Помню, как в пятьдесят девятом году друзья решили прокатить меня к месту будущего строительства Красноярской ГЭС. Единственной дорогой тогда был Енисей — всевластный владыка дремучего царства тайги. От причала Красноярского речного порта плыли на катере сорок километров против течения. Суровая Сибирь началась сразу же за городом, и путешественнику из средней Европы пришлось преодолевать волнами наплывавшие чувства восхищения могучей природой, как катеру — стремительную енисейскую волну…
И вот четыре года спустя я вновь отправился в этот суровый енисейский край. Ехал по асфальтовой дороге и ничего не узнавал. На месте, где мы когда-то жгли костер и с волчьим аппетитом хлебали ложками прямо из котелка превкусную уху с дымком, стоит теперь городок строителей крупнейшей в мире ГЭС — Дивногорск.
Кто видел большие стройки в необжитых краях, при слове «городок» представит себе все так, как есть, ибо подобные селения» воздвигнутые людьми, которые больше думают о порученном им деле, чем о самих себе, похожи друг на друга. А для тех, кому сие не известно, придется нарисовать картину в общих чертах так, чтобы был понятен дальнейший рассказ.
Дивногорск расположен на склонах Дивных гор, то есть скалистых холмов, через которые веками пробивала свое русло могучая река. Несколько улиц устремляется по холмам вверх. Их пересекает несколько «авеню» и узких улочек, которые, рассекая холмы, образуют систему террас. Иными словами, планировка почти такая же как и в Сан-Франциско. Только кругом пока тайга и нет трамвайчиков. Внизу, на набережной, пока еще тоже не одетой в гранит,— центральная площадь города. Вокруг нее скопились двухэтажные дома из толстых сибирских бревен. В домах натисканы учреждения: управления стройкой, магазины и единственная редакция распространенной в Дивногорске газеты «Огни Енисея»,
Представив себе эту картину города, попробуйте привести ее в движение. Примерно так, как снимают кинокамерой прорастающее растение. Тогда перед вашими глазами разыграется примерно такой фильм: дремучая тайга; вдруг домик тут и домик там; валятся деревья и возникает дорога; вокруг нее вырастают, как грибы в тайге, новые домики; проезжает сотня грузовиков и за ними один новенький автобус; мелькают взрывы; роется траншея для газопровода и канализации; возвышаются строительные краны и появляются крупнопанельные здания (с балконами над верхушками кедров); где был асфальт, закладываются цветочные клумбы, где была тайга, асфальтируют площадь.
Известно, что в Сан-Франциско во время золотой лихорадки на Диком Западе американского континента не было асфальта и цветочных клумб, но зато рядом с домами из толстых бревен возникали десятки и десятки кабаков, шантанов, казино. Я вспомнил хроникера тех времен — Брет Гарта, когда однажды вечером перешагнул высокий порог двухэтажного деревянного здания, расположенного примерно в тех местах, где четыре года тому назад мы развели костер и обжигали горло крепкой сибирской ухой.
Над входом красовалась надпись: «Кафе «Вира».
Я поднялся ил второй этаж и одним взглядом окинул помещения этого кафе в тайге. Ничего здесь не напоминало обстановку, известную по рассказам американского писателя. Два уютных небольших зала как будто были схвачены гигантским вертолетом и перенесены сюда из благоустроенного центра городской цивилизации. Маленькие залы напомнили мне одно из тех небольших кафе пражской Малой Страны, в которых я люблю отдыхать, а порой и писать. Блестящие столики; располагающие к отдыху разноцветные кресла; неяркий свет настенных ламп; красивые шторы, скрывающие танцующих от любопытного взора луны; тихая музыка, льющаяся неназойливо из угла, и на стоящий бар с венгерским сверкающим аппаратом «кафе-экспрессо».
Не только внешняя обстановка, но и спокойная, несуетливая жизнь «Виры» напомнила мне малостранские наши кафе, по которым я, правду сказать, уже стосковался. Двое парней читали газеты, двое склонились над шахматами, за одним столиком тихо спорили, за вторым четыре пары критических, немного насмешливых женских глаз наблюдали за танцующими…
Молодые девушки в белых передниках спокойно, несуетливо приносили кофе, иногда подсаживаясь к столику и включаясь в тихий спор на литературную тему. Одна официантка танцевала. Одна готовила при помощи паровой машины кофе, тщательно отмеряя дозу помолотого порошка, как и полагается дипломированному инженеру-экономисту. Директор кафе, миловидная девушка в очках,— тоже инженер. «Как это так? — спросите вы. — Это по Райкину? Мамина дурочка с высшим образованием, зацепившаяся в столичном кафе за поднос?» Наоборот. Во-первых, не в столице, а в тайге. Во-вторых, кафе работает на общественных началах. Оно не только обслуживается теми, кто строит величайшую в мире ГЭС, но и построено ими самими на досуге. Все сделали молодые энтузиасты сами: от светильников с красивыми современными абажурами до узоров на занавесках.
Наблюдал я за бетонщицей, которая, войдя в гардероб в своем четырехугольном ватнике и кирзовых сапогах с маленьким чемоданчиком в руках, появилась через несколько минут в кафе в красивом вечернем платье, торжественно шагая на тоненьких каблуках. Такие чудеса, достойные сказки о Золушке, способна творить «Вира» — кафе в тайге!
Молодежь приходит сюда не пировать и не выпивать,— просто отдохнуть, встретиться. Порядки строгие: можешь заказать рюмку коньяка или бокал шампанского на весь вечер. Зато в неограниченном количестве приготовят для тебя душистый кофе. Приносить с собой можно лишь гитару. Она желанный гость. Она всегда пригодится! Уют от хорошей песни не портится.
Назавтра я пришел в кафе «Вира» еще раз. Но это был уже не такой спокойный, обычный вечер. В залы, способные принять около столиков сорок девять посетителей (пятидесятый несет общественную вахту в гардеробе), нахлынуло на сей раз минимум в три раза больше молодых строителей. (Дежурных в гардеробе на сей раз было трое.) Подобное троекратное перевыполнение плана было вызвано приходом в кафе «Вира» московских поэтов и писателей. Состоялась никем не организованная и поэтому такая удачная и искренняя встреча, интересное и веселое детище мамы-Неожиданности и папы-Экспромта.
Читали стихи, вставая со своих мест за столиком около радиолы, Константин Симонов и Роберт Рождественский, рассказывали писатели Евгений Рябчиков и Леонид Лиходеев, даже художник Орест Верейский выступил в литературном плане. Я, сознаюсь честно, пел, ибо песни понятны без перевода- Были и аплодисменты, но не это было главным. Главным было то, что слушатели запросто превращались в чтецов и что мы здесь услышали столько хороших, искренних стихов, что сами нааплодировались вдоволь, да и еще призадумались о том, что значит в новом, коммунистическом понимании творческий дух и откуда вытекает сила коммунистического искусства…
На этом репортаж из таежного кафе можно оборвать.
Если кому-нибудь покажется странным, почему он обрывается именно в тот момент, когда следовало бы описать самую гигантскую, кипучую стройку (из одного тихого ее уголка), показать захватывающий дух героизм комсомола, воздвигающего эту стройку (отталкиваясь от романтической песни, спетой при гитаре над чашкой кофе), пусть будет принято к сведению, что о том и о другом уже многое было написано и прочесть это нетрудно.
Я решился добавить к общей картине только эту малую деталь. Сделал это потому, что люди — энтузиасты, создавшие этот уголок уюта и радости, внесли яркую и приветливую черту в лицо Дивногорска. И я убежден, что их заслуга в создании красивой, счастливой жизни на диких берегах Енисея не так уж мала.
Иржи Плахетка, чехословацкий публицист