1
Ночью Велика разбудили голоса — громкий сварливый Варварин и тихий строгий мужской.
— Ты меня не агитируй, я давно сагитированная. У меня мужик в финскую войну гинув. Так за что ж он сложил свою голову — чтоб его женку свои крывдили? Ведь это ж только подумать — партизан грабит красноармейскую вдову! А, каб вас черти грабили на том свете!
— Ты, тетка, говори, але не заговаривайся. За такие оскорбительные для народных мстителев слова, знаешь, что я могу с тобой сделать? Выведу вон за порог и хлопну.
Велик свесил голову с печи. У окна над раскрытым сундуком склонился невысокий плечистый мужчина в хрустком крестьянском полушубке, новеньких чесанках с галошами, добротной бараньей шапке с кожаным верхом. На склоненной спине его тускло поблескивал вороненый немецкий автомат. На полу валялась немудреная Варварина постель, сброшенная с сундука. На лавке белели какие-то тряпки. Варвара, босая, в одной нижней рубахе, сидела на краю помоста, скрестив на груди руки и зябко ежась.
— Да хлопай, каб тебя черти хлопали! — с надрывом говорила она.— А заодно и детей — без матки все одно сдохнут!
— Интересно, за кого ты нас принимаешь, тетка?
— Вот ты пришел ночью и меня грабишь, так за кого я могу тебя принимать? За ангела, что ли?
— Запомни, темная твоя голова,— высокий голос его слегка осел от злости, в нем появилась сиповатость,— запомни, партизаны никого не грабят. И я не граблю.
Варвара возмущенно всплеснула руками.
— А, каб тебя Пярун спалив! Ён не грабит! А это як называется?
— Да пойми ты, дура: нас ведь казенным не снабжают. А одеться-обуться надо?.. Мы вас от фашистов защищаем, а тебе барахла жалко, чтоб партизану тепло было. Э-эх, серость несознательная!
— Мы для партизан ничего не жалеем, але приди ж ты, як человек, и попроси, а ты меня ружьем страшишь. И скажи ты мне, зачем тебе комбинация
кружевная и дзявоче платьице ситцевое? Нявжо на портянки?
Мужчина молчал. Еще одна тряпка легла в кучу отложенного барахла. Велик узнал — Тоньки-покойницы кофтенка.
— Ратуйте! — вдруг закричала Варвара и кинулась к сундуку.— Не дам! Да вот хоть ты…
Резко простучала автоматная очередь, и у самых Варвариных голых ног брызнули дробные щепки.
На помосте и на печи закричали девчонки и Мишка. Только Велик и Лявон молчали. Велика всего трясло, он вцепился руками и зубами в подушку. Но пришла суровая, как приказ, мысль, что хочешь не хочешь, а надо стать рядом с Варварой. Удержать, чтоб не кинулась с отчаяния головой в беду. А может, и оборонить. Он полез с печи. Но ночной гость, испуганный, видно, детским криком, быстро схватил с лавки отложенные тряпки и, выставив перед собой автомат, выпятился за дверь. Через минуту послышался конский топот.
Велик выскочил на порог и долго, пока не застучал зубами от холода, смотрел вслед быстро удалявшемуся по дороге на Чарнецы всаднику…
Варвара ничком лежала на сундуке и, тоненько подвывая, причитала:
— Да это ж смертная крывда — свой пришел и ограбил хужей лютого ворога. И-и-и! Ды нявжо я сама не дала б ему на портянки тги якую одежу, каб попросил? И-и-и! Да ничего ж не жалко для вас, для заступников наших…
И было столько горькой тоски в этом плаче, столько невыносимо жгучего отчаяния, что Велику казалось: там не слезы капают на крышку сундука, а кровью исходит душа Варвары.

2
Едва рассвело, Варвара подняла всех на ноги. — Вставайте, детки, вставайте… Нявжо ён думает, бандит, что Варка стерпит крывду? Не-ет… Собирайтесь, детки. Пойдем правду шукать до самого большого начальника. Скажет, что это так и положено — красноармейских детишек грабить,— тогда няхай.— После бессонной ночи лицо ее осунулось, сухие глаза горели злой решимостью. Надевая полушубок, повязывая шаль, она продолжала: — А коли не положено, тогда я скажу: «Нияких кар этому грабежнику не желаю, а няхай его повезут домой, коли можно, и няхай ён своим батькам, и женке, и деткам поведает, як грабил красноармейскую семью».
Дома осталась одна Каролина, все остальные, окружив Варвару, тронулись в путь. Велику хозяйка сказала, что его и Мишку с Манюшкой она не неволит, но лучше, если б и они пошли — внушительнее будет. Он, конечно, отказаться от такого похода не мог — и не только из-за любопытства. Его мучило то же, что и Варвару: неужели партизанам разрешено… самоснабжаться? Вроде бы глупый вопрос, но ведь же приехал тот…
Что касается Мишки и Манюшки, то их он и спрашивать не стал: требовалось, чтобы шли, и пойдут, как же не помочь Варваре?
Чарнецы от Комаров находились километрах в четырех. Узкая стежка взбегала с пригорка на пригорок, в пойме Усвейки петляла меж кустов.
Идти по тропинке можно было только гуськом, и все семейство растянулось на добрые полсотни метров. Зрелище, если посмотреть со стороны, действительно представлялось внушительным: мал мала меньше, закутанные в латаное тряпье, обутые в резиновые чуни, сапожные опорки, веревочные лапти. Манюшка шла в Каролининых опорках и теряла то один, то другой. Самая маленькая, Яня, держалась за материн полушубок и всё время ныла:
— Матулька, у меня ножки ломаются. Матулька, возьми за ручку.
На ручки она уже не просилась: разъяренная «матулька» не обращала на ее нытье ни малейшего внимания, лишь изредка сердито бормотала:
— А, каб тебя раки зъели!
Шествне замыкал Велик. Шагавший перед ним Лявон безразлично насвистывал, внезапно останавливался, чтобы испугать Велика, бросал снежками в идущих впереди, отпускал насмешечки в адрес Варвары и остальных, в общем, демонстрировал свое недовольство материной затеей. Еще в хате, когда Варвара стала подгонять всех, чтобы быстрей собирались, Лявон попытался отговорить ее от этого похода.
— Что выдумала — жаловаться на партизан! — кричал он с печки.— Подумаешь — тряпки ее тронули! Партизаны бьются с фашистами, жизни не жалеют, а она для них барахла пожалела! Да я б на его месте таких оплеух навешал…
Варвара тигрицей метнулась на печь, оттуда послышались удары и плачуще-злой голос Лявона:
— Ну, чего бьешься? Я просто так сказал, а она сразу кулаки распустила!
Мать сошвырнула его с печки. Вслед ему полетели лапти и онучи.
— Быстро обувайся, лайдак, а не то забью, як цыпленка, и скажу, так и было! Каб тебя черти били!
Идти со всеми в Чарнецы она его заставила, но переубедить кулаком, конечно, не переубедила. И вот сейчас он всячески показывал, что идет только по принуждению, и потешался над матерью:
— Ее там ждут, ха! Хорошо, если просто в шею вытолкают, а как возьмут да шлепнут?
При подходе к Чарнецам их задержал часовой. Оглядев всех, он усмехнулся в медные усы.
— Подразделение на марше. Откуда и куда следуете?
— К командиру! — отрезала Варвара, не приняв шутливого тона.— К самому главному!
— По каким делам?
— А вот встренусь с ним, ему и расскажу, по яким.
— Ну, ну, так не положено с часовым разговаривать,— ворчливо, однако без зла сказал он.— Я обязан знать, кто появился в расположении.
— Женщина из Комаров появилась,— все так же неуступчиво ответила Варвара.— Простая женщина, невооруженная. С кучей сирот. И с крывдою в сердце.
Часовой еще раз, уже серьезно и чуть печально, оглядел всю «кучу» и, вздохнув, показал в сторону видневшейся вдали церкви.
— Вон там штаб. Напротив церкви такое большое здание под шифером…
— Знаю,— прервала его Варвара.— Там наш сельсовет заседал.