!» Все его успокаивают — и тетка, и Каролина, и Кланя.
— Ладно,— сказал Велик.— Переночуем на берегу, а завтра поищу, кто пустит.
— У него все лицо исполосовано. Тетка заклеила царапины подорожником, один нос остался голым.
— Он помрет? — спросила Манюшка.
— Нет,— усмехнулся Велик.
После длительного молчания, видимо, отвечая на какие-то свои мысли, она раздумчиво сказала:
— Шурчик помер, мать померла… А Лявон, как вырастет, все равно в бандиты пойдет…
— Нет,— испуганно встрепенулся Мишка.— Нехай ему будет больно-больно, а умирать нехай не умирает. Умирают ведь насовсем.— Голос его слинял до шепота.— Жалко их. И Лявона было б жалко.