Юрий Мишаткин

Что я знал до приезда в Нарву о строительстве Прибалтийской ГРЭС? Почти ничего, так как лишь изредка читал о ней в газетах. Знал, что после окончания строительства эта ГРЭС станет крупнейшей в нашей стране тепловой электростанцией на сланце, что первый турбогенератор вступил в строй около четырех лет назад, что стройка объявлена всесоюзной ударной комсомольской и занимает третье место в соревновании молодежных строек страны». Вот, кажется, и все.

«Все будет в норме!»
Перелистав мою трудовую книжку, заведующий отделом кадров говорит: — Пойдете на второй участок в комплексную бригаду Кулашенкова. Он ваш ровесник — тоже 1934 года. Бригада — комсомольская, ей присвоено имя XXII партсъезда. Профессией долго овладевать не придется: новички после десятого класса всем премудростям кровельного дела обучаются за неделю. Так что приступайте.
И вот я шагаю по шпалам узкоколейки к прорабу второго участка.
Впереди — стройка. В равнодушное дождливое небо всматриваются четыре дымящие трубы. Со здания с широкими пролетами окон сыплются на землю искры электросварки. А поодаль, почти под самыми искрами, у гудящего и лязгающего экскаватора, опершись на черенки лопат, разглядывают «Журнал мод» две девушки. Челки у них давно выгорели, носы облупились.
Прораба Илью Борисова я встречаю в машинном зале. Он стоит, прислонясь к опалубке, шуршит в руках мятым листом «синьки» и сквозь зубы вспоминает кого-то недобрыми словами. Нетрудно догадаться, что к прорабу я пришел совсем не вовремя.
Отобрав направление, Борисов заталкивает его в карман своей куртки и спрашивает:
— Машинный зал знаешь? Нет? Ну, не маленький — сам найдешь; некогда мне в экскурсоводы переквалифицироваться. Там, на кровле, и найдешь Кулашенкова. Разряд какой имеет? Никакого? Тогда скажешь, пусть подсобником ставит.
Борисов проговаривает все это сердито, не глядя на меня. И лишь под конец его голос становится немного ласковее:
— Откуда к нам?
Я не успеваю ответить, как прораб сам помогает мне:
— На практику или так, на время, по собственному желанию?
— На практику…
— Сам не с энергетического?
— Нет, с филологического…
— А-а-а…— тянет Борисов. — Ну, ступай. Прямо по лестнице наверх.
Наверх так наверх. И я лезу вверх по металлической лесенке.
Чем выше, тем сильнее ветер. Он раскачивает лесенку, холодит руки и старается сбросить меня вниз.
Чем выше, тем ближе небо. Солнце слепит глаза, и поэтому карабкаться по скользким от недавно прошедшего дождя перекладинам приходится на ощупь, зажмурившись.
Чем выше, тем ощутимее кислый запах дыма от сгорающего в котлах горючего сланца, тем труднее дышать, тем горче в горле.
Наконец, я на крыше ГРЭС, у самых ее труб. Но стоит мне сделать первый шаг, как что-то липкое хватает и не отпускает ступни моих ног.
— Ты, влез в мастику, как тот воробей! — смеется парень в тельняшке.— Только тот воробей крылышками махал, а этот гражданин-товарищ глазами хлопает. А ну, давай руку!
Парень помогает мне вылезти из вязкой битумной мастики, которой залит участок крыши, и советует:
— Под ноги надо смотреть, А ты очи по сторонам пялишь. К нам направили?
— К вам, — наугад отвечаю я, еще не зная, к кому это «К вам».
— К Кулашенкову? Да.
— Тогда в самую точку попал. Вот он, Кулашенков.
Бригадир Кулашенков удивительно не похож на многих бригадиров, о которых я прежде читал в повестях и рассказах. Во-первых, Кулашенков выглядит моложе остальных в своей бригаде. Во-вторых, у него нет и в помине тех самых усов, которыми я почему-то раньше мысленно наделял всех на свете бригадиров. А в-третьих, — и это самое удивительное — бригадир отчего-то смущен и робко знакомится со мной.
— Новичок, значит, — говорит он, — Девятым будешь. Звать-то как?
Кулашенков и семеро из его бригады по очереди пожимают мне руку. А затем отходят в сторону, и каждый с любопытством ощупывает меня взглядом, словно прикидывает в уме, что я за человек. Рядом остается лишь парень в тельняшке. У него веселые и нахальные глаза-щелки, а на крутом лбу спутались кружочки волос.
— Не грех студенту узнать, как рабочие гроши даются, — говорит он. — Только учти: у нас все по-честному поставлено, без мухлевания. Слышал, чай, какое звание бригада носит? То-то!
— А что подсобником будешь — это не беда, — добавляет Кулашенков. — Все с подсобников начинали. Не ты первый.
— Все карьеры начинаются с подсобников, — соглашается парень в тельняшке. — Как говорится, «с малого до великого один шаг». Что за человек будешь, увидим. Главное, чтоб не нытиком оказался и, когда ужас как трудно станет и от этого волком взвыть захочется, песни бы пел. А так подойдешь. Ты не невеста, мы не женихи, чтоб в смотрины играть. Все будет как надо, все будет в норме. А меня зовут Сергеем. Фамилия Рублевский.
И, хлопнув меня по плечу, с улыбкой добавляет:
— Одно жаль, что не девушку к нам прислали. А то в бригаде одни мужики собрались и нету ни одной юбки.
Сергей улыбается, заправляет за пояс тельняшку и смотрит в небо.
— А в Асуане сейчас жарища! — словно самому себе говорит он.
— Наш Серега в Египет собирается, — подтолкнув меня в бок, шепчет длиннорукий парень в фуражке, надетой козырьком к затылку.— Ночи не спит — все ждет, когда его документы рассмотрят на Асуан пошлют.
Я тоже смотрю на небо. И на солнце в этом высоком небе. И удивляюсь, что пока добирался до кровли, до места своей новой работы, солнце перегнало меня и теперь цепляется за дымящие трубы.