Карин, передав вахту Шило, успел побыть в душе, побриться, выгладить костюм Куртеева, который тот дал ему на вечер, и упросил Зойку покормить его пораньше. Зойка принесла ему миску с лапшой, подрезала в общую хлебницу хлеба и, подперев голову рукой, села напротив электрика.
Карин, в белой майке, чисто выбритый, приглаженный, не торопясь шевелил ложкой. Зойка улыбнулась и спросила:
— И куда же это мы навострились, если не секрет?
— Отнюдь. Мы не против, мы напротив.
— А все же?
— Все туда же.
— Не к Таньке, конечно?
Карин сделал трагическое лицо.
Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слезы лью;
Ты в руки модного тирана
Уж отдала судьбу свою…
— «Онегин». Мы тоже проходили,— сказала Зойка.
Карин отодвинул миску, облизал губы.
— В Доме офицеров сегодня бал, так вот надо потрепать сердчишки местных красоток.
Зойка расхохоталась, принесла второе и подошла к турнирной таблице, сплошь размеченной единицами и нулями.
— И Лобова, конечно, берешь?
— Димку-то? — Карин, жуя, посмотрел на Зойку.— А что ему тут делать в выходной? Пусть развивает свои возможности. Надо сводить.
— Как бычка на веревочке?
Заглушая Зойкины слова, по сходне затопали, прямо в салон ввалились Ливадии и Лобов, а тетя Лина, хромая, пошла в каюту — скинуть, наконец, намявшие ноги новые туфли.
Куртеев, потирая руки, заглянул в миску Карина, потянул носом.
— Ох, и жрать хоцца! Зой, ну-ка дай. Привет тебе от Сулина. Персональный.
— А как он? — спросила Зойка.
— Порядок. Починили,— сказал боцман.
— А пальцы-то?
— А что ему пальцы? Самый главный остался.— Куртеев подмигнул Карину, потом показал Зойке кулак с поднятым большим пальцем.— Вот этот…
Карин заторопил Лобова, объясняя, что билеты в танцзал разбирают с ходу, что из-за охотниц за женихами и порядочным людям ничего не остается.
Зойка, вытирая стол, смотрела, как Лобов торопливо глотал горячую лапшу, и, подчиняясь настроению свободного вечера, улыбался, и поглядывал на Карина.
В кубрике пахло одеколоном. Карин концом одеяла начищал длинноносые туфли. Достав из рундука свой синий обуженный пиджак, он протянул его Лобову, бросил на стол галстук и уже с трапа крикнул:
— Проведи утюгом, еще теплый, я буду в салоне!
Кассы и вправду оказались уже пустыми. Около них и у входа уныло, со скрытой надеждой стояла группа схожих по виду девушек с завернутыми в газету туфлями под мышкой. Они пристально смотрели на проходящих парней.
Но Карин неведомыми путями, отлучившись всего на несколько минут, достал билеты. Ничего не объясняя, он махнул рукой:
— Пошли.
В фойе — оживление. Все нарядные, цокают каблуки. У зеркал — очередь.
Лобов, приподнимаясь на носки, через головы посмотрел на свое отражение в зеркале, подтянул галстук и, сунув руку в карман пиджака, нащупал там какие-то бумаги. Он достал шуршащий надписанный конверт, подумал: «Знакомый почерк… до чего знакомый почерк…» Прочитал адрес, дважды повторил про себя: «Жиренковой Наталье… Жиренковой Наталье…» Затем вслух произнес: «Это же мое, мое!.. Мое?!»
