С. КУРОЕДОВ
…Отряд продолжал выполнять боевые задания. Как-то в тылу противника во время большого привала наш пост охраны задержал трех неизвестных людей. На допросе они заявили, что на днях бежали из немецкого лагеря, находящегося где-то на севере Финляндии. Однако их холеные лица, компас, обнаруженный в спичечном коробке, — все это настораживало. Те ли они, за кого себя выдают?
Встал вопрос: что делать с пленными? Одни предлагали расстрелять, другие — отпустить, третьи — принять в отряд. Наконец решили передать их пограничникам. Но как? Мы идем на задание, погранполк от нас в 40 — 45 километрах. Отправить с одним-двумя сопровождающими — рискованно. Выделили для конвоя отделение Никифорова. Сразу хочу сказать, что пленные были доставлены по назначению. Пограничники провели соответствующую работу, и «бывшие заключенные» подробно рассказали о том, когда и как их завербовали во вражескую разведку, с какой целью пробирались на советскую территорию. Командир погранполка выразил нам благодарность за поимку вражеских агентов.
Отряд двинулся в район Питкаярви, чтобы, как было приказано, уничтожить местный гарнизон. Провели, как обычно, разведку, разбились на боевые группы и с рассветом начали операцию. Все было сделано молниеносно, четко. Потерь нет. Лишь один партизан — Сенько — был ранен и то совершенно случайно. В дом, откуда противник вел огонь, Сенько бросил противотанковую гранату. Но она попала в переплет рамы и взорвалась снаружи. Рухнувший вниз деревянный простенок придавил партизана. Командир взвода А. Казаринов, командир отделения М. Соколов и еще кто-то вытащили Сенько из-под бревен. Нести раненого по болотам и сопкам даже вчетвером было тяжело: к концу дня на плечах у носильщиков появились кровавые ссадины. Маскировать след мы не могли, поэтому за нами тянулась хорошо заметная тропа.
Через 20 километров устроили на берегу озера большой привал с кострами. Ведь люди не спали около трех суток. Набрали грибов, ягод, сварили их и с аппетитом съели. Отдыхать отошли подальше от костров, в сопки. Расчет простой: если нас преследуют каратели, то, наткнувшись на потухшие костры, они посчитают, что мы уже снялись с места.
На сопке расположились повзводно, выставив четыре парных поста. Рано утром дежурный по отряду доложил, что на месте нашего вчерашнего привала виден дым. Я подполз постовым и убедился, что нас настигли немцы. Посовещавшись накоротке, приняли решение: самим напасть на противника. Лучше всего ударить со стороны дороги, чего фашисты никак не должны были ожидать.
Партизаны под командованием Федора Маклакова зашли в тыл гитлеровцам и с криками «ура!» бросились на них. Ф. Маклаков, И. Мужиков, В. Толстооров, А. Большаков, Н. Лунь, В. Бондарчук, К. Головин, С. Лисовский, С. Шарапов поливали фашистов автоматным огнем.
Партизаны убили более сорока немцев, уничтожили радиостанцию, с помощью которой каратели сообщали командованию о результатах погони. Мы в этом бою потеряли С. Шарапова, Ф. Маклакова, С. Лисовского и других товарищей.
Теперь мы вынуждены были изменить маршрут движения. Чтобы не наскочить на засаду, пришлось идти через большие топкие болота, взбираться и спускаться по отвесным скалам. Сложнее всего было спускать раненых с высокой и очень крутой скалы. Их обвязывали веревками. И от этих «жгутов» по всему телу растекалась нестерпимая, чудовищная боль. Но именно эти-то скалы нас и выручили — немцы не могли допустить мысли, что кто-нибудь сможет здесь пройти.
Теперь враг, видимо, понял, что имеет дело с организованным партизанским войском, которое не удастся уничтожить только силами карательных отрядов, и решил действовать с воздуха. 14 сентября на основную базу совершили налет восемнадцать самолетов, на следующий день — семнадцать.
Итак, 35 самолетов пытались стереть с лица земли нашу базу, сбрасывая тонны бомб, расстреливая из пулеметов лесные заросли. А между тем потери у нас — самые минимальные. Дело в том, что еще весной мы построили ложные землянки. На них как раз и пришлась большая часть бомб. А настоящие землянки остались невредимыми.
Наступила глубокая осень. В последних числах сентября мы отправились на уничтожение большого пикета, откуда, как с трамплина, к нам нередко забрасывали вражеских лазутчиков. Вскоре мы оказались на очень тяжелом участке: много валежника, камней — приходилось прыгать с валуна на валун. К вечеру сильно устали, пришлось заночевать в этих «каменоломнях». Проснулся я оттого, что почувствовал вдруг под боком воду. Стал поднимать плащ-палатку, а на ней — толстый слой снега. Вылез наружу, глянул вокруг и даже напугался — ни души, все укрыты снежным покрывалом.
Подъем, завтрак и — в путь. На подступах к пикету пришлось переходить речку по обледеневшим бревнам. В отряде появились больные. Вынуждены были отправить семь человек назад, на базу.
6 октября подошли наконец к пикету. Устроили засаду. Пролежали девять часов на снегу, безрезультатно — ни одной живой души. Тогда решили идти по тропе через минное поле и уничтожить пикет. Наша спецгруппа благополучно прошла заминированные участки и забросала вражеские землянки гранатами и термитными шарами.
В декабре 1943 года в отряд прибыли представители штаба партизанского движения и обкома партии. Был разработан план нового зимнего похода. На сей раз командиром сводной группы назначили А. С. Смирнова, меня — заместителем. Задача похода — пробраться в глубокий тыл и внезапно ударить по одной из вражеских баз.
Еще на дальних подступах к объекту нас обнаружили, потом навязали встречный бой, и мы вынуждены были отойти. Отдохнули пару суток и начали все сначала. Через два километра отряд столкнулся с группой противника, которая численно превосходила нас в три-четыре раза.
Завязался бой. Я, Виктор Толстобров и мой заместитель по разведке Алексей Галаев примкнули к взводу Анатолия Казаринова, который должен был атаковать противника справа. Толстобров и Галаев успели проскочить поляну, а меня прижал к земле свист пуль. Затем, не поднимаясь, я снял вещевой мешок и откинул его чуть левее, а сам отполз вправо. Фашисты продолжали стрелять по мешку.
Наконец первый взвод, обойдя поляну, рванулся на высоту. Противник стал поспешно отступать.
После этих двух скоротечных схваток мы вынуждены были вернуться на основную базу. По пути случилась большая неприятность. Отряд двигался по своей старой лыжне. Прошла разведка, я со штабом прошел уже весь первый взвод, и вдруг Алексей Прокопьевич Куделин — наш политрук — наскочил на мину.
Сначала взрыв мины я принял за нападение, дал команду по цепи: «Приготовиться к бою!». Но все было тихо, лишь слышались чьи-то стоны. Куделин лежал с раздробленными ногами и упорно повторял, будто извиняясь, что сейчас, вот-вот встанет… Его уложили на лыжные санки и потянули на буксире…
…Командование штаба партизанского движения, убедившись в нецелесообразности зимних походов, приняло решение отвести нас на отдых. Так мы оказались в Кольском зверосовхозе. Вскоре состоялась III районная партийная конференция. От нашего партизанского отряда делегатами были командир и комиссар отряда, помощник по комсомолу Мужиков, командир взвода Колычев и партизан Мурин.
На этой конференции меня избрали членом райкома партии. В зверосовхозе для партизан почти каждый день проводились лекции и доклады. К нам приезжали первый секретарь Мурманского обкома партии Максим Иванович Старостин и начальник штаба партизанского движения фронта генерал-майор Сергей Яковлевич Вершинин.
Вскоре мы снова отправились на свою партизанскую высоту, в наши относительно теплые и уютные землянки. После непродолжительной подготовки отряд вышел в поход и успешно провел боевую операцию на дороге Петсамо — Рованиеми.
С фронтов поступали радостные вести. Наши войска гнали гитлеровцев на запад. Готовились к удару и войска Карельского фронта. Чтобы иметь более полные данные о противнике, требовался «язык».
Наш отряд вновь оказался в глубоком тылу противника. Мы снова взорвали мост, линию связи и линию высокого напряжения и, главное, захватили пленного. Во время боя немец — старший ефрейтор горноегерской дивизии — был легко ранен в ногу. Паня Шорохова сделала ему перевязку и скомандовала: «Вперед!». Несколько дней «язык» исправно шагал под охраной Антона Биргета. Мы держали курс на свою базу. Где-то по пути нашего движения находился финский поселок Талквикюль. Я помнил просьбу начальника опергруппы подполковника Георгия Ивановича Бетковского разведать, если удастся, какой там гарнизон. Я выслал к поселку трех разведчиков. Задание они выполнили. И на другой день догнали нас.
Примерно через сутки мы остановились на привал. Усталые люди садились на землю и тут же засыпали. Отдых внезапно прервался стрельбой из винтовок и автоматов. Заработал ручной пулемет Семена Долотовского: противник подошел вплотную и стал окружать нас. Я дал команду приготовиться к бою, а группе, охранявшей пленного, приказал начать отход. Пули свистели над головами. На наших глазах пленный был ранен вторично, на этот раз самими же немцами. Пуля прошила ему руку навылет. «Языку» сделали перевязку, и партизаны повели его к базе.
Бой был коротким, но жарким. Не умолкая строчил пулемет Долотовского. Но вдруг его дробные звуки оборвались. Паня Шорохова решила, что Семен ранен, и по открытой поляне поползла к нему на помощь, но сама попала под вражескую пулю.
Позже Антон Биргет писал в стенгазете: «В последнем бою не стало нашей Пани. Нет больше с нами сероглазой «Капли». Мы никогда врагу не простим этого. За нашу «Каплю» он прольет потоки своей черной крови. Мы отомстим за тебя, Паня!». Обстановка была крайне тяжелой. Мы уже потеряли шесть человек убитыми, троих партизан ранило. К тому же мы находились на открытой местности, и продолжать бой в таких условиях было безрассудно.
Я дал указание начать отход под прикрытием первого и разведывательного взводов. Однако метров через двести путь отряду преградила глубокая речушка. К счастью, на берегу кто-то нашел два толстых бревна, по которым, как по мосту, мы и перебрались на противоположную сторону.
Здесь мы могли считать себя почти в безопасности. На опушке леса произвели сбор, отправили к базе группу раненых и больных партизан.
В бою был тяжело ранен комсомолец Миша Ленкин. Пуля застряла где-то в нижней части позвоночника. В сложившейся обстановке мы не имели возможности нести раненого почти тридцать километров до базы. Я сказал об этом Мише: «Если хочешь жить и если тебе дорога жизнь твоих товарищей, то иди сам — хоть на четвереньках, зубы ломай, но терпи и иди». И Ленкин, мужественный Миша Ленкин, прошел эти страшные километры, даже преодолел две водные преграды. Перейдя речку Акким, он упал и не смог уже подняться. Прибывшие на подмогу пограничники доставили Мишу на носилках к себе в подразделение.
Основные силы отряда, оторвавшись от преследования, также направились к базе. Через речку Акким перебрались на плотике: по два-три человека «за рейс». Вскоре, закончив переправу, мы двинулись к сопке, где к этому моменту уже находилась группа А. М. Малышева с пленным. Здесь впервые за последние восемь или девять дней люди наконец смогли спокойно отдохнуть. На базу прибыли лишь на следующий день вечером.
Во второй половине января сорок третьего года, когда мы немного оправились после «зимней эпопеи», меня и Александра Сергеевича Смирнова вызвали для доклада в областной комитет партии. Приняв нас, М. И. Старостин стал обстоятельно расспрашивать о походе в тылы противника, о состоянии здоровья партизан, о том, как переносят тяготы партизанской жизни наши девушки. Затем секретарь обкома спросил, чем нам надо помочь, в чем мы нуждаемся. Мы высказали наши просьбы, которые, должен сказать, были вскоре удовлетворены.
Наш отряд имел свое небольшое животноводческое хозяйство: четыре лошади и двадцать восемь оленей. Лошадьми занимался бывший заведующий Мурманским гороно Иван Григорьевич Лукшин, а оленями — Ефим Петрович Логинов из Саамского района. После войны супруга Логинова стала матерью-героиней, их сын, Михаил Ефимович, заведовал красным чумом в селе Поной.
Иван Григорьевич Лукшин был уже в годах. Невысокого роста, тучный — ни один ремень не сходился на нем, — Иван Григорьевич долго и настойчиво просил, чтобы его хоть раз взяли в поход. Однажды я решил все-таки удовлетворить его желание. Но, как и следовало ожидать, Лукшин за несколько дней похудел, ослаб и убедился сам, что человеку его лет такие походы не под силу.
Однако мы сочли возможным оставить Ивана Григорьевича в отряде. Назначили его конюхом. Поначалу Лукшин не знал даже, с какого боку подойти к лошади. Но очень скоро из него получился хороший коневод.
Лошади и олени сослужили нам верную службу. На них мы перевозили на базу продовольствие, боеприпасы, горючее, дрова, бревна. Олени выручали нас и тогда, когда не хватало продуктов. Они были своего рода «ходячим мясом» и облегчали наше полуголодное существование.
…В партизанской борьбе успех дела, как правило, решала внезапность. Для этого надо было так проходить линию боевого охранения или вражеские контрольные тропы, чтобы противник не смог заметить нас.
Летом мы широко развертывали отряд по фронту. Запрещалось идти след в след, сбивать мох, ломать сучья, бросать на землю окурки. В зимнее же время линию охранения проходили ночью или в ненастную погоду. Однако на второй или третий день противник обнаруживал нашу лыжню и немедленно вызывал авиацию, которая доставляла нам много неприятностей. Если летом нас мог укрыть даже небольшой березняк, то теперь пилот легко обнаруживал не только следы, но и самих партизан.
Зимой мы не имели возможности останавливаться на большие привалы и разводить костры, а без тепла и горячей пищи, без нормального отдыха люди выматывались быстро. После десяти-двенадцати дней похода партизаны начинали чувствовать тяжелую усталость, безразличие ко всему. Руководить отрядом в таких условиях было очень трудно. На привалах, даже коротких, часовые нередко засыпали. Мы вынуждены были принимать строгие меры.
Однажды после боя, когда охране отряда надлежало быть особенно бдительной, один часовой заснул. Дежурный по отряду взял у него оружие, поставил на пост другого партизана и доложил о случившемся комиссару отряда. Когда они вместе пришли на пост, часовой все еще продолжал спать. Дежурный напомнил комиссару, что есть приказ поступать со спящим часовым, как с предателем.
Комиссар приказал разбудить партизана и отправить во взвод. Дежурному он сказал, что сам доложит командиру об этом происшествии. Но об этом я узнал только через две недели, уже на базе. Васильев спросил, буду ли я настаивать на исполнении приказа. Я ответил, что сейчас, когда мы дома, применять такую крайнюю меру нельзя и следует, наверное, ограничиться дисциплинарным взысканием. Комиссар согласился со мной.
Переходы и привалы, отдых и охрана отряда имели свои особенности в зависимости от времени года. Зимой тяжело было разведчикам, которые прокладывали лыжню, меняясь через каждые 50 — 100 метров. Скользить по готовой лыжне было куда легче, чем пробираться летом по болотам и сопкам. Зато в летнее время куда лучше отдыхать на привалах.
В любую пору года каждый имел в запасе сменные портянки или шерстяные носки. Вымокшие портянки и носки партизаны обычно засовывали под нижнюю рубашку, где они за время перехода просушивались. Уходя в тыл противника, почти никто не брал с собой бритвенных приборов. У многих вырастали настоящие дедовские бороды.
Была в отряде своя партизанская художественная самодеятельность. Создателем и руководителем ее был командир взвода Анатолий Казаринов, запевалами — А. Федунов и П. Шорохова, А. Галаев сочинял и сам исполнял острые, веселые куплеты.
Больше всего партизаны любили песню «В чистом поле…»
В чистом поле, под ракитой,
Где клубится по ночам туман,
Там лежит в сырой земле зарытый
Молодой советский партизан.
Может, оттого и полюбилась партизанам эта грустная песня, что знали: горькая, но гордая участь — отдать жизнь за Родину — выпадет на долю многих из них. Не миновала она и чекиста Алексея Галаева.
Сотрудник управления КГБ лейтенант Алексей Галаев был жизнерадостный, веселый, находчивый воин-партизан. Наиболее ярко его боевые качества проявились в операциях 1944 года. В это время войска 14-й армии готовились к решительному удару по врагу в районе Печенги. К нам в отряд прибыл начальник опергруппы штаба партизанского движения Карельского фронта подполковник Г. И. Бетковский. Он привез приказ штаба партизанского движения фронта о том, что мы, партизаны отряда «Советский Мурман», в июле-августе 1944 года должны действовать в глубоком тылу противника, что, наряду с уничтожением живой силы и техники противника, обязательно должны добыть «языка» из глубокого тыла, поскольку командованию крайне необходимо лучше знать положение дел о наличии войск противника.
В теплый погожий день 9 июля 1944 года отряд подошел к дороге Печенга — Рованиеми севернее населенного пункта Ивало. Провели разведку местности и, несмотря на то, что было три часа дня, приняли решение: операцию проводить (до этого боевые операции проводились только в ночное время).
На участке в 450 — 500 метров между двумя местами организовали засаду, разбили отряд на боевые группы, поставив конкретную задачу перед каждой из них. В центре, поблизости у дороги, оставили две группы специально для захвата пленных. Одну из этих групп возглавлял Алексей Галаев.
Долго нам ждать не пришлось. Не прошло и получаса, как на дороге появились четыре грузовые машины с солдатами, направлявшиеся к линии фронта. Как только машины миновали мост, последовал его взрыв. Для нас это служило сигналом начала атаки и подрыва второго моста, а также подрыва опор линии связи и электролинии высокого напряжения. Фашисты заметались, стали выпрыгивать из машин, но меткие пули партизан настигали их всюду.
В эти жаркие минуты две центральные группы делали все для того, чтобы взять пленного. И это удалось сделать первой группе, возглавляемой Алексеем Галаевым. В составе этой группы был связной командира отряда Виктор Толстобров. Группа действовала исключительно смело. Алексей Галаев и Виктор Толстобров в этом бою были смертельно ранены.
Партизаны взяли в плен младшего командира горноегерской дивизии немцев. В ходе операции были уничтожены четыре машины, взорваны два моста, опоры линии связи и две П-образные опоры линии высокого напряжения.
Несколько слов о базе. Строилась она без проектов, без смет, без единой копейки. Материалом служили сосна и ель. Бревна заготавливали в лесу, от стройплощадки за два километра. Доставляли на лошадях, оленях, а часто и на собственных плечах. Из бревен делали сруб и ставили его в котлован примерно на две трети высоты. Стенки сруба и потолок заваливали грунтом. Крышу основательно маскировали мхом и ветками.
Во взводной землянке на двойных нарах размещалось до 30 человек. В углу был отгорожен без дверей чуланчик для командира и политрука. Пол устилали бревнами, обтесанными наполовину. В стене, у места, где стоял стол, делалось небольшое окошко.
Наша командирская землянка, в которой жили комиссар, я и мой связной, была самой маленькой, не больше шести квадратных метров. Построили ее И. Назаров и М. Мурин. Помогал им Виктор Толстобров. Неподалеку находилась штабная землянка. Здесь обычно решались различные хозяйственные и медицинские вопросы, составлялись сводки, докладные записки, готовились приказы и т. д.
По соседству с нами примерно в таком же количестве землянок размещались партизаны «Большевика Заполярья». Общей для отряда была только банька…
От наших ударов противник потерял около 150 человек убитыми и ранеными, в том числе трех офицеров. Партизаны взорвали 4 моста, 18 телефонно-телеграфных столбов, 6 опор линии высокого напряжения, уничтожили более 50 километров телефонно-телеграфной связи, 5 автомашин, радиостанцию, 13 жилых домов, 10 складов, 4 дзота.
Многие партизаны прошли по тылам врага от четырех до пяти тысяч километров. О боевых действиях отряда несколько раз сообщали сводки Совинформбюро. 59 партизан были награждены орденами и медалями Советского Союза, из них 11 человек — дважды.
Погибли в боях 25 партизан, умерли в госпиталях от обморожений и ранений трое, замерзли пятеро, отчислен по ранению и болезни 31 человек, пропал без вести 1 человек.
OTНЫHE HECЕКРEТНO
