Елена Старостина
(Размышления о Говорящей Машине)
Все Дети станут Взрослыми.
Это неизбежно.
Дети станут Взрослыми — и Чудо Глазастое, которое живет в них, пока они маленькие, может уснуть навсегда. Может уснуть… И они уже не сумеют «видеть барашка сквозь стенки ящика»: ведь у Взрослых нет такой фантазии.
Какими взрослые представляли себе детей
Однажды педагоги-методисты решили провести среди учеников начальных классов такой эксперимент. Десятилетним детям предложили написать сочинение на тему «В нашем лесу весной», предпослав вот такой образец:
«Пришла весна. Растаял снег. Побежали быстрые ручьи. Солнце греет сильнее. На деревьях раскрылись почки. На полянах появилась молодая зеленая трава. Расцвели подснежники. С юга прилетели птицы. Они весело поют и вьют гнезда. В нашем лесу живут разные звери. Весной у них рождаются детеныши. Весной оживают насекомые. Уже летают первые бабочки. Воздух в лесу свежий и чистый. Как хорошо в весеннем лесу!»
Главное явление природы
Эта история напоминает сюжет известной сказки современного немецкого писателя Джеймса Крюса. Профессор, который занимался речью животных и птиц, вместе со своим юным племянником изобрел Говорящую Машину с двумя микрофонами. В левый микрофон (для людей) надо было говорить на человеческом языке. В правый микрофон (для зверей и птиц) можно лаять, свистеть, мяукать. Все, что вы наговорили (или намяукали), машина тут же переведет вашему собеседнику — достаточно повернуть рычаг!
На испытания профессор пригласил всех жильцов дома с их домашними животными.
Старушка соседка принесла свою канарейку.
Профессор направил правый микрофон на канарейку и включил рубильник. И… Чем же оказалось безмятежное канарейкино щебетание?..
Хотя… на несколько минут отойдем от истории с канарейкой. Она нам еще понадобится.
А пока —
Какими оказались дети
(«Философы, поэты, исследователи» — это приблизительный перевод на язык взрослых. У мира детства совсем другая структура ценностей.)
Дети-философы:
— Я люблю природу. У нее все есть: и земля, и ягоды, нарядные деревья, цветы, даже не можешь все сосчитать. У природы еще многое есть, что даже очень умный человек не все знает.
— В природе все растет, цветет, движется.
— Все живое и неживое радуется весне.
Дети-поэты:
— Солнце пускает свои золотистые лучи на землю.
— По улицам бегут маленькие ручейки. Каждый день снег превращается в воду.
— Черемуха — веселое деревце. Когда черемуху покрывают цветы, сна даже смеется.
— Ели и сосны мылись. Вчера лил первый весенний дождь. Дождь лил очень громко.
— Расцвели одуванчики. Кажется, что вся земля в желтеньких веснушках.
(Дети наивны. Поэтому все оживает у них на глазах. Всему, что производит на них особое впечатление, они — по закону аналогии — приписывают душу или человеческие свойства.)
— Вылез из берлоги большой медведь. Он зашагал по теплой земле.
— На полянке стоит зазеленевшая кудрявая березка. А вокруг поляны цветов-то!
— Медведь вылез из ямы. Всякие червяки ползут. Соловьи свистят.
(Наверное, дети больше других знают эти схватки восторга и всплеск эмоций.)
А вот что я прочла у психолога Владимира Леви: «Богатство детской фантазии, детское легковерие и великолепные высказывания — от смешного до гениального — все это результат одного: отсутствия жесткой вероятностной организации памяти и мышления.
В детских сказках и играх возможно все. Невозможно только одно: сухость, отсутствие напряжения чувств. Основа «дологического» мышления эмоциональна. Мышление детей неразрывно спаяно с чувствами, идет у них на поводу, не способно оторваться от них. А эмоции особенно «любят» связывать все со всем без разбора, это в их стихийной природе (в своем высшем очищенном виде эта изначальная эмоциональность мышления проявляется в сфере искусства)».
Дети-исследователи:
— Когда земля согрелась, сразу трава выросла.
— Червяки вредные, они уничтожают листочки.
Но птицы не дают червякам озорничать.
— У разных зверей есть свои дела. Звери учат своих детей прыгать, летать, скакать и ходить…
Помните про канарейку?.. Давайте вернемся к ней сейчас снова.
…Ведь дети ответили своими сочинениями примерно то же самое, что наговорила в микрофон канарейка: «Справедливо ли обращаться со мной, как с грудным ребенком? Считаете ли вы, что это правильно: обращаться ко мне — прек-рас-ней-шей певице!— на «ты» и без конца говорить мне «тю-тю-тю»?»
Выслушав эту тираду, старушка от изумления лишилась дара речи. Ведь на птичьем языке это было мелодичное щебетание.
И если бы не Говорящая Машина, старушка никогда не узнала бы, что ее канарейка — существо взрослое. Зато после сеанса с Говорящей Машиной они пришли к полному согласию: старушка стала обращаться с канарейкой уважительно, а канарейка в благодарность спела старушке сочиненную специально для нее песенку.
Говорящая Машина дала возможность людям и зверям обмениваться мнениями и улаживать конфликты.
А у детей и взрослых часто нет Говорящей Машины!
Как детей поправляют
— Бабочки летают, желтые, белые. (Чувствуете, какой порхающий ритм? Взмахи цветных крыльев. Речь живая.)
«Летают желтые и белые бабочки»,— меняет порядок слов иной учитель.
(И сразу — бабочки падают. Союз «и» их, как булавкой, прикалывает.)
— В лесу появились молодые травки.
(Для этого мальчика трава не просто мягкая, которую ногами топчут, а «травки» — маленькие, острые, и в каждой дремлет зеленая жизнь.)
«…появилась трава»,— старательно правит учитель.
— Мы в лесу видели деревья: березу, елку, пихту, «…следующие»,— вставляет учитель, словно диктует непонятные, чужие слова.
— Кукушка поет одну свою любимую песню.
«Нет, так не говорят. Кукушка кукует»,— уточнит учитель.
(Но ведь мальчишка раскрыл птичий характер одним предложением. И он кукушку оправдывает и защищает от насмешек этим одним предложением. Она поет короткую песенку не потому, что других не знает, просто эта у нее — любимая.)
— В один прекрасный день я пошла в лес за подснежниками.
Случается, что учитель превращает это симпатичное, приподнятое, свое — в обычную повествовательную фразу: «Я ходила в лес за подснежниками».
(Пусть это бывает не часто, но все-таки бывает.)
— А у лисы шкура оранжевая, лиса вся желтая! «…рыжая»,— подгоняет под стандарт учитель.
— Все комары летают. (Не тучи комаров или множество, как говорят взрослые, а все, которые на земле водятся…)
Учитель ставит вопросительный знак. Так не бывает!
Как трудно понять детей
Для Федерико Гарсиа Лорки ребенок — главное явление природы.
«Из пуговицы, катушки ниток и пяти пальцев своей руки ребенок строит трудный мир, пересеченный небывалыми резонансами, которые поют и волнующе сталкиваются среди светлой радости, не поддающейся анализу… Он внутри неприступного поэтического мира, куда нет входа ни красноречию, ни сводне-воображению, ни мечтательности… Нам далеко до ребенка».
Ребенок внутри неприступного мира, а процесс его воспитания регулируется взрослыми, которые не всегда хотят в этот мир проникнуть.
Тогда они разбивают его, как скорлупу…
Это боль, от которой дети замыкаются в себе, спасая свой мир, и начинают культивировать в себе его осколки.
— Однажды я отправился в лес… Иголки очень тяжелые для муравьев, как дерево для человека. Нужно уважать труд муравьев, а вы все равно разрушаете муравейники, вот они и кусаются и стреляют кислотой,— писал взъерошенный, немножко дикий мальчишка.
— В лесу мы видели желтые одуванчики. Они очень красивые. Я видел в кино больших слонов. В лесу много зеленых деревьев. Где-то далеко кукует небольшая кукушка. Если спросишь, сколько тебе лет, она ответит.— Это другой мальчишка. Рассеянный, он сосредоточен на чем-то своем, затаенном.
…Как столкнуть ребенка с реальной действительностью, которой он боится, потому что разум его слишком еще беспомощен, чтобы в ней ориентироваться?
Как сделать этот процесс безболезненным? Как безболезненно привести ребенка от свойственного ему конкретно-образного мышления к обобщенному мышлению взрослых?
Как организовать движение от синкретических представлений к логическим понятиям?
Как вырастить человека, в котором бы сочеталось конкретно-образное мышление ребенка с обобщенным мышлением взрослого?
Не разрушая цельности и гармонии детства.
Не забывая, что «мышление детей неразрывно спаяно с чувствами».
В. А. Сухомлинский (и многие другие учителя) пробуждает детский ум, обращаясь не к уму, а к чувству и лишь через чувство — к уму. Его метод — эмоциональное пробуждение разума. Он утверждает, что сказка, фантазия приводят детей самым близким путем к правде, потому что развивают и обогащают мышление.
И тогда дети, не теряя детскости, познают неведомый внешний мир:
— У дятла два инструмента: нос и лапки.
— У грачей блестящие перья. Грачи ходят важно.
— Заяц бежит, цепляется за кусты и оставляет
пух. Вместо него вырастает серая шубка.
— У зайчих к весне родились маленькие зайчата.
Родятся они, когда еще снег в лесу лежит, а когда снег сойдет, они уже вовсю прыгают — молодые побеги грызут на солнечных полянках, в заячьи игры играют.
2
Когда я окончила школу, меня потянуло от взрослости назад — к детской наивности, зоркости и удивлению.
Время, как песочные часы, перевернулось во мне.
Мчался, грохотал будильник, отсчитывая ненужное время.
Мерещились исписанные тетради. Строчки вылезали из них и кривлялись, словно издеваясь и смеясь надо мной.
Подкралась зима, на город надела снежный колпак, густой и спрессованный.
И настала тишина. Будильник я перестала заводить.
А весной я удрала в лес.
Лес был голый. В лесу плясал ветер. Он подлетал к березам, они кланялись, и по лесу несся деревянный звон.
У ямы с черной водой стояла, как страж, бородатая сухая ель. Лед еще не лопнул. Я выломала треугольную льдину. Она была шершавая и колола руки. К льдине симметрично прилипли два бурых листа. Я сняла их: остались прозрачные углубления с черенками — как светлые глаза. Льдина оказалась маской. На солнце она серебряно сверкнула, а глаза стали выпуклыми и темными от слез.
Из-под рваных прошлогодних листьев прорезались полоски жирной, лоснящейся черной земли. А я стискивала ей кожу резиновыми сапогами. Вода ушла с поляны. Длинная, спутанная трава бугристо стелилась.
Голый мелкий березняк опоясывал поляну розовым низким кольцом. В затопленных низинах торчали из воды соломенные острова.
В городе умирала зима… Небо вымытое и спокойное. У чугунной ограды выстроились голые сгорбленные тополя, словно нищие музыканты. А все кругом было залито мертвой стеклянной водой — прозрачной кровью зимы.
А потом полил дождь.
Окна хмуро глядели из-под набрякших карнизов. Шуршали автомобили, перемигивались мокрыми разноцветными глазами…
И я забыла, кто я и куда иду: мои глаза словно бы превратились в глаза ребенка…
Дети задумываются, они ведь добрые…
Тогда я предлагаю убрать половину иголок, а чтобы не путаться, можно вообще оставить только три: (Я помогаю им совершить открытие. Я-то знаю, как в конечном счете должна выглядеть буква, и помогаю им прийти к этому от самых нелепых первобытных вариантов.)
Кто-нибудь сообразит поставить букву на ноги. И обязательно догадается пририсовать две точки сверху: как же ёжик — без глаз?
Вот и получится буква ё.
3.
А теперь давайте вернемся к детям, к их сочинениям и Говорящей Машине.
Кончился эксперимент. И педагоги с радостью отказались от прежнего невысокого мнения о творческих возможностях детей. Они задумались над тем, как надо правильно их учить. А для меня этот эксперимент оказался проверкой: после школы я пошла работать в тот же самый научно-исследовательский институт, где он в то время проводился. Первое в жизни взрослое дело.
Я соприкасаюсь с миром детей и с миром взрослых. Два возраста, как два микрофона Говорящей Машины.
Может быть, попытаться сделать их сообщающимися?
А значит, идея Говорящей Машины из фантастической превращается в реальную!
И, если попробовать, то схема действия реальной Говорящей Машины очень проста: я прихожу к детям и спрашиваю:
— Слушайте, вы когда-нибудь гладили ежей? (Когда их хочешь погладить, они колются. Вот с этого все и начинается.)
— Слова состоят из букв. А буквы заколдованы…
Дети должны написать букву, но они ее никогда не видели. Им подсказывает простая ассоциация, что буква, с которой начинается слово «ёж», должна быть похожа на него.
— Наверное, она колючая,— догадываются дети.
Я прошу нарисовать эту букву. Мне интересно. А дети запыхтят от усердия и намалюют чудовище, утыканное иголками. Примерно так:
Догадались!
Тогда я говорю: правильно, но ведь эта растрепанная, злая буква станет жить в алфавите рядом с другими. И всех будет колоть и обижать.
Дети и Взрослые не всегда понимают друг друга.
Поэтому им тоже нужна Говорящая Машина. И эту роль должен взять на себя взрослый, умный
и добрый человек.
Журнал Юность № 6 июнь 1973 г.
