По вражеским тылам — часть 1

С. КУРОЕДОВ

Осенью 1941 года, не добившись решающего успеха ни на Мурманском, ни на Кандалакшском направлениях, гитлеровцы перешли к обороне, чтобы отсидеться до весны в землянках и блиндажах, залечить раны, а затем вновь перейти в наступление.

К первой военной зиме обстановка на Севере стала менее тревожной, чем осенью 1941 года. Появилась твердая уверенность, что армия, Северный флот и пограничники выстоят и не пропустят врага к Мурманску. Обком партии, сформировав 12 партизанских отрядов, принял решение в январе 1942 года собрать курсы подготовки их командиров и комиссаров к боевым действиям. Начальником курсов назначили меня.
Проводились они в Росте. Участники сбора — 24 человека — размещались по-солдатски в одном из бараков Комсомольского поселка. В числе курсантов были партийные и хозяйственные работники Александр Васильевич Селезнев, Александр Сергеевич Смирнов, Виктор Николаевич Васильев, Петр Александрович Евсеев, Борис Денисович Зайцев, Иван Георгиевич Мужиков и другие.

В июне-июле 1942 года проводилось окончательное комплектование партизанских отрядов, и бюро обкома партии меня, лейтенанта управления НКВД, утвердило командиром, а В. Н. Васильева — комиссаром партизанского отряда «Советский Мурман». Здесь же, на бюро, определили районы базирования и действий отрядов, сроки выхода в тыл врага.

Костяк нашего отряда составили коммунисты и комсомольцы. Вместе с еще совсем молодыми ребятами Виктором Толстобровом, Александром Ефремовым, Владимиром Волчком, Михаилом Белкиным, Михаилом Грибалевым, Михаилом Керовым также отважно дрались с врагом люди старшего поколения — Иван Лукшин, Семен Лисовский.

Среди добровольцев были шесть девушек.

В партизанском отряде воевали русские, украинцы, белорусы, финны. Антон Биргет, Лео Биргет, Карл Виттало, Марти Рондо отлично знали финский язык, были хорошими разведчиками, а кроме того, умели делать отличные ножи и шить специальную лыжную обувь из голенищ изношенных валенок. Эти легкие, удобные ботинки с крючкообразными носками — их называли «кеньками» — позволяли при необходимости быстро сбросить с ног лыжи. Войлочные кеньки, сшитые Антоном и Лео Биргетами, сослужили мне добрую службу, когда я однажды оказался на середине болота под вражеским огнем. Распластавшись на снегу, я быстро освободился от лыж и отполз в сторону, а фашисты продолжали бить по тому месту, где остались мои лыжи и мешок…

Отряд тщательно готовился к выходу в тыл противника: мы отрабатывали способы ведения партизанской войны, изучали минно-подрывное дело, основы топографии, провели трехдневный тренировочный поход в сопки.

13 августа 1942 года мы приняли партизанскую присягу на верность Родине, поклялись сражаться с врагом до последней капли крови. На рассвете следующего дня отряд пешим порядком отправился в район своей основной базы. Путь от Росты до высоты Ударная занял более четырех суток. Основная группа прибыла вечером 18 августа, а вторая (с лошадьми и грузом) — на следующий день.

Вскоре отряд отправился в тыл врага, имея при себе запас продовольствия на две недели, оружие, боеприпасы, по топору на отделение и пиле на взвод. Обувь — сапоги или ботинки, одежда — ватные куртки или пиджаки.

Настроение у всех боевое и даже веселое. Только меня не оставляло беспокойство: сумею ли довести отряд до дороги Печенга — Рованиеми? как пройдет намеченная операция? хватит ли продуктов? сумеем ли благополучно выйти с тыла на основную базу?

В том районе, где базировался отряд, линия фронта не была сплошной. Маленькие заставы, окруженные минными полями, находились друг от друга на расстоянии от пяти до десяти километров и были связаны между собой телефоном. Это «свободное» пространство между пикетами мы использовали для перехода линии фронта. Миновав первую телефонную линию полевого типа, отряд вышел в тыл фашистов. Теперь надо особенно строго соблюдать все меры предосторожности.

Однажды при пересечении болотистой местности встретилась речка шириной около десяти метров и глубиной немногим более метра. Скопление людей на таком открытом месте противник мог обнаружить с воздуха в один момент. Надо было ускорить переправу. Но как? Ни выше, ни ниже по течению — ни единого мостика. Тогда санитарка Паня Шорохова, недолго думая, сняла сапоги и первой вошла в воду. За ней последовали все остальные.

Только перешли речку, как послышался гул самолета. По цепочке последовала команда «Воздух!». И каждый упал там, где его застал приказ. Многим пришлось ложиться в болотистую трясину. Замерших людей летчик заметить не мог, а их серо-зеленые вещмешки мало чем отличались от кочек.

Как только самолет пролетел, мы отправились дальше, где должны были впервые встретиться лицом к лицу с противником. Вскоре снова попалась нам речка. Уже не раздумывая, мы сняли сапоги, ботинки и перешли ее вброд. Затем на берегу в березовой роще развели небольшие бездымные костры, обогрелись, обсушились и отдохнули.

То ли от бессонных ночей, то ли от простуды, то ли от физического и нервного напряжения у меня разламывалась голова, перед глазами плыли круги. Но я, пересиливая недомогание, дал указание продолжать движение. По моим расчетам, по шоссе Печенга — Рованиеми осталось идти не более двух суток. Проинструктировал группу, которая направлялась в разведку: наметил пункты встречи на случай, если разведчикам не удастся вовремя возвратиться к отряду. Проводив их, я сказал фельдшеру Филоновой о болезни. На большом привале выпил какие-то лекарства и свалился в беспамятстве.

Утром меня разбудили и сообщили: задержан финн. На допросе выяснилось: немцы часто навещают его дом, он снабжает их хлебом, картошкой, рыбой. Пленный рассказал все без утайки. Учитывая это, мы решили сохранить ему жизнь и доставить на свою основную базу.
Под вечер разведчики вернулись, и глубокой ночью отряд направился к дороге. Я чувствовал себя совсем неважно, но шел, стараясь не отставать от других.

Операцию провели по плану. Одна группа уничтожила автомашину, другая взорвала мост, третья телефонно-телеграфные столбы и линию связи, четвертая — линию высокого напряжения, питавшую электроэнергией никелевый комбинат.

Эхо партизанских взрывов разнеслось по всему Заполярью. Наши действия в глубоком тылу, в частности уничтожение бронеавтомобиля, в котором ехали два офицера, встревожили фашистов. Вскоре над нашими головами закружил двухфюзеляжный самолет. Однако обнаружить нас ему не удалось.

Командование штаба партизанского движения и обком партии дали положительную оценку нашим действиям в первой операции. Несколько партизан были отмечены наградами.

Вернувшись из похода, мы принялись достраивать базу. Большинство стояло за то, чтобы строить рубленые землянки, — ведь в шалаше не зазимуешь. Весь октябрь и ноябрь партизаны трудились, создавая немудреный партизанский уют. Энтузиастами строительства были заместитель командира отряда А. А. Федунов, политрук А. А. Малышев и партизан Михаил Мурин, искусный плотник и столяр.

Готовились к зиме и немцы. Они продолжали укреплять линию фронта, возводили долговременные оборонительные сооружения. Штаб партизанского движения Карельского фронта решил снова потревожить врага, дать понять ему, что советские партизаны могут наносить удары в любое время года. Мы получили приказ: во второй половине декабря объединенными силами двух отрядов нанести внезапный удар по зенитным батареям и аэропорту противника в районе Сальмиярви. Командовать сводной группой поручалось мне.

Одновременно специальной группе из 17 человек поручалось провести разведку в районе никелевого комбината. Командиром был назначен Иван Сычков, разведчик из отряда «Большевик Заполярья».

От базы до района Сальмиярви примерно 300 километров. Наша радиостанция «Северок» на таких расстояниях не всегда обеспечивала надежную связь, поэтому мы решили вторую такую же радиостанцию оставить в качестве промежуточной на одной из сопок Кучин-тундры. Радист Николай Кислицын вместе со своей охраной почти десять дней просидел в снежной яме без горячей пищи, не имея возможности выбраться из нее в дневное время.

До войны Николай работал связистом в Кольском районе. Этот спокойный, добродушный, исполнительный партизан был способен выполнить, кажется, любое задание, перенести любые трудности и лишения. В августовском походе радист Кислицын со своими сослуживцами подрывал опоры линии высокого напряжения.

С самого начала наш первый зимний поход осложнила погода: три дня шел снег с дождем. Валенки и одежда намокли, а затем, как только ударил крупкий мороз, — «сели», стали жесткими и тесными.

В сводной группе насчитывалось 120 человек. Шесть оленей тащили за ними «кережи» — фанерные лодочки для транспортировки раненых. Мы, как гусеничный трактор, оставляли после себя целую дорогу. Вскоре после перехода линии вражеских пикетов в небе появилось несколько ракет. Фашисты, видимо, обнаружили наш след и предупреждали своих.

Тяжело было в этом походе всему отряду, но больше всего пострадала группа Сычкова. На подступах к поселку Никель она была обнаружена. Завязался короткий бой, в ходе которого двое партизан погибли, а Петр Игумнов, командир отделения из отряда «Большевик Заполярья», получил тяжелое ранение. Партизаны уложили товарища на санки, сделанные из лыж, и стали с боем отходить. Игумнов понимал, что, буксируя его, группа не сможет быстро передвигаться. Он просил оставить его с оружием или пристрелить.

Рано утром на следующий день фашисты настигли партизан, завязалась ожесточенная перестрелка. В этом бою враг потерял около 50 солдат и офицеров. Но и партизаны понесли тяжелые потери. Из 17 человек вернулись только трое: командир группы Иван Сычков, командир отделения Петр Воронько и партизан Митяев из отряда «Большевик Заполярья».

Вести бои с противником пришлось и нашим основным силам. Произошло это при следующих обстоятельствах. Разведчики, с которыми шел А. С. Смирнов, услышали шум моторов и лай собак. Пока мы лежали на снегу и строили догадки, что это может быть, прилетели наши самолеты и стали бомбить аэродром. Зенитчики врага открыли огонь.

Мы уже порядком устали, замерзли. А. С. Смирнов достал фляжку со спиртом и налил каждому по крышке. Выпили и закусили снегом. Так вот и отметили Новый год, без отрыва от боевой деятельности.

После бомбежки осторожно двинулись вперед. Аэродром находился примерно в шести — восьми километрах. Услышав в отдалении лай собак, какие-то команды на немецком языке, мы остановились. Решили не рисковать, дожидаться рассвета.

Как выяснилось, по соседству с нами устроила привал карательная группа, очевидно, искавшая партизан. Немцы развели костер. Не зная этого, командир взвода Колтаков решил, что это кто-то из партизан, нарушив приказ, развел огонь, подошел поближе и окликнул сердито. В ответ раздалась автоматная очередь.

Наш отряд сразу же принял боевой порядок, завязался бой. В ходе его мы потеряли двух человек убитыми и двое получили ранения.
К вечеру вышли к озеру. Лыжи скользили плохо. Прямо впереди мы увидели в небе ракеты, а слева и справа, над ущельями, ракет не было. Разгадав уловку противника, который хотел заманить нас в ущелье, мы взяли курс прямо на завесу ракет. И все обошлось благополучно.

Моральное и физическое истощение давало о себе знать. Комсомолец Саша Ефремов запросился в «кережу» — тот, кто ложился в нее, обрекал себя на смерть, замерзая через несколько дней или даже через несколько часов. Помню последний разговор с Сашей. Он стоит у лыжни, я подхожу и спрашиваю: «В чем дело, почему не идешь?». А он просит: «Товарищ командир, расстегните мне пуговицы». Ефремов так закоченел, что не мог расстегнуть брюки…

Ночь застала отряд в лесу. Неподалеку слышались выстрелы. Учитывая, что люди вконец измотаны, я дал приказ остановиться и разжечь костры. Не успели попить чаю, как вдруг появился с востока наш бомбардировщик и, ориентируясь на костры, сбросил две бомбы. Летчик, конечно, не подозревал, что у огня грелись советские партизаны. Бомбы упали в 200 -300 метрах. Я дал приказание немедленно уходить.
Усталость и стужа подкосили многих. Мы даже образовали своего рода «похоронное бюро», которое обязано было фиксировать смерть, изымать снаряжение, личные вещи и хоронить мертвых.

С огромным трудом добрались до временной базы в районе Кучин-тундры. Здесь мы встретили Ивана Сычкова, который рассказал нам о гибели товарищей из его группы.

На южных склонах Кучин-тундры сделали большой привал, развели костры. Еды никакой: у кого сухарь-два, у кого крошки, а у иных и того нет. Люди опухли от голода, обморожены, а идти предстоит еще не менее 60 километров.

Даю указание выяснить характер болезни и степень обморожения партизан. Оказывается, четверо при смерти, а 56 человек имеют обморожения различной степени и фактически не могут двигаться. По радио запрашиваю самолеты или оленью райду. Получаю ответ: самолет выслать не можем, командование 82-го погранотряда направляет оленьи упряжки.

Вскоре на отряд налетают «рама» и восемь истребителей. Они, кружа, пикируют, обстреливают и бомбят минут десять. Наши потери — двое раненых.

Отряд растянулся на добрых десять километров. Замерзшие, измученные, оборванные, кто на двух лыжах, кто на одной, кто с одной палкой, а кто и вовсе без палки, — все передвигались из последних сил. Ночью сошел с ума партизан из смирновского отряда. Он побрел куда-то, не разбирая дороги. Дежурный Малышев и еще двое партизан догнали его. На вопрос: куда направился? — он ответил: «Разве вы не чуете запах печеного хлеба?». Ребята поняли, что он тяжело болен: «Послушай, если здесь есть столовая, то только для гражданских, туда не впускают с оружием». Он без сопротивления отдал автомат, гранаты и финский нож. Его уговорили потерпеть и идти вместе со всеми. Партизан стал раздавать всем остатки своих сухарей. Через несколько часов он умер.

Хочу упомянуть об исключительных качествах Петра Евсеева. Когда политруки представляли мне данные о больных, раненых и обмороженных, Евсеев сообщил о всех партизанах своего взвода, но ни словом не обмолвился о том, что и у него обморожены обе ноги. Превозмогая боль, политрук продолжал идти еще около 70 километров.

Обмороженных партизан доставили в Мончегорский госпиталь. Туда к ним часто приезжали представители партийных и советских органов, родственники, пионеры. Многие ребята ходили с забинтованными руками и ногами. У Володи Волчка ампутировали восемь пальцев на руках и все пальцы на ногах. (Мне лично повезло — почернел лишь большой палец на правой ноге, но я никому не сказал об этом и ограничился самолечением.)

Почти ежедневно в госпиталь приходила мать командира отряда «Большевик Заполярья» А. С. Смирнова, которая жила тогда в Мончегорске. Партизаны называли ее «наша мама». Она много рассказывала о том, как в годы гражданской войны вместе с мужем дралась против белых. Ей верили — это была женщина богатырского сложения с суровым взглядом. После «текущего и капитального ремонта» многие вернулись в отряд, хотя имели полное право на отдых.

В марте 1943 года большая группа наших партизан была награждена орденами и медалями, которые вручали нам начальник штаба партизанского движения Карельского фронта генерал-майор Вершинин и первый секретарь Мурманского обкома партии Старостин.
В середине июня 1943 года отряд снова вышел в тыл врага. Перед походом состоялось открытое партийное собрание, на котором я рассказал о предстоящей операции. Затем мы устроили маленький концерт художественной самодеятельности.

Анатолий Казаринов играл на гармонике, а повар Зверочкин исполнял «цыганочку». Воронов сплясал «вологодскую». Не остался в стороне и я.
Операцию мы проводили небольшими группами с промежуточной базы. Группа начальника штаба Власова успешно провела разведку в районе Талвикюля, группа командира взвода Зайцева в районе Магалло обнаружила вражеский гарнизон и разбросала там множество листовок на немецком и финском языках. Группа командира взвода Колычева разведала пикет противника у озера Аллайоки. Большая часть отряда под моей командой занималась диверсиями на шоссе. Мы уничтожили два автобуса, две опоры высоковольтной линии электропередачи, четыре столба линии связи и подземный кабель.

Мы испытывали те же трудности, что и обычно. Только не пришлось голодать, так как специальная группа партизан во главе с А. Паневкиным сумела доставить на промежуточную базу дополнительный запас продовольствия. Продукты разделили по взводам, причем весы сделали из березовой палки, а гирями служили плитки тола.

Операция прошла тихо, если не считать коротких перестрелок при отдыхе. Мы вернулись на Ударную без потерь.

После непродолжительного отдыха отряд получил приказ выйти на линию боевого охранения и непрерывно тревожить пикеты и подвижные наряды врага. Это делалось для того, чтобы отвлечь внимание противника от района, где действовал отряд «Большевик Заполярья».

15 июля по радио мы получили сообщение из отряда Смирнова, что взрывом мины партизану Андрееву оторвало ногу; военфельдшер Шура Артемьева получила осколочное ранение. Больше всех переживал мой связной Виктор Толстобров. Еще бы! Ведь Шура Артемьева была его симпатией. На мой вопрос: «Когда будет свадьба?» — Виктор неизменно отвечал: «После войны» — и напевал.

Одержим победу,
К тебе я приеду
На горячем вороном коне.

О свадьбе я напомнил Виктору неспроста. У нас уже была подобная история. Командир второго взвода Иван Колычев влюбился в Лиду Бочковую. Однажды во время обхода я зашел в девичью землянку и застал их вместе. Иван, как голубь, что-то нежно «ворковал» девушке. Да так увлекся, что и не заметил моего появления.

На другой день Колычев пришел ко мне в землянку и объявил:
— Товарищ командир, я решил жениться.
— На ком?
— На Лидии Ивановне.
— А она-то согласна?
— Да, согласна.
Я предложил Колычеву написать рапорт. Вскорости зашла ко мне и Лида. Обстоятельно поговорив с ней, спросил: 
— Всерьез ли и надолго?

Лида ответила, что все это всерьез, раз и навсегда, что они с Иваном давно любят друг друга.

В ближайшую субботу начальник штаба зачитал перед строем приказ о том, что отныне Колычев и Бочковая — супруги и им разрешается вместе находиться в мужской землянке, вместе питаться и отдыхать. А вечером «сыграли» свадьбу.

Лидия Ивановна была у нас до октября 1943 года, а затем по состоянию здоровья оставила отряд: будущей матери требовался покой.
Лидия Бочковая была участницей многих боевых походов, вместе с нами преодолевала невероятные трудности зимой 1942 года. Однажды грузовик, в кузове которого она находилась, провалился под лед. Трудно даже представить, как она выбиралась из студеной воды, как затем по морозу в промокшем полушубке три километра добиралась до ближайшего лесоучастка.

OTНЫHE HECЕКРEТНO

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Share and Enjoy:
  • Print
  • Digg
  • StumbleUpon
  • del.icio.us
  • Facebook
  • Yahoo! Buzz
  • Twitter
  • Google Bookmarks
Запись опубликована в рубрике Литература. Добавьте в закладки постоянную ссылку.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *