Николай Березовский
Самым теплым местом на территории интерната была кочегарка. Большую часть времени, особенно зимой, мы проводили в ней. Приходили после обеда, рассаживались, кто где мог, и смотрели, как кочегар дядя Иван работает.
Сначала он открывал дверцу печи и начинал шуровать в ней длинным скребком, потом, взяв лопату, швырял в огненное нутро уголь. Он ложился на пламя равномерно, ровным слоем, и пламя исчезало, струился сизый дым, но когда дядя Иван закрывал дверцу, мы видели в глазок, как через некоторое время уголь вспыхивал и горел с гудом и звоном.
Иногда дядя Иван разрешал подкидывать уголь и нам. Но у нас ничего не получалось: лопата ударялась о края отверстия, уголь рассыпался около печи, а тот, который все-таки попадал в печь, сбивался какими-то буграми и не хотел гореть.
Одно мы могли хорошо делать — вывозить тачку со шлаком.
Мы срывали ее с места, бегом вкатывали на доску, проложенную на улицу, так же бегом прогоняли по доске и, выкатив из кочегарки, остановившись враз у огромной смерзшейся кучи, опрокидывали тачку. Раздавался шип, взвивались тучи парной пыли…
А дядя Иван, сделав свое дело, удовлетворенно хмыкал и подмигивал нам,
И тогда мы просили его что-нибудь рассказать.
— Ну что я могу рассказать?
— Хоть что,— говорили мы.
— Ну, ладно,— соглашался он и, свернув самокрутку, закуривал.— Значит, дело было так…
…Стоял солдат на посту. Склад с боевыми припасами охранял. Темно. Ночь, черная ночь, И вдруг — шум. Человек появляется. Растерялся солдат. «Идешь?» — кричит. «Иду»,— отвечают.
«Идешь?» — снова кричит. «Иду»,— снова отвечают. «Ну, больше не пойдешь!» — кричит солдат, И стреляет…
Дядя Иван делает последнюю затяжку, бросает окурок на цементный пол, давит его каблуком сапога.
— Убил? — не выдерживаем мы,
— Кого? — удивляется дядя Иван.
— Да шпиона?
— Какого шпиона?
— Да в которого солдат стрелял!..
— А-а,— улыбается дядя Иван.— Так то не шпион совсем был, а проверяющий.
— Зачем же солдат в него стрелял? — не понимаем мы.
— А потому,— объясняет дядя Иван,— что солдат молодой был, глупый еще. Ему надо было на «идешь?» кричать, а «кто идет?». Тогда бы пароль назвали, а уж если не назвали — стреляй. И по первому разу не в человека, а в воздух.
Мы грустнеем:
— Зря человека убил.
— Не убил,— успокаивает дядя Иван.— Промазал.
Мы смеемся. У нас еще одна история в запасе.
Одно только плохо: короткие истории у дяди Ивана, как раз на одну самокрутку.
— Ты больше верти,— советуем мы ему.
— Не могу,— отвечает он.— Привык.
И, свернув новую самокрутку, начинает другую историю. И все про солдат. Потому что и сам дядя Иван — старый солдат. Когда в интернате бывает праздник, он сменяет рабочую одежду на черный костюм, на пиджаке которого орден Славы и две медали.
Одна из них — за Берлин.
Журнал Юность № 4 апрель 1973 г.