Карин, примостившись на банкете, по своим часам с секундной стрелкой засекает время, тренерским жестом подает Лобову знак, и тот под свист и щелканье скакалки из старого кабеля начинает разминку.
Скакалка кажется многим детской забавой, пустяком. Но когда после очередных трех минут подскоков Лобов, разводя и сводя плечи, прохаживается вдоль борта, видно, как тяжело вздымается его грудь, как слева, пониже соска, ударяет в ребра сердце и лоснятся покрывшиеся испариной плечи.
После скакалки — «ломание», как говорит Шило: общефизические упражнения, потом специальные — для рук, пресса, ног, шеи,— потом «бой с тенью» и груша-кранец.
Первое время всем было забавно смотреть, как Лобов в «бою с тенью», нанося удары воображаемому противнику, пронзал кулаками воздух, резко отскакивал и уклонялся, даже уходил в глухую защиту и снова, семеня, выбрасывал кулаки и снизу, и сбоку, и прямо.
Потом привыкли. Куртеев наблюдал за тренировкой спокойно. Шило недоумевал, к чему такое упорство и трата сил. А электрик принимал все это как должное, помогал привязывать кранец к буксирной дуге, сам изредка подпрыгивал на скакалке. Вообще-то со скакалкой прыгали многие, даже Зойка, но она по-своему, подсекая ноги назад.
— Молодой, начали! — Карин снова махнул рукой.
Лобов застучал по кранцу.
Из рубки спустился Сапов, понаблюдал немного за мотористами, вытащил из-под банкета ось и, держась за колесо рукой, несколько раз присел. Когда Лобов, тяжело дыша, отошел от кранца, Сапов подозвал его и спросил:
— Вахта с утра?
— Ага,— сказал Лобов.
— Сходишь в управление,— сказал помощник,— надо обменять белье. С Зойкой.