С утра начало припекать солнце, пробуждая угомонившиеся с вечера ручьи. Закисал набухающий влагой снег. Со старых, с прозеленью крыш станционных складов по сосулькам стекала вода.
Петька в расстегнутом демисезонном пальто о поисках дяди Феди прыгал по шпалам к станции.
Лицо его раскраснелось, в глазах пузырилась радость. Застланные узорчатой коркой льда лужи он перелетал с ходу. Не беда, что высушенные за ночь ботинки опять полны воды, а мокрые штанины брюк липли к икрам. Полный вперед! Сегодня у него настоящее дело, и, наверно, потому весь день обещает светить солнце. Только что он отослал на пруд несколько знакомых четвероклашек, они понесли туда трубу, которую он купил у Самарина, и лом, взятый со двора. Нужно еще хотя бы пару ломов, но никто из соседей не дал ему, и тогда он решил найти дядю Федю, который должен быть где-то на станции, и попросить у него. Поиск дяди Феди он начал с пивной, но там его не оказалось. Похмелился и ушел, как сообщил буфетчик. Петька не унывал. Он знал все тайники и закоулки обширного станционного хозяйства, где бы мог уединиться и «промочить» горло дядя Федя. Обследовав дальние склады, Петька наконец увидел его. Тот разгружал вагон, наверно, по просьбе начальника станции, так как был воскресный день и бригада грузчиков не работала. Возле массивной двери склада, пригревшись на солнце, дремал весовщик — приемщик грузов, а дядя Федя — вся спина в сахарной муке,— покряхтывая, переносил мешки.
Петька прислонился боком к просыхающей стене склада и стал украдкой наблюдать за работой грузчика. Ему нравилось смотреть, как многопудовые мешки с сахаром легко взлетали на спину дяди Феди, словно невесомые пуховики.
«Силен!» — восхищенно подумал Петька.
— Эх-ма, разогнись, спина! — заметив Петьку и словно любуясь своей работой, воскликнул дядя Федя.— Помогай, заработок поделим.
— Мне бы пару ломов, дядь Федь.
— Чего-о! Ломо-ов?
— Ну да, ломов,— повторил Петька.— Лед колоть.
Погорелов отряхнул руки, разбудил весовщика, сказав, что придет минут через двадцать, и снова обратился к Петьке:
— Что ж отец, не мог ломами запастись? Такое-то хозяйство…
— Был один — затерялся,— соврал Петька и пошел вслед за Погореловым к наспех слепленной пристройке у соседнего склада.
Получив ломы, он с некоторой нерешительностью взглянул на Погорелова, потер нос и сказал:
— Дядь Федь…
— Опять чего-то?
— Мне бы рублей пять, дядь Федь…
— Ишь ты — пять рублей. А как отдавать будешь?
— Папан на кино часто дает. Сэкономлю.
— Экономный какой. Смотри — не напейся.
— Что ты, дядь Федь. На табачок пойдет,— сказал Петька, торопливо пряча пятерку в карман.
Он еще не знал, куда и как потратит ее, но пятерка лежала в кармане, и от этого как бы прибавлялось самостоятельности: можно сходить на танцы, угостить знакомую девчонку мороженым и пополнить запас табака для трубки. Кстати, не забыть зайти в магазин за леденцами для пацанов. С кульком леденцов Петька заторопился к пруду; четвероклашки были давно уже там и заждались его.
Неожиданно повстречалась Любка Новоскольцева. Синеглазая, веселая, как всегда, она стояла перед ним, облизывая кончиком языка капризные губы.
— Петя? — с некоторым удивлением встретила она его.— Почему ты с ломами? На работу устроился?
— Да так,— неопределенно ответил он и поинтересовался: — Что-то я деда Авдея не вижу. Не болеет?
— К сыну в город уехал. На неделю.
— А ты чего такая…— Петька долго подыскивал нужное слово,—…расфранченная?
— К Сергею иду. Потом в город поедем. В театр — Нашли куда,— презрительно усмехнулся Петька.— А я вечером на хоккей поеду. Это тебе не то что фифочек разодетых смотреть.
— Не пойму я тебя, Петь…— Любка заправила выбившийся локон под шерстяную спортивную шапочку.— Всегда один и один. Скучно быть одному, правда?
— А ты о моем настроении не беспокойся. Оно у меня, как небо: то ясное, то в облаках. Переменчивое, в общем,— усмехнулся Петька и поставил ломы торчком в снег.
— Ты все шутишь.
— А чего ж не шутить? Время есть. Это у вас все — шнеллер да шнеллер. А я сам себе указка.
— Тебе, конечно, хорошо шутить. Ты в школу не ходишь — уроки не учить. А тут каждый день графики замучили.
— Ха! — тряхнул Петька вихрастым чубом.— Что же ты тогда не бросишь школу, как я? Так сказать, не возьмешь продленные каникулы для поправки здоровья? Мама не велит?
Люба молчала, поглядывала то на свои лаковые сапожки, то на Петьку, потом вдруг резко ответила:
— Дурак ты, Петька! — и сама испугалась: такого оскорбления Петька ни от кого не потерпит, даже от самой красивой девчонки класса.
Но Петька только презрительно ухмыльнулся.
— Во-во! Петька — дурак. А Любка умная, она в институт метит, и дед Авдей носит ей воду мыть красивые ножки. А ну, катись, кукла, пока нос не выдернул!— И Петька, надвинувшись грудью на Любку, захлебнулся от душившей его ярости.
Со страхом глядя в злые Петькины глаза, Новоскольцева попятилась, повернулась и побежала. Уже с безопасного расстояния она крикнула:
— Хулиган! Тебя скоро в тюрьму посадят!
Петька не сдвинулся с места, он лишь плюнул под ноги и направился на окраину поселка, к пруду. Уже издалека он заметил суетившихся на льду ребятишек. Когда подошел ближе, они с криками «ура!» устремились к нему и наперебой стали рассказывать, где пробили лунки и какой толщины лед.
— Сколько лунок пробили? — спросил Петька. — Пять. Через три метра, как ты и говорил.
— Гожо, — похвалил Петька и быстрым шагом пошел на середину пруда мимо горок свежеколотого льда; рядом с ним гурьбой бежали ребятишки.
Петька обследовал каждую пробитую лунку и снова похвалил: — Гожо. Еще штук пятьдесят продырявим — хорош. Осилим?
— Оси-лим! — дружным хором ответили ему. — А где ваш командир? — поинтересовался Петька.
— Колька за плотиной. Проволоку ищет, трубу прочищать.
— Хорошо. Ты будешь его заместителем. Значит, у нас три лома. Получается на каждый лом по четыре носа. Соображаешь?
— Так точно, соображаю! — И рука мальчишки ткнулась ладонью в шапку.
— Действуй! А я пойду намечу, где лунки бить…
Петька вынул из кармана перочинный нож и, отсчитывая шагами расстояние, стал чертить на льду круги. К одному из них уже подбежало четверо ребятишек, и самый проворный принялся долбить ломом лед, а остальные за его спиной нетерпеливо ждали своей смены.
Пока Петька размечал лунки, кто-то из пацанов услужливо принес стул и поставил возле лунки. Командир Колька приволок из-за плотины проволоку, очень длинную и погнутую, которую тут же, возле Петьки, стал выпрямлять о коленку и заталкивать в трубу. Лед на пруду гудел от стука ломов. Разгоряченные работой ребятишки поснимали пальто и варежки, лед из лунок выгребали голыми руками. Прочистив трубу, Колька по распоряжению Петьки отнес в каждую группу по горсти леденцов, быстро вернулся и устроился на собственной шапке возле Петьки. Тот сидел на стуле, следил за работающими и курил свою знаменитую трубку. Вначале он думал отослать Кольку в какую-нибудь группу, но, поразмыслив, оставил возле себя. Он понимал, что все это игра, но очень уж интересно было почувствовать себя полководцем.
Через некоторое время стали подходить командиры групп, потные и счастливые; они с радостными глазами докладывали о выполнении задания, плотно сгрудившись вокруг Петьки. Тот встал, с торжественным видом вручил Кольке, как обещал, трубу и, посоветовав, чтобы начинал с первой лунки, снова уселся на стул. Ребятишки дружно подцепили трубу и затолкали одним концом в прорубь. Другой конец крепко держал Колька.
— Отходи! — приказал он и, подождав, пока все немного отодвинутся от проруби, начал дуть в трубу, кося глазами на поверхность воды — не покажутся ли пузыри. Они обязательно должны были появиться, потому что Петька предусмотрительно насверлил почти до половины трубы на ее стенках небольшие дырочки.
— Ура-а-а! Пошли-и-и! — ликующе закричали ребята, заметив, как запузырилась вода.
— Дуй в следующую,— приказал Петька.— Да чтоб пузырей побольше. Бельмекаешь?
— Бельмекаю.
Петька уже не замечал суетившихся ребятишек, казалось, что ему нет до них никакого дела. Его
больше заинтересовал приближающийся к ним незнакомый мужчина. Как бы кто из мальчишек не оказался его сыном, тогда от скандала не открутишься. А посмотришь — с виду добряк добряком. Видал он таких добрячков!
— Уверен, передо мной большой любитель природы.
— Любитель,— нехотя ответил Петька, разглядывая мужчину и словно оценивая, помешает ему тот или нет.
— Приходи к нам на Коммунарную, Я запишу тебя и твоих ребят в активисты по охране рыбных богатств. Молодцы! Рыбу от замора спасаете.
— Ха! Мне эта рыба — как твоей престарелой теще велосипед!
— Что-что? — опешил мужчина от такого ответа и некоторое время растерянно смотрел на нахально ухмыляющегося Петьку, потом взглянул на ребятишек и снова на него.— Ну, конечно. Я не по адресу обратился. Ты не из тех, кто дружит с природой.
— Лю-би-тель,— с презрением проговорил Петька и пустил длинный шлейф дыма в спину мужчине, повернувшегося к ребятишкам.
Вскоре Петька услышал, как тот спросил их:
— Что-то я не пойму, ребята, чем вы занимаетесь? Не припомню такого метода…
— А мы по очереди рыбам кислород через трубу вдуваем. Петька говорит, когда пузыри поднимаются, рыбки их хватают и дышат. Петька все знает! — ответил один из ребят.
— Какие же вы несмышленыши! — с ноткой покровительства и сочувствием сказал мужчина.— Любой ученик должен знать: вдыхаем что? Кислород! А выдыхаем углекислый газ.
— Смотря кто. Уж вы дыхнете — угореть можно,— услышали все насмешливый Петькин голос.
Оскорбленный мужчина, бормоча что-то о воспитании, зашагал прочь.
Часа два ушло на то, чтобы вдуть в каждую лунку «кислород», «о Петька терпеливо ждал, хотя ему, как он признался, совершенно искренне прохожему, было не до рыб. Главное было сделано, по всему пруду пробито более пятидесяти лунок, а одному ему такую работу за один день, конечно бы, не осилить.
— В последнюю вдули! — еще не отдышавшись, с довольным видом доложил .командир Колька, отстраняя руками сверстников, чтобы никто из них не мог ближе подойти к Петьке.
— Гожо.— Петька встал со своего тронного места и пожал Кольке руку.— На сегодня, я думаю, хватит.
— Мы еще хотим по разу в каждую прорубь подуть! — чуть ли не хором запротестовали ребятишки.
— Идет, — после некоторого колебания согласился Петька.— Но пока отнесите «о мне все три лома, пообедайте, а после дуйте, сколько влезет… Командир Колька, строй отряд, и «а обед.
— А ты остаешься?
— Остаюсь. Трубу караулить. В случае, если меня не будет, отлучусь куда, я ее за плотиной в снег закопаю. Найдете?
— Найде-е-ем! Ура-а.-а! — И ребята, похватав ломы, наперегонки ринулись в поселок, оставив далеко позади командира Кольку.
Петька выждал, когда шумливая толпа ребят скрылась за домами, взял трубу и изо всех сил вогнал ее в прорубь. Десятиметровая труба вошла лишь наполовину. Петька и раньше знал, что даже на середине пруда не слишком большая глубина, в пределах четырех метров. Петька орудовал трубой, как ломом, прощупывая дно пруда. Он переходил от лунки к лунке, вонзал трубу вертикально, под углом, стараясь по возможности не пропустить ни одного квадратного метра неисследованного дна. Вода потемнела уже во многих лунках, и Петька стал сомневаться в том, что сможет найти самолет. Он стал склоняться к мысли, что дед Авдей просто ошибся или, еще хуже, придумал. Петька сбросил пальто, шапку, пиджак, его уже покачивало от усталости, когда вдруг труба ударилась обо что-то твердое. Петька сделал несколько осторожных тычков в подозрительное место и, убедившись, что не ошибся, повалился боком на снег. Так он пролежал несколько минут, неотрывно смотрел на лунку и грыз кусочки льда. Потом встал, пошатнулся от усталости и побрел к берегу, подобрал у одной лунки шапку, у другой пиджак и пальто.
«Вот повезло! Рядом с плотиной лежит!»
Привалившись спиной к старому осокорю, Петька долго потирал рукавом лоб и все смотрел на издырявленный лунками пруд. «Надо спросить деда Авдея: воронки от снарядов такие же, как лунки, или нет? — подумал Петька, но тут же посмеялся в душе над своей наивностью.— Снаряд жахнет — весь лед к небу подымется, а уж оттуда,— усмехнулся,— в виде мокрого дождя и снега».
Петька еще раз бросил короткий взгляд на пруд и направился в поселок, но через несколько шагов
резко остановился и снова, после секундного колебания, вернулся к лунке, в которой торчала труба. Будто еще сомневаясь, он поворошил трубой по дну, несколько раз наклонно вогнал ее в ил, потом вытащил и отбросил на несколько метров в сторону. Если бы кто был рядом, мог бы услышать, с каким облегчением вздохнул Петька.
«Выходит, не выдумал дед Авдей,— заключил Петька.— Если так, то нужно сгомонить плот. С лодкой дело срывается».
Еще Петька подумал, что неплохо бы найти ребят здоровых и сильных, как он. А одному поднять не под силу. Может быть, и удастся что-то придумать, но на придумывание и на подъем уйдет уйма времени, что никак не увязывалось с его планами. Петька покопался в памяти, кому бы можно доверить тайну, но, к своему удивлению, подходящих друзей у него не нашлось. И это расстроило его до такой степени, что он остановился и с тревогой подумал о своем неожиданном, неприятном открытии. Петька почувствовал отчаянное одиночество: некому рассказать о тревожных сомнениях и не на кого опереться. Не бежать же к дяде Феде с рассказом о находке в пруду! Он же с первых слов засмеет и за пол-литром в магазин отправит. А что, если заглянуть к Сергею Можаруку? Он приглашал и говорил, будто отец его тоже ничего не имеет против Петьки. Может, и действительно не имеет. Еще лучше, конечно, если никого из родителей не будет дома. Неужели они в выходной день будут домоседничать?
Петька решительно сунул руки в карманы и пошел по направлению к дому Можарука. С Сергеем можно поговорить о находке. Он неплохой парень, только квелый и на математике помешан. Хотя что, каждый на чем-то помешан: Любка — на нарядах, а он сам на радиотехнике.
Около дома Можарука Петька остановился, вспомнил, что сегодня поссорился с Любкой и она сейчас у Сергея, злая на него не меньше, чем бабка Матрена. Впрочем, он способен заставить Любку повременить с высказыванием своего мнения.
Петька нажал на дверную ручку и оказался на светлой, с ячеистыми окнами веранде. Он уже слышал голоса и смех, кто-то негромко пел под гитару. «Да тут целый шалман собрался,— с некоторой завистью подумал Петька.— Одного меня, наверно, не хватает!»
В большой, просторной комнате за столом и около окон сидели парни и девчата, о чем-то спорили. Жидковолосый парнишка, уединившись возле книжного шкафа, бренчал на расстроенной гитаре. Многих Петька встречал на улице, но близко знаком был только с Андреем и Любкой. Вон тот, у окна, с тетрадкой в руке и карандаш грызет… кажется, это он у него рубль «одолжил». Петька встретился с ним взглядом, но глаз не отвел: подумаешь — рубль!
Раскричаться надумает, так черт с ним — кричи, от Петьки не убудет и не прибудет, и терять здесь ему нечего — ничего еще не нашел. Да и вряд ли найдет. Разве Серега лишь. Но Любка-то как на него уставилась, с усмешечкой богини, к которой пришли на поклонение. Привыкла!
Петька презрительно сморщил нос.
— У кого ты так губами работать научилась?
— Не у тебя, конечно.
— Это уж точно. У зеркала.
Сергей Можарук, чувствуя завязывающуюся ссору, поспешно поднялся навстречу Петьке.
— Я рад видеть тебя. Честное слово! Садись.
— Боюсь, меня в этой компании обидеть могут,— проговорил Петька с иронией, присматривая себе место.
Петька взял свободный стул и прошел к телевизору, подобрал на полу программу и стал читать. У него не было желания начинать разговор. Начнешь еще не с того конца — и ссора, снова один. А так хоть поговорить есть с кем. Уж больно дни его стали длинными и до того свободными, что он успел их возненавидеть, готов был подарить каждому, кто куда-то торопится, спешит. Дед Авдей говорит, что в жизни у Петьки пока остановка. Ну что ж, у скорого поезда тоже свои остановки!
Петька положил программу на телевизор и с ухмылкой посмотрел на компанию. Почти все — кто украдкой, кто открыто — разглядывали его, и никто не решался заговорить первым, тогда ведь невольно придется оценивать Петькино появление в квартире Можарука. Петька как бы принес с собой тишину, которую не так-то просто было нарушить. На это тоже требовалась определенная смелость.
— Слышал, в театр надумали…— начал Петька.
— Надумали.
— Билета у вас, конечно, нет для меня?
— Аншлаг.
— Ну, и спасибо. Петька на плохие пьесы не ходит.— Он с силой сдавил пальцы левой руки, лежавшей на коленях, и добавил: — На хорошие тоже.
— Ну, чего ты, Петь,— примиряющим голосом начал Можарук.— Ребята на все сто, нормальные.
Плохого тебе не скажут.
— А я ненормальный, понял? Видишь, как они смотрят все на меня? Ну, да я стараюсь быть сегодня необидчивым… — Тебя обидишь, как же! Всем нам ты в этом
деле форы дашь!— подал голос Петькин «кредитор».
— После дождичка! Понял? — осек его Петька и поднялся со стула.— В театр я и без вас схожу.
Можете обсуждать образ Павки Корчагина без меня. Я к вам за помощью пришел. Не разевай рот,
Любка, больше копеечной монеты не брошу! Так вот, дед Авдей станцию нашу во время войны освобождал. Над станцией был воздушный бой, и одного нашего подбили. Дед говорит, будто самолет в пруд упал. А летчик не выпрыгнул.
— Дедушка мне про это не рассказывал,— пыталась что-то вспомнить Любка, поглаживая красиво изогнутые брови.
— А дед Авдей разве воевал в Отечественную?
Он же старее пруда. Я у него не видел ни одной награды на празднике Победы.
— И я тоже не помню наград у него,— подтвердила Любка.
— Мне отец рассказывал, ты медалями в песке играла, когда тебе пять или шесть лет было,— ответил ей Петька.— О его наградах все точно сказано в военкомате. Ну, а самолет я нашел, кажется. Трубой сквозь лед проверял…
— Ха-ха! — хохотнул кто-то из сидевших.— Прошлой осенью мой дядя на «Беларуси» дорогу по льду пруда сокращал. Сам выплыл, а «Беларусь» плавать не научил!
— Давайте вместе поищем,— предложил Петька.— Я прорубей штук пятьдесят набил…
— А может, действительно трактор? — засомневался Сергей.
— Дед из ума выжил, а вы его слушать.
— Что же ты предлагаешь?
— А ничего не могу предложить, потому и пришел к вам. Хотел лодку купить — отец денег не дал. Плот сколотить?..
— Идея! С плота удобней рыбу удить.
— Брось шутить! А вдруг дед верно говорит?!
— Вполне возможно.
— Есть идея,— поднял руку, как в классе, Петькин «кредитор»,— взорвать плотину! Нужно только найти динамит.
— А что тебе скажет на это дядя-начальник и разрешит ли он вообще взрыв в поселке? — с иронией спросила Люба.
— Никто, конечно, плотину разрушать не разрешит.
— А я не верю Петьке,— заговорил молчавший до сих пор Андрей.— У меня есть основания не верить. Да и у вас тоже.
— Стрелки вспомнил! — ухмыльнулся Петька.— Ну подожди, я тебе рожу почищу! — и угрожающе сжал кулаки.
— Да что вы, ребята! Бросьте ссориться,— начал успокаивать Сергей.— Ну и что, если нет там ничего на дне!
В это время «кредитор» взял гитару и стул, сел прямо против Петьки и, побренькивая, запел:
Мы тебе чуть-чуть, конечно, верим,
Но к чему плотину разрушать?
Шевельни-ка своим мозгом серым
И сумей без нас поразмышлять.
Почуяв обидное, Петька сжался весь, ссутулился, едва сдерживая закипающую злость.
— А ну поднимись, поэт! Под-ни-мись!
— Петька! — испуганно закричала Любка Новоскольцева, но Петька уже поднял за грудки «кредитора» и с такой силой ударил его в подбородок, что тот мешком повалился под стол. На мгновение все утихло, потом кто-то истошно закричал:
— Сережа! За отцом беги! За отцом!..
Петька, готовый ко всему, крупными шагами пошел к выходу, у двери остановился и сказал:
— Не забудьте умыть придворного сочинителя!..
Уже на улице Петька почувствовал, как на глаза навертываются слезы. Они стекали по щекам и жгли у переносицы. Петька стыдился их, на улице было много прохожих, и он свернул в первый попавшийся переулок, где можно потереть лицо снегом и, ни о чем не думая, смотреть в небо, где нет ни пруда, ни поселка, ни людей. Только облака да ветер, ветер да облака. И еще солнце. Всегда и во все времена. И дед Авдей в войну так же смотрел в небо и видел то же, что Петька. Нет, дед Авдей видел еще воздушный бой и сбитый самолет с красными звездами на крыльях. Все же чертовски жаль, что не родился Петька лет за двадцать до Отечественной войны…
Немного успокоившись, Петька решил идти домой, но, вспомнив про деньги в кармане, повернул к пивной. Около нее, особенно по выходным дням, толпилось много подвыпивших мужичков. Петька, глотая полуоткрытым ртом едкий прокуренный воздух и опасливо бегая глазами по спинам — нет ли отца в пивной,— с трудом протиснулся к прилавку.
С кружкой пива Петька забился в угол. «Шевельни мозгом серым»… Я тебе шевельну!.. Пятерочники!..»
Домой Петька пришел, когда начало темнеть.
Во дворе его встретила мать. Она была без пальто, с вязанкой дров на левой руке.
— Это ты, Петюш? Что обедать не приходил?
— Я у дру… друга пообедал…
— Да ты никак выпил, Петюш! — И мать с горестным всхлипом приникла головой к дровам.
— Ты чего, мам?..
— Занедужилось мне,— заплакала в голос.— Что ж мне теперь, обоим по утрам в постель воду носить?!
— Не надо, мам… Я же… так получилось…— Петька тоскливо посмотрел на мать.
(Окончание следует)