Владимир Чернов
В прошлом году я познакомился с четырьмя молодыми людьми.
Знакомство было недолгим. И у меня и у моих собеседников времени было в обрез, мы торопились по неотложным делам.
Тогда я и не предполагал, что эти встречи на ходу запомнятся. Запомнились. И, очевидно, вот почему. Мои новые знакомые — Галя, Борис, Николай и Валентина — люди своеобразные, в чем-то неповторимые, в то же время были очень схожи — в делах, в мыслях о будущем, в поступках и убеждениях этих ребят четко проглядывали черты нынешнего поколения молодежи.
Девушка с КамАЗа
Вначале расскажу о Гале Захаровой, девушке с КамАЗа. Любопытно складывалась у нее рабочая биография.
Когда она только на КамАЗ приехала, ей не повезло, попала в бригаду, где каждый был сам по себе. «Вкалывают» до седьмого пота, друг на друга — ноль внимания. Бирюки… Малярная работа, как Галя себе ее представляла, была делом радостным: «Я пришла в комнату, грязь кругом, и я подготовила эту комнату под краску, и прямо хочется взяться за кисть, чтоб, когда уйдешь, позади было светло и красиво». Но что же за радость в одиночку? Да и привыкла еще в ПТУ к другому — к слаженности, к товарищескому духу.
Как-то в обед, когда разбрелись все по углам, каждый над своим свертком колдует, не выдержала девушка: «Чего это вы все особняком?» Ее поостудили: «В чужой монастырь со своим уставом лезешь.
Мы сюда не хороводы водить приехали…» Так и продолжали от звонка до звонка работать под одной крышей чужие люди. Одно название — бригада.
Тошно стало Гале. Хотела уже куда-нибудь подальше от КамАЗа подаваться.
Однажды подошел к ней Саша Кадук, бригадир соседней бригады. «Чего грустная?» Галя давно к соседям приглядывалась. Это были дружные и веселые ребята. Галя Кадуку говорит: «Возьмите к себе». И рассказала о своем житье-бытье. Кадук все сразу понял, однако говорит: «Взять к себе не могу, прости. В бригаде полный комплект». На том и расстались. На другой день приходит Кадук на работу, а Галя сидит на его объекте молчком. И вроде уходить не собирается. Так целый день просидела, а вечером Кадук махнул рукой: «А, ладно! Нам настырные нужны, выходи с утра на работу. Я в управлении все улажу». И уладил.
Вот тогда и началась у Гали другая жизнь. Вечера, танцы, волейбол, самодеятельность — все это стало каждодневным, привычным, будто бы так всегда и было. И работалось радостно. Свои, свои кругом были люди. И успехи и нелады — все общее. Особо Галя за бригадиром наблюдала. Запоминала его манеру себя держать. Нравилось ей, как он работает, как разговаривает с людьми. Если и умеет Галя сейчас по-настоящему вникать в заботы и беды других,— это от Кадука. Это его школа. Даже теперь, когда совсем уже стала самостоятельной, она по привычке прикидывает, как бы вел себя в той или иной ситуации Кадук.
Видите, началось с простого — ее терпеливо выслушали, прониклись ее заботами, дали понять, что нужна коллективу. И человек уже в колее.
Потом была история с «никудышниками».
Создали такую бригаду в управлении «Соцкультбытстрой» из девчонок 17—18 лет, выпускниц ПТУ.
Никто не хотел быть у «никудышников» бригадиром. Дело в том, что девчонок этих (а всего их было восемнадцать) в свое время повыгоняли из других бригад за прогулы и неумение работать. «Галя,— сказал начальник управления Захаровой, только что вернувшейся с курсов бригадиров,— возглавь, мы на тебя надеемся». Он сказал это в присутствии бригады. Галя на девчонок посмотрела и согласилась.
Галя Захарова, строитель: «Я по глазам видела, что хотят девчонки работать…»
Согласилась вот почему: «Они — как я когда-то.
Я по глазам видела, что хотят девчонки работать, да не умеют, а в бригадах на них криком кричали: лодыри! Напуганы были девчонки. И на работу не ходили, потому что боялись работы, жили в ожидании окрика. Веру в себя окончательно потеряли…»
Собрались «никудышники» вместе с бригадиром, стали думать, как дальше жить. И такую нежность и симпатию друг к другу тогда почувствовали…
Но Галя подозревала, что добрые отношения завтра же испортятся, едва только выяснится неумение девчонок делать дело. Так и вышло. Готовила в те дни бригада под отделку потолки в строящемся доме. И не получались потолки. А в одиночку не покажешь девушкам, как надо бы по-настоящему работать в паре. Тогда Галя сняла своих девчонок с объекта и повела на экскурсию в одну из лучших бригад. Стояли девчонки присмиревшие и на «классную» работу смотрели уже не как на что-то непостижимое, а пытливо, заинтересованно, понимая, что самим теперь предстоит освоить такой «класс».
«Все! Завтра и у нас будут такие потолки». Однако назавтра качество хоть и появилось, да с выработкой дела были по-прежнему плохи. Вечером девчонки остались па объекте: «Доделаем — уйдем».
И так — день за днем. Сначала одолели норму, постепенно стали ее перевыполнять. Получали по семьдесят рублей. Потом зарплата перевалила за сто. Одна за одной сдавали экзамены на повышенный разряд. А тут состоялся на стройке конкурс на лучшую бригаду. Галины девчонки участвовать в конкурсе отказались. «Не сможем, опозоримся». «Они были невысокого мнения о себе,— рассказывала Галя,— а я видела, что могут уже работать. Говорю: «Не бойтесь…»
Бригада заняла на конкурсе третье место. «Никудышники» перещеголяли передовиков, обошли те самые бригады, из которых в свое время девчат гнали.
Я встретился с Галей как раз в те дни. Она была такая счастливая…
Предназначение Чухраева
Когда Чухраеву исполнилось восемнадцать, его избрали секретарем райкома комсомола. Доверили самый крупный в Курской области район!
Сел Боря, Борис Михайлович, за пустой стол в своем личном кабинете. В раздумье побарабанил по стеклу пальцами. Потом оформил командировку и отправился по колхозам. На конференции сказал ему секретарь райкома партии: «Не дрейфь! Не залезай в бумаги, руки опустишь. Езжай поначалу в первичные, сам увидишь, что тебе делать». Чухраев вовремя слова эти вспомнил.
Вообще Чухраеву легко было с людьми. И люди чувствовали в Чухраеве своего.
В поездках по району разворачивалась вокруг Чухраева до мелочей известная ему, привычная жизнь.
Сам он человек деревенский, родители его — колхозники, и техникум, который он окончил, был техникум сельскохозяйственный.
И потом, еще до секретарства, был Борис членом райкома, руководил комсомольской организацией техникума и по семинарам, собраниям, пленумам знал в лицо весь комсомольский актив.
Все это придавало ему уверенности. А вымеренный коллективным опытом взгляд на те или иные проблемы выработал в нем еще в твердость в поступках.
Здесь в первичных организациях, в живом потоке событий, в ситуациях, которые незамедлительно требовали решения,— взвешенного, учитывающего реальные возможности,— здесь на полях, у зерноскладов, на биваках пахотной, среди загорелого, промасленного, натруженного племени сверстников понял Чухраев, что надобен окружающим его людям. Что нуждаются они в его помощи, совете, опеке, защите. За поездку накопилось множество наблюдений, фактов — обобщай, секретарь, делай выводы.
Николаи Гурий, механизатор: «Мне предлагали работать в полеводстве. Не могу. Я без техники пропаду».
Валя Дивакова. учительница: «Сухомлинский, кстати, был как раз деревенским учителем».
Вернувшись в райком, начал осуществлять Чухраев свое предназначение. Прежде всего, он решил твердо, что комсомольская организация района должна противостоять политике тех хозяйственников, которые работали по принципу «давай-давай», не замечая возросших потребностей молодежи, тяги к культуре, к знаниям, к самосовершенствованию.
Только учитывая все это, можно закрепить ребят и девушек на селе,— убеждал, настаивал секретарь. Но понимал и другое: ключ к успеху — в участии молодежи в управлении хозяйством и службами, в повышении «удельного веса» молодежного мнения на собраниях и сходках. В обретении навыков самостоятельности, ответственности за дело, в общественном коллективном воздействии.
Все возможности районной организации, от рейдов «прожектора» до выступлений в газете, были приведены в действие. Когда Чухраев видел, что слова его с комсомольской трибуны не доходят до цели, он выходил на трибуну пленума райкома партии. «Его поддержку я всегда чувствовал, а это, я тебе скажу, фундамент!»
Сейчас Чухраеву 26 лет, и с прошлого года он первый секретарь обкома комсомола. Окончил заочно Курский сельскохозяйственный институт. Можете судить, как напряженно жил он эти восемь лет. Работает Чухраев минимум по 12 часов ежедневно.
Часто дольше.
Что помогло ему вырасти? Преданность тому делу, которому он посвятил жизнь.
Чухраев нужен людям — и больше тут нечего сказать.
Он отнюдь не считает себя незаменимым. Я спросил его: «Кто из подчиненных мог бы занять твое место?» Чухраев улыбнулся: «Многие». Он сознательно окружает себя людьми, умеющими делать
то, на что его самого не хватило. Принцип подбора такой: «Смотрю, есть ли у человека перспектива, может ли он в любое время заменить меня и вырасти, пойти дальше? Если да — такой мне и нужен».
Чухраев не знал в жизни иной работы, кроме комсомольской. Хочется ему иного? «Другая работа?
Нет, не представляю. Моя работа — это вечные перемены, вечные вопросы. Сегодня их решишь, завтра возникают новые. Вечное движение…»
Твердое основание
Николай Турин живет и работает в колхозе имени Петровского, в Черкасской области.
Основа, на которой зиждется благополучие Турина, надежная: земля. И сам он человек основательный.
Сидишь у него в горнице за столом. «Ешьте,— говорит хозяин, высыпая на стол крупно нарезанный хлеб, ставя сковороду с яичницей доверху.— Все свое, никуда бежать не надо. На таком вот основании…»
Турин каждой своей копейке знает счет. Оценивает сделанное обычно копейкой же. Дважды ездил в Казахстан комбайнером помогать на уборке. «За две страды я, считай, две тонны хлеба и привез».
Дом свой Турин весь до чурочки выстроил сам — среди традиционно белых хат неожиданно видишь голубой дом, большой и веселый. Этот дом оценил Турин так: «Тысячи в четыре он мне встал».
Все, что делает Турин, делает неспешно, но зато прочно, на всю жизнь. И за женой своей будущей ухаживал он два года. «Записываться» не спешил. И понимание у него с женой полное. Вот дочка родилась. Куда ни кинь, дом у Турина сейчас полная чаша.
Что ж, выходит, Турин под себя гребет? Да нет, не так. Турин на «свое» не жаден.
Дом свой, например, Турин даже загородкой не обнес: заходи во двор любой, хозяйство нараспашку. И велосипед, «домашняя техника», на котором ездит хозяин летом на работу, в теплое время стоит прислоненный к крыльцу.
Зато за бригадную технику,— а Гурин заместитель бригадира тракторной бригады,— за нее он навалится на кого угодно. На нее он скуп, бережет, как берег крестьянин из века в век своих кормильцев — корову и лошадь. К тракторам уходит Гурин, едва рассветет. Даже тогда, когда дела тракторам нет.
Ему и ребятам его все неймется, никак не могут уйти домой, пока, как говорится, за каждую гайку не подержатся.
Впрочем, техника для Турина — нечто больше «кормилицы». «Мне предлагали работать в полеводстве. Не могу. Я без техники пропаду. Я человек «железный», отравленный техникой. На таком вот основании…»
Гурин с собой и с окружающими честен. Поскольку сейчас на бригадирской должности он работать по-настоящему не может — гвоздем в голове сидит незаконченный сарай,— Гурин (предлагали не раз!) от лестной должности отказывался. Ловчить он не смог бы.
Засмеялся Николай Гурин, когда я у него спросил: не намерен ли он из деревни махнуть в город? Нет, не намерен, и не потому, что по всем статьям жизнь у него в деревне лучше городской. Это было бы вранье. В другом дело.
У него есть профессия, за которую его уважают и сам он себя уважает. А иные ведь в город именно за тем и уходят, что не могут в селе приобрести облюбованную профессию. Сестра его, кстати, учится в Киевском университете, на филологическом факультете. Что ж, значит, такая у нее стезя, сам же Гурин намерен поступать в заочный техникум, станет механиком, но для этого не надо из деревни уезжать.
Турина недаром на селе считают хорошим хозяином. Голос Турина и в правлении и на общем собрании всем слышен. К мнению его, хоть и молодой он колхозник, прислушиваются.
Гурин встает в пять утра и сразу же начинает двигаться, и каждое движение его — рабочее. Он строит сарай, ладит трактор, и так до поздней ночи, до сна. Турину во время работы хорошо — знаете, я думаю, почему? Он все время видит плоды своего труда.
Он мне, например, сказал, когда вышли мы в поле: «Смотри, пшеницы стоят, как Дунай». Сказал и засмущался…
Валино кредо
Прошлым летом Валя Дивакова окончила пединститут и сейчас преподает математику в одном из сел Узбекистана. Мне кажется, что читателям будет любопытно познакомиться с Валей, какой она была на последнем курсе Ульяновского пединститута.
…Если в доме случится пожар, что станет спасать студентка Валя Дивакова?
— Тетрадки с лекциями, а если успею, то пособия и книги по специальности.
— Ну, Валя! На что они вам? Вы же кончаете институт.
— Мне же преподавать в школе. Кто знает, что может понадобиться. Рисковать не хочу. В магазинах пособия очень трудно найти, а в деревне вообще их не достанешь. Я ведь в деревне буду работать.
— А разве не может так случиться, что в городе?
— У меня, конечно, есть возможность остаться в городе. Тем более — прописка. Но в моей группе меня просто не поймут. У нас почти всё девочки из деревни и поедут в сельские школы. А я что же?
Валя отлично учится, с прекрасными отзывами проходит практику, считается студенткой перспективной и способной. Она человек разносторонний.
Читает много, направленно, продуманно. Книги художественные, по педагогике и истории, экономическую и политическую литературу. Она поет с эстрады. Окончила музыкальную школу. Правда, сама играет редко, зато в музыке разбирается прекрасно.
Именно она определяет музыкальные вкусы своей компании. Компания же ее — все бывшие одноклассники. Подобралась из людей очень разных в смысле вкусов и увлечений. Один учится в политехническом, другой в военном училище, третья работает на заводе, вечером учится в планово-экономическом и т. д.
И Валя, по уверению ее друзей, может с каждым из них вести интересную беседу.
«Так почему же,— спросит иной читатель,— такой образованной девушке так мало в жизни надо, что она готова «похоронить» себя в глухомани?» Но сама Валя не считает, что ей от жизни мало надо.
У Вали есть к ней претензии. И серьезные и, по личному ее убеждению, немалые.
Валя знает, например, что многое в системе преподавания надо менять. Что школьнику преподносить надо не только знания, а и методы овладения знаниями. Что необходимо развивать способности учеников. Валя намеревается работать в школе именно так. Собираясь ехать в деревню, она узнала все, что могла узнать о жизни сельского учителя. Для нее не открытие, что многих из нужных пособий может не хватать на месте. Для того и везет она с собой лекции. Не себе — школе.
Она к будущей своей работе в школе готовится основательно и серьезно. Она отнюдь не наивный, а, напротив, весьма трезвый человек. И расчетливый. Именно в деревне, считает она, и можно проявить себя наиболее полно, так как там гораздо большая, чем в городе, предоставляется учителю самостоятельность, возможность для эксперимента. «Сухомлинский, кстати, был как раз деревенским учителем».
Валя привезет в школу и вкус к литературе и музыкальные свои увлечения. Да, прежде всего будет тяжелая работа. Но тяжелой работе научиться необходимо. Необходимо, считает она, узнать разные стороны жизни.
Представляя отдаленное будущее, Валя не витает в облаках. На первых порах она не видит себя самостоятельно создающей какую-нибудь новую педагогическую систему. Она считает, что систем покуда хватает, и готовится к будничному делу. Без всякого кокетства она говорит об этом. Валя просто хочет быть хорошей учительницей. А разве этого мало?
Журнал Юность № 1 январь 1974 г.