В. СТЕНЬКИН
Не ослабляя работы в отношении помощника военно-морского атташе фашистской Германии Шторха, сотрудники подразделения Филина организовали быструю и глубокую проверку граждан, с которыми он вступал в те или иные контакты.
Подозрения вокруг Власкина, Русакова и Гриненко то рассеивались, то сгущались, подобно осенним тучам; в биографии каждого из них всплывали какие-то неясные эпизоды. Однако в ходе проверки внимание чекистов все больше сосредоточивалось на Вадиме Сергеевиче Гриненко — им стали известны некоторые факты жизни этого человека, которые тот тщательно скрывал от окружающих.
Вильгельм Шторх установил контакт с «Верным», теперь надо было передать ему инструкцию разведцентра. Один за другим отпадали варианты осуществления этой акции: либо были слишком сложны, либо элементарно просты и могли быть легко обнаружены.
…Утром, около девяти часов, Шторх позвонил Кудряшеву и договорился о встрече.
Как всегда, разговор начался с обсуждения последних событий в мире, потом корветтен-капитан изменил направление разговора:
— Виктор Викторович, я подумал вот о чем — надо ли возбуждать ходатайство о вашей поездке в Германию?
— А вы как считаете? — Кудряшева удивил этот неожиданный вопрос.
— Я считаю, надо повременить с этим: пока не вижу практической целесообразности в вашей поездке.
— Жаль, я уже настроился на нее, — сказал Кудряшев, хотя аргумент Шторха не совсем понимал.
— Скажите, Виктор Викторович, Мурманский морской порт — только торговый порт?
— В основном да, — ответил Кудряшев, уклоняясь от прямого ответа: в то время на порт базировались и военные корабли Северного флота.
— Почему же вы, морской офицер, служите в торговом флоте?
— Буду откровенен с вами: торговый флот иногда занимается и перевозкой военных грузов, а это, как вы понимаете, входит в компетенцию Наркомата военно-морского флота. Я помощник начальника по спецперевозкам.
— А начальник порта — адмирал?
— Нет, он штатский человек.
— Странная у вас система: штатский руководитель имеет в качестве помощника офицера.
— Не вижу в этом ничего странного. Полагаю, что и в Германии представители военных ведомств есть при промышленных, транспортных и иных крупных предприятиях, работающих на эти ведомства.
— Возможно, — согласился Шторх. И после короткой паузы добавил: — Впрочем, если вы настаиваете, мы можем вернуться к вопросу о вашей поездке в Германию.
— Нет, я не настаиваю. Как помнится, инициатива исходила не от меня…
— Да, да… Кстати, Виктор Викторович, не могли бы вы еще раз организовать поездку на нашу морскую базу в Западной Лице?
— Боюсь, это нелегко будет сделать: в тот раз я получил серьезное предупреждение за самовольные действия. Попробуйте договориться официально…
— Понял. Господин Кудряшев, на днях мы будем отмечать сорокалетие моего коллеги Курта Крепша. Я приглашаю вас от его имени.
— Спасибо! Если не помешают служебные дела, буду…
…Как-то Шторх поделился с женой своими заботами: не придумает, как передать нужному человеку документы. Та посочувствовала супругу, и на этом разговор закончился. Однако, спустя какое-то непродолжительное время, она сама вернулась к волновавшей мужа теме:
— Вот что я предлагаю: давай твои документы, я их обмотаю шерстяной пряжей, она здесь немыслимый дефицит, а в воскресенье пойду на вещевой рынок и «продам» клубки твоему помощнику.
— А ты узнаешь его? Как известишь о встрече на рынке?
— Узнаю, ты же показывал его мне на улице. Я позвоню ему со случайного телефона.
…В понедельник Филин позвонил начальнику управления и попросил срочно его принять.
— Заходи, — разрешил Александр Владимирович, не сомневаясь в том, что начальник отдела не станет напрашиваться на встречу по пустяковому поводу.
— Есть интересные новости! — уже от двери начал Филин.
— Обожди, обожди. Во-первых, здравствуй. — Горелов протянул руку через стол. — Во-вторых, садись.
Сергей Максимович сел в кресло возле приставного столика и раскрыл темно-коричневую папку, с которой, казалось, не разлучался.
— Вчера около одиннадцати жена Шторха пришла набарахолку, вынула из хозяйственной сумки два клубкашерстяной пряжи. Когда подходили покупатели, она заламывала дикую цену и те, естественно, отступались. Потом возле нее оказался пожилой мужчина, и Ирма — так зовут жену Шторха, — опасливо озираясь по сторонам, передала ему оба клубка. Тот быстро спрятал их в свою сумку и удалился, по словамочевидцев, не уплатив ни копейки…
— Странно! Мужчину установили?
— Да. Им оказался — кто вы думаете? — известный нам Гриненко.
— Интересно! Весьма интересно!
— Александр Владимирович, слушайте дальше. Часа два тому назад нам позвонила соседка Гриненко по коммунальной квартире и сообщила следующее: вчера в половине второго пополудни она по какому-то поводу заглянула в комнату Гриненко и застала его за необычным делом — он перематывал клубок. Занятие явно не мужское… По словам соседки, Гриненко сначала смутился, а потом как-то виновато улыбнулся и сказал, что купил шерстяной пряжи, готовит сюрприз жене.
— И что вы узрели в этих действиях? — спросил Горелов, проверяя свою догадку.
— Есть все основания предположить, что жена Шторха передала Гриненко документы, запрятанные в клубках.
— Подозрение оправданное. Кстати, у меня такая же мысль возникла. Что предлагаешь?
— Возможны два варианта. Первый — произвести внезапный обыск в квартире Гриненко…
— Слишком прямолинейно и рискованно, — перебил Горелов, откинулся на спинку кресла и задумался, покусывая нижнюю губу. — А второй вариант?
— Сейчас подойду и к нему. Так вот, семья Гриненко занимает в коммунальной квартире небольшую комнату — живут, что называется, на виду у соседей. Хранить столь важные документы дома он побоится, потому что негде спрятать, хотя бы даже от жены. А вот на работе у Гриненко есть персональный сейф. В него-то он и должен упрятать шпионские инструкции! Другого выхода у него просто нет.
— Ты так уверенно говоришь о шпионских инструкциях, словно сам заматывал их в клубки, — пошутил Горелов.
— А что же еще может находиться в них?
— Хорошо, останавливаемся на варианте с сейфом. Но, во-первых, надо найти и создать законный предлог для осмотрасейфа, а во-вторых, обеспечить при этом присутствие и самого Гриненко, и представителя администрации.
Непосредственный начальник Гриненко, выслушав умело закамуфлированные соображения чекистов, сказал, что предлог есть: несколько дней они не могут найти секретное письмо из Наркомата морского флота. К розыску его можно подключить сотрудника НКВД, это не вызовет никаких подозрений.
В назначенный час начальник стройуправления и сержант госбезопасности Смирнов зашли в кабинет главного бухгалтера.
— Вадим Сергеевич, мы целую неделю ищем письмо из наркомата, проверяем все сейфы, — сказал начальник, — теперь вот должны посмотреть и у вас.
— Иван Васильевич, но вы же знаете, я даже не видел того письма, — попробовал возражать Гриненко, слышавший отсослуживцев об утере документа.
— Порядок есть порядок. Откройте сейф! — потребовалначальник.
— Сейчас, сейчас, — растерянно засуетился Гриненко. — Где же у меня ключи от сейфа? — Он стал рыться в ящиках стола, в карманах.
Ключи, конечно же, нашлись. А вот поведение главного бухгалтера не оставляло сомнений в том, что Филин предложил правильный путь.
Нижнее и верхнее отделения сейфа были забиты бухгалтерскими бумагами, а в специальном ящичке или «кармашке», как его иногда называют, лежали деньги и какие-то прошитые тонкой проволокой изрядно помятые листки.
— Это мои личные письма, — сказал Гриненко, пытаясь опередить Смирнова.
— Вашу личную тайну мы не разгласим. Только это, видать, не письма… — Сержант, отстранив Гриненко, достал бумаги из сейфа. С первого взгляда он понял, что это именно те документы, ради которых осматривался сейф.
Смирнов тут же составил протокол выемки документов, мотивированное постановление им было вынесено заранее и санкционировано прокурором. В качестве понятых выступали начальник строительного управления и заместитель главного бухгалтера.
Гриненко задержали и доставили в управление.
Шпионские инструкции были обычными, поэтому нет необходимости пересказывать их содержание: предлагалось собрать сведения о морском порте, оборонных предприятиях, дислоцировавшихся на Кольском полуострове, о морально-политическом настроении населения; указывались приемы и методы сбора разведывательной информации, обусловливались способы связи — основной и запасной. Внимание привлекла маленькая записка, приложенная к инструкциям:
«Дорогой друг! Выражаем огромную благодарность за информацию, которую мы в разное время получили от вас; она была ценной и полезной, особенно по Северному Кавказу и Дальнему Востоку. Сообщаем, что на ваше имя открыт счет в одном из берлинских банков, на нем накопилась уже порядочная сумма. Вы можете получить ее лично или мы переведем деньги по вашему требованию, например под видом полученного вами наследства. С глубоким уважением ваши друзья».
— Что ж, документ весьма красноречив: «Верный» верно служил своим хозяевам, — сказал Горелов, разглядывая записку. — Ну, что будем делать?
— Оформлять арест. — Сергей Максимович взял записку и еще раз прочитал ее.
— Да, придется арестовывать, хотя это не лучший метод, — сказал Александр Владимирович и, видя недоумение Филина, добавил: — Арестованного шпиона наверняка заменят другим, новым агентом, и снова надо будет терять массу усилий на его выявление и разоблачение.
— Но у нас нет другого выхода: Гриненко знает, что он провалился и дело уже возбуждено.
— Я говорю в принципе. Сергей Максимович, а как со Шторхом? Мы же перед ним раскроем карты…
— Александр Владимирович Шторх — опытный разведчик, он знает, что мы существуем и опекаем его.
— Хорошо. Я хочу предварительно поговорить с Гриненко.
Филин позвонил Смирнову, и тот ввел задержанного в кабинет начальника управления.
— Готовы ли вы, Вадим Сергеевич, к откровенному разговору с нами? — спросил Горелов, бесцельно передвигая телефонный аппарат.
— Я готов ответить на ваши вопросы, — сказал Гриненко.
— Ваша настоящая фамилия?
— Гриненко Вадим Сергеевич.
— Где вы родились? Кто ваши родители?
— На Волынщине, родители занимались землепашеством, имели небедное хозяйство.
— Вы никогда не меняли фамилию?
Гриненко задумался, ход его мыслей было нетрудно отгадать: раз задают такой вопрос, значит, знают, что он сменил фамилию; если признать это, то придется назвать настоящую, и тогда откроется его дворянское происхождение.
— Отвечайте, Гриненко!
— Моя настоящая фамилия Троянский, мои родители — мелкопоместные дворяне, как принято говорить, имели небольшое имение на Волынщине.
— Когда и почему вы сменили фамилию?
— Осенью девятнадцатого года. Я тогда состоял в партии «боротьбистов», позднее принявшей большевистскую платформу. Когда в Одессу вступили войска Деникина, я получил указание от городского комитета нашей партии остаться в городе на нелегальном положении. Естественно, пришлось изменить фамилию.
— Так ли это? — спросил начальник управления.
— Да, так.
— Нет, не так, — сказал Смирнов, включаясь в допрос. — У нас есть достоверные данные, свидетельствующие о том, что вы служили в деникинской контрразведке, вашим начальником был полковник Богодаров Григорий Никифорович… Фамилию Гриненко вы взяли уже после изгнания из Одессы белых войск, боясь ответственности за службу в их контрразведке.
— Вы подтверждаете это?
— Да, — ответил Гриненко после минутной заминки: он понял, что люди, сидящие в кабинете, хорошо подготовлены к допросу. -Я действительно служил в белогвардейской контрразведке по решению городского комитета партии «боротьбистов», переданному мне его председателем Коровянским. Полагаю, что это решение сохранился в архивах партии.
— Такое решение есть, — подтвердил Смирнов.
— Тогда контрразведка наметила план операции по изъятию актива партии «боротьбистов», я сообщил об этом Коровянскому, и многие избежали ареста.
— Это верно. Но в то же время вы добросовестно служили белым, и немало революционно настроенных рабочих Одессы было задержано и расстреляно под вашим руководством.
— Лично я в расстрелах не участвовал, моя совесть чиста.
— Вы только отдавали приказы о расстрелах? Да? Гриненко молчал, низко опустив голову.
— А в облавах участвовали?
— Да. — Троянский-Гриненко опять помолчал, потом добавил: — После освобождения города от белогвардейцев я был назначен городским комиссаром финансов, тогда и сменил фамилию.
— Почему?
Боялся ответственности за службу в деникинской контрразведке…
— Вы же служили там по решению партии?
— О том, что есть решение городского комитета о направлении меня туда, я узнал позднее.
Троянский подробно рассказал о бегстве из Одессы, занятой советскими войсками, о пребывании в эмиграции. Разумеется, скрыл встречу с Богодаровым там и работу в закрытом секторе Русского общевоинского союза и тем более — вербовку германской военной разведкой, полагая, что о его жизни и делах за пределами Родины чекисты ничего не знают.
Вечером Троянскому (он же Гриненко) Вадиму Сергеевичу предъявили ордер и постановление на арест, санкционированное прокурором области.
Шторх был сильно встревожен, нервничал — на то была веская причина. В письме, приложенном к шпионским инструкциям, он сообщал «Верному» точные координаты и приметы тайника, куда агент должен был положить пустую банку из-под сапожного крема. Это означало бы, что материал получен и что тайник в дальнейшем может быть использован для регулярной связи между ними.
В определенный день в условленном месте банки не оказалось. Прошло еще два, три, четыре дня, а пустая банка так и не появилась. Можно было думать, что документы не дошли до «Верного».
Между тем подошел день сорокалетия Крепша, которое отмечалось в номере гостиницы «Арктика». В назначенный час Виктор Викторович, повторно получивший настойчивое приглашение, отправился в гости. В номере застал виновника торжества, Шторха и секретаря германского посольства в Москве Дитриха фон Вальтера, как выяснилось, только что приехавшего в Мурманск.
Немцы были возбуждены то ли от горячего спора, то ли от уже принятой дозы горячительного — шумно приветствовали гостя, тут же пригласили к столу. И на этот раз роль тамады принял на себя Шторх.
— Господа, у нас есть хороший повод выпить сегодня, — начал он, поднимаясь. — Сорок лет — это возраст расцвета физических сил и интеллекта… Дорогой Курт, желаем тебе отличных успехов в грядущих делах во славу фюрера и отечества, полного счастья твоей милой семье!
— Все встали и дружно опорожнили наполненные коньяком рюмки, стали молча закусывать. От внимания Кудряшева не ускользнуло, что Шторх был чем-то сильно расстроен, хотя умело пытался скрыть это.
— Вилли, я прошу слова для тоста. — Фон Вальтер поднялся, поправил съехавшие манжеты. Его круглое, по-детски румяное лицо светилось вежливой улыбкой.
— Да, Дитрих, пожалуйста!
— В присутствии русского друга я предлагаю выпить за доброе сотрудничество между нашими странами и народами…
— Да, но русские готовятся к большой войне с Германией, — с явно провокационной целью многозначительно заметил Шторх, прикладывая к губам салфетку.
— Это правда, господин Кудряшев? Вы хотите воевать с нами? — обернулся к Виктору Викторовичу Вальтер.
— Нет, я пришел как гость с самыми добрыми намерениями, -отшутился Кудряшев, — и воевать с вами не собираюсь. Я делом показал это — выпил за дружбу. — Он поднял пустую рюмку. — Ну а если говорить серьезно, — продолжал он, — то я должен был сделать этот упрек вам: вы открыто сосредоточиваете войска вблизи наших границ…
— Господин Кудряшев, — перебил фон Вальтер, — вы человек военный и знаете, что подобного рода мероприятия так просто не делаются. — Он зачем-то поднялся, нервно пощелкал пальцами и снова сел. — Эта очевидная демонстрация рассчитана на то, чтобы отвлечь внимание англичан. Пусть они думают, что мы готовимся к вторжению в Советский Союз, и получат сокрушительный удар неожиданно.
— Я не верю, что десятки ваших дивизий в Польше — только отвлекающий маневр.
— В этом вся трагедия, дорогой Виктор Викторович, русские не верят нам…
— Возможно, возможно, — согласился Кудряшев, чтобы не обострять спора: он понимал, что это был очередной раунд взаимного прощупывания.
Наступило минутное молчание, которое нарушил тамада.
— Скажите, Виктор Викторович, куда Макар телят не гонял? — неожиданно спросил он.
— Я не понимаю вопроса. — Кудряшев на самом деле не догадывался, что имеет в виду Шторх.
— Вчера на улице я случайно услышал фразу: «Уехал туда, куда Макар телят не гонял».
— А! Понятно. Это значит, что уехал очень далеко.
Виктор Викторович знал, конечно, истинный смысл этой поговорки, но умышленно не стал вдаваться в подробности.
— О, трудный русский язык! — воскликнул Шторх и наполнил рюмки.
— Ну почему же только русский? Во всех языках есть поговорки, пословицы, идиомы, в которых переосмыслено общепринятое значение слов, — возразил Кудряшев.
Часа через два фон Вальтер, сославшись на то, что ему нужно срочно позвонить в Москву, распрощался и ушел в свой номер.
В его отсутствие произошел разговор, к которому Кудряшев давно готовился.
— Дорогой Виктор Викторович, мне хотелось откровенно поговорить с вами. Это важный разговор, — начал Шторх. — Я и мой друг Курс служим в одном ведомстве, поэтому его не надо стесняться.
— В каком ведомстве? — спросил Кудряшев со скрытой иронией.
— В военно-морском…
— Я готов выслушать вас.
— Мы хотим, чтобы наш контакт с вами был деловым и постоянным…
Виктор Викторович расценил такое вступление как начало вербовочной беседы и поначалу решил притвориться простачком.
— Я считаю, что наши отношения строятся на деловой основе, а вот что означает «постоянный контакт», не понимаю: вы же не собираетесь вечно жить в Советском Союзе?
— Во всяком деле существует преемственность. Не будет нас, приедут другие люди, с такими же полномочиями…
— Знаете что, господин Шторх, вы злоупотребляете нашими добрыми отношениями. Это… как бы помягче выразиться, не совсем по-дружески. — Виктор Викторович помолчал, подбирая слова, чтобы дать понять Шторху, что он категорически отклоняет его предложение, и в то же время не оттолкнуть его совсем: кто знает, может, руководство не одобрит разрыв контактов с немецким разведчиком. Поэтому вполне миролюбиво он продолжал: — Честно говоря, я не вижу личной выгоды в наших с вами контактах и не хотел бы брать на себя лишние и не вполне безопасные обязанности.
— Мы можем хорошо отблагодарить.
— Как? Чем? Деньгами? Я живу скромно и вполне удовлетворен своей зарплатой…
Шторх, вероятно, понял, что пережимать не следует, и пошел на попятную.
— Извините, мой друг, я пошутил.
— Странная шутка… Впрочем, прекратим этот бесполезный разговор. — Кудряшев направился в прихожую, где висела его шинель.
Шторх понял, что потерпел поражение, и не задерживал Виктора Викторовича. Он даже, в нарушение этики, не проводил гостя.
Назавтра Виктор Викторович встретился с Гореловым и рассказал обо всем происшедшем в гостиничном номере. Когда он упомянул об интересе Шторха к русскому фольклору, Александр Владимирович расхохотался:
— Нет, неспроста он расспрашивал о Макаре и телятах — жена Шторха, звонившая Гриненко, получила от его соседки именно такой ответ: «Уехал туда, куда Макар телят не гонял». Жалко, что мы не можем направить туда же фашиста Шторха.
— Знаете, Александр Владимирович, я тогда подумал: а вдруг пригодится «дружба» с ним?
— Не пригодится. Мы сделали представление в Наркомат иностранных дел, чтобы Шторха объявили персоной нон грата.
— Ясно. Как ведет себя Гриненко или как там он теперь называется? — спросил Кудряшев, откидываясь на спинку кресла.
— Теперь он Троянский. Как ведет себя? Как грешник в аду, кается в своих тяжких грехах. Завербовал его полковник Бруно Гюнтер — один из руководящих деятелей германской военной разведки, очевидно, по рекомендации шефа Троянского по деникинской контрразведке Богодарова, который по данным Центра, является агентом немецкой и румынской разведывательных служб. Словом, клубок разматывается…
OTНЫHE HECЕКРEТНO
