Хорошо все-таки, что Лашков не моторист и живет в носовом кубрике. И глаза же нахальные!.. Карин говорит, красивые. Вот уж не сказал бы. Кошачьи. И походка-то кошачья: будто на цыпочках, будто крадется… »
Лашков — светловолосый. Самое простецкое лицо, такое простецкое, что на нем отдельно ничего не видишь: ни носа, ни губ, ни бровей. Но видны веснушки — очень редкие, нечеткие. Ростом не очень высок, но крепкий, сильный: легко жмет ось вагонеточную.
Нашел ее Карин уже после прихода Лобова, где-то на пилораме, но тащить на буксир не стал, ибо знал, как давно и безуспешно искали какую-нибудь подходящую «тяжесть» Лашков и Сапов, помощник капитана.
За «сильнейшую штангу с неподвижными блинами» Карин потребовал с них, «как со своих», пол-литра, даже ухом не поведя в ответ на слова Лашкова:
«Маклак же ты, фигура».
Ось-штанга лежала на корме, под банкетом.
Пользовались ею обычно в определенное время, перед ужином и после него. Когда ось вырывалась у кого-нибудь из рук и падала на металлическую палубу, мотористы выскакивали из своего кубрика с вытаращенными глазами, как тушеные рыбы.
Чаще всех, почти каждый вечер, если буксир стоял в порту, к штанге подходил помощник. Больше всех выжимал ее Шило — двенадцать раз, Лашков — семь, остальные — меньше.
Карину уже мешал живот, и его восемьдесят два кило еле вскидывали ось на высоту вытянутых рук три раза. В первый раз, предупреждая подначки, он бросил ось, наступил на нее ногой и поднял палец.
— Айн момент,— сказал он и взялся за ремешок на руке.— Часы сниму.
А потом, когда к снаряду подошли другие, отступил в сторону и так и не взялся снова за штангу.
Лобов сразу потянулся к «спортплощадке». Карин, увидев его впервые раздетым, провел ладонью по его плечам и спине и удивленно произнес:
— О-о, маэстро, а у вас жилки-то ничего, ничего…
Тоже, небось, в кружке накачался?
Лобов подобрал пресс и сказал:
— Угу.
— Гимнаст?
— Гребля и бокс,
Карин удивился еще больше:
— Молодой?! Без дураков?
— Ну…
А когда на буксире появилась штанга, Карин тотчас вытащил Лобова на палубу.
— Раз, два… шесть, с-семь…— считал электрик, глядя, как Лобов натужно выпрямляет руки под осью.
Лобов опустил штангу, подумал, что, разогревшись, размявшись предварительно, как это привык он делать в секции, мог бы, пожалуй, поднять колеса больше чем семь раз.
Лашков поднял ось восемь раз, пытался выжать ее даже девятый, но безуспешно. А на смешок Карина бросил:
— А сам-то, фигура?
Лобов решил выжать штангу десять раз, десять раз — не меньше.