Приспичило им всем меня женить,— думал Володя по дороге к хозяйственному магазину.— Дел других найти не могут! Надо — сам соображу, жениться мне или подождать. Да и на ком? Ох, и чудаки…»
Вместо хозяйственного магазина в длинном доме размещался теперь какой-то склад. Вывески не было.
Володя обошел дом и потянул на себя обитую радужной жестью дверь — единственную, на которой не было замка. Открыв ее, Володя в полумраке увидел мужиков в одинаковых косых синих халатах.
Двое играли в шашки, а третий, сидя за столом, помечал что-то в бумагах, а потом, не вставая, натыкал эти бумаги на вбитый в стену гвоздь. Услышав скрип несмазанных петель, все трое лениво оглянулись.
«Надо с папой вечером пару партий сыграть»,— глядя на шашки, решил Володя.
— А хозмаг, что, закрыли? — спросил он.
— Почему закрыли? — отозвался тот, который возился с бумагами. Он, видимо, был здесь самым
главным.— Перевели. Где универмаг был, знаешь? Вот туда и перевели. Дорогу-то найдешь? Местный или прибыл откуда?
— Местный я, дорогу знаю,— ответил Володя,— Спасибо за ценную информацию.
— На здоровье, дорогой,— насмешливо сказал мужик, вглядываясь в Володино лицо.— Местный, говоришь? Что-то я тебя не могу припомнить.
— А я отсутствовал,— сообщил Володя.— Продолжительное время,— добавил он, закрывая за собой тяжелую дверь.
В детстве универмаг казался Володе огромным: чего только нельзя было купить там, были бы деньги! А теперь, подойдя к одноэтажному кубику, Володя только усмехнулся.
«Работает с 8 до 19, перерыв с 13 до 14,— прочел он на двери и глянул на часы. Было девять, несколько минут десятого, однако магазинная дверь оказалась запертой. «Выходной?» — подумал Володя, но на стекле было написано, что выходной день в магазине — воскресенье. Володя увидел две бумажки, приклеенные к дверному, забранному редкой решеткой стеклу изнутри. «Ушла в торг, буду к 11»,— сообщала первая бумажка, а на второй были размашисто написаны таинственные слова: «Нет и неизвестно».
Удивленный Володя покачал головой.
— Ну, порядочки! — произнес он вслух.
Двух часов с лихвой бы хватило, чтобы обойти весь город, пройти его из конца в конец — от железнодорожной станции до завода сантехизделий, в литейном цехе которого до пенсии работал отец, но Володя, потоптавшись, свернул к реке.
Настроенный скептически, он ожидал увидеть реку заброшенной и обмелевшей и обрадовался, когда стало ясно, что это далеко не так.
От старого моста остались одни сваи, едва видневшиеся над водой. На новом, выгнутом дугой мосту ревели автомобили. Прищурившись, Володя вгляделся в дрожащую даль и увидел приземистые и пузатые белые стены знаменитого некогда монастыря, зеленые маковки монастырской церкви. Дальше расстилались желтые поля, они казались покатыми.
«Степь»,— подумал Володя с любовью и пошел вдоль берега, увязая в сером песке.
Заборы сбегали с крутого берега вниз; они огораживали чахлые деревца и распластанную по земле бурую картофельную ботву. В дальних углах стояли темные скворечни уборных. Обойдя рассохшуюся лодку, Володя увидел длинную белую табличку, приколоченную к самому солидному забору. «Улица Берег реки»,— прочел Володя и удивился: «Какая же это улица? Ну, пляж! А лучше просто — берег».
Впереди на песке, сверкая спицами, лежал велосипед. Какой-то человек ритмично прыгал через посвистывающую скакалку. «Спортсмен,— глядя на него, решил Володя.— Потеет…» Ему вдруг стало неловко за свою праздность, захотелось немедленно чем-нибудь заняться, хотя шел всего второй день его отпуска и это безделье было узаконенным. Володя решил выкупаться, поплавать и огляделся, выбирая местечко поудобней, но вспомнил, что его плавки, шикарные японские плавки с кармашком и пояском, остались дома, в чемодане.
Откуда-то выскочил мальчишка, не замеченный Володей ранее.
— Время! — азартно прокричал он и потряс стеклянной трубкой, в которой Володя с удивлением узнал обыкновенные песочные часы на три минуты.
Скакалка перестала свистеть, и спортсмен потрусил вперед, расслабленно помахивая руками. Володя замер, пораженный. «Э-э, да это же девчонка!» — сообразил он.
Мальчишка поднял песочные часы, перевернул их и с прежним азартом крикнул:
— Валька, время!
Снова засвистела скакалка, и Володя, стараясь остаться незамеченным, поспешил уйти прочь.
Он долго взбирался вверх по узкой и гулкой деревянной лестнице, рядом с которой, извиваясь, тянулась глубокая белая промоина, пробитая весенними ручьями, а теперь заросшая буйной пыльной лебедой.
Очутившись в затененном огромными шумящими деревьями переулке, Володя с улыбкой вспомнил серые заборы, рассохшуюся лодку, лежащую вверх килем на песке, девчонку, которая, видно, готовится побить какой-нибудь рекорд, и ее малолетнего азартного ассистента.
Из двора, долго провозившись с калиткой, выполз мальчишка в жаркой серой школьной форме. Его тонкая шея торчала из огромного белого воротника, нашитого на форменную курточку,— в таких воротничках в старину рисовали вельможных детей. Казалось, желтый ранец мальчишки набит не книгами и тетрадями, а железным ломом или кирпичами,— мальчишка едва его волок и сам плелся еле-еле.
— Ты чего это, брат? — догнав мальчишку, громко удивился Володя.— Лето на дворе, а ты — учиться! Или жара подействовала? — повертел он пальцем у виска.
Мальчишка повернул к Володе желтую, как подсолнух, голову и растянул в печальной улыбке щербатый рот, набрал в грудь воздуха и сокрушенно, словно старушка, сообщающая о чужом несчастье, сказал:
— На осень, дядя, оставили.
Маргарита Алексеевна Пиксанова часто жаловалась на сложность новых школьных программ по математике, а ее мнению следовало доверять — пятеро ее детей учились в школе. Вспомнив это и заранее гордясь свози проницательностью, Володя спросил сочувственным тоном:
— По арифметике, наверно, двойки?
Мальчишка прислонил ранец к ноге и шмыгнул носом.
— Не, дядя,— понурив голову, сказал он.— По математике у меня четверки как раз. Во всех четвертях и в году тоже. А вот по русскому… Вот вы, дядя, знаете, что такое предложение, например?
— Предложение? — переспросил Володя, несколько огорченный тем, что провидца из него не получилось.— Как бы тебе сказать, чтобы поясней?..
Предложение — это… ну, ряд слов, выражающих законченную мысль. Так?
Мальчишка растянул рот почти до ушей и затряс головой. Во рту у него не хватало двух зубов. «И не шепелявит, смотри-ка ты»,— отметил про себя Володя. Он уже справился с огорчением и был готов прочесть мальчишке лекцию о любви к родному языку, но тот виновато сказал, не поднимая глаз:
— И вовсе не ряд слов. Нужна предикативность, дядя.
Володя оторопел.
— Вон как вас нынче учат.— Он покачал головой.— Предикативность…— Значение этого громоздкого слова скрывалось от него в тумане.— Гм! Ладно, бреди, филолог. Опоздаешь!
Часы показывали без нескольких минут десять.
— Не, я не филолог, дядя,— чему-то обрадовавшись, сказал мальчишка.— Я Петька! А вот наша училка по русскому, учительница то есть, она филолог. Ее к нам личные обстоятельства привели. Мы же профаны, дядя! Профаны! — хвастливо повторил он и растопырил пятерню.— Мы профаны, а она хоронит молодость и языков знает вот сколько! А?
Похвалив учительницу, занесенную к ним «личными обстоятельствами», мальчишка толкнул провисшую створку школьных ворот и поплелся к серому зданию, на фасаде которого чернели большие буксы — «ШКОЛА». По начертанию буквы были такими же, как в заголовке газеты «Известия»,— от них веяло стариной.
— …предикативность,— ворчал Володя, шагая дальше.— Предикативность, а шкету десять лет! Мудрят, мудрят, а чего мудрят?..
Через несколько минут он поймал себя на том, что стоит, прислонясь к шершавому и теплому древесному стволу, и смотрит на домик напротив, на его маленькие и подслеповатые — шесть в ряд — два окошка из шести принадлежали покойной бабке Платониде, похороненной, как рассказал отец, рядом с Володиной матерью, а четыре — шоферу Шлычкину, которого все знакомые, и стар и млад, звали Петрухой. Володя чертыхнулся и быстро, не оглядываясь, пошел от этого дома прочь.
Журнал «Юность» № 7 июль 1973 г.