Елена Воронцова
Документальная повесть
Таинственная сила
У каждого человека особый путь, и этот свой путь Марина хорошо чувствовала, хоть часто и не могла его объяснить. Жизнь у нее складывалась счастливо. От нее многого ждали, она находилась в центре внимания родных и знакомых. Правда, когда пришло время выбирать институт, родители, по профессии теплофизики, решили, что их чадо тоже должно стать теплофизиком. Но разве она, девочка из литературного клуба «Дерзание», могла на это согласиться? Да, в школе Марину увлекала и физика, но то была ядерная, а родители занимались самыми обыкновенными котлами.
Еще в пятнадцать лет Марина захотела объять необъятное, объяснить необъяснимое и стала жить замыслом большой литературоведческой работы. Она днями просиживала в библиотеке и к концу десятого класса решила поступать на филологический факультет Ленинградского пединститута. Родные и знакомые удивлялись ее выбору: кем-кем, а учителем Марина быть не собиралась. Но ведь именно здесь, в Герценовском пединституте, она могла непосредственно общаться с Владимиром Николаевичем Альфонсовым — как он читал советскую литературу! — и с Владимиром Александровичем Западовым, человеком огромной эрудиции, специалистом по теории стиха.
«Есть сила, которая меня ведет и которой я полностью покоряюсь. То, что предлагали вы, увело бы меня в сторону»,— объясняла она близким. А на педагогику можно было вообще не ходить. При своих способностях Марина сдавала этот предмет так: немножко о системе Макаренко, потом о Сухомлинском, как он идет от доброты, от того, что ребенку хочется, а не от того, что он должен; затем про любовь к детям Януша Корчака («В «Новом мире» прочитала, а не в ваших учебниках»), и все в восторге.
Может, и правда существовала эта сила, которая вела Марину по особому пути? Однажды на третьем курсе она случайно наткнулась на никому не известного (в учебниках о нем два-три слова), но удивительного, прекрасного Поэта восемнадцатого века. Опять сутками сидела в библиотеке, разыскивала документы, письма, стихи, а в результате получилась огромная статья — о литературе дворянской фронды, об их журналах, о них самих.
— Ужасно интересные, неоднозначные были люди! А мы о них ни черта не знаем,— объясняла Марина родным и знакомым свое новое увлечение…
Они были очень молоды. Самому старшему из кружка Хераскова — двадцать семь лет. Новой русской литературе на несколько лет больше. Все только начиналось. Поиски своего места в обществе.
Желание построить человеческую жизнь на основе разума. И преследования (доносы!) за это желание.
Стихи в форме ромбов (да, ее Поэт писал и такие) и чудесная лирика.
Нет мер тому, как я… как я ее люблю.
Нет мер… нет мер и в том, какую грусть терплю.
Мила мне… Я люблю… но льзя ль то изъяснить?
Не знаю, как сказать, могу лишь вобразить.
А. А. Ржевский, русский поэт XVIII века (круг Хераскова).
Правда, летом был еще пионерский лагерь. Будущие учителя обязаны работать вожатыми. И коли уж пришлось и ей, Марина предложила ребятам организовать государство Швамбранию. Они выбрали президента, герольда, менестрелей и, несмотря на то, что Швамбрания была республикой, сделали Марину своей «королевой».
Статью Марины о ее Поэте между тем обещали взять в сборник, который готовился тогда в Пушкинском доме. «Русская лирика 60-х годов XVIII века» стала темой ее дипломного сочинения. С докладом о своих поисках она выступала на научной студенческой конференции. Публика недоумевала: зачем докладчику какой-то мелкий поэт восемнадцатого века? Ее даже обвиняли в… женственности: она, мол, влюблена в своего Поэта, а ученый не должен влюбляться, он должен быть трезвым, объективным.
«Ерунда! Можно, нужно влюбляться и ненавидеть тоже»,— так сформулировала она свое кредо.
Впрочем, покончив с дипломом, Марина поставила крест и на науке вообще и на литературоведении в частности. Она не ученый и быть им не может.
Оканчивая институт, Марина решила заняться телевидением — тележурналистикой или теледраматургией. «Мне мало — только писать. Я должна участвовать в том, о чем пишу»,— объясняла она свое («теперь уж последнее») увлечение.
Только как быть с распределением? Марина жила в сплошных неизвестностях. Западов советовал идти в аспирантуру, но это опять наука. Были мысли о свободном дипломе; свободный — значит иди, куда хочешь. Но дадут ли, а если и дадут, то что с ним делать? В конце концов, Марину Смусину все-таки направили в школу, и по дороге на телестудию (написала сценарий «Когда остановились карусели» — о том, как исчезают из жизни сказка и волшебство) она туда заглянула.
Здание было новым, но его уже ремонтировали.
Перепрыгивая через остатки снятых лесов, чуть не уронив куда-то в известь сумку со сценарием, Марина, наконец, набрела на средних лет женщину в забрызганном халате; та красила в белый цвет дверь туалета. Марина решила, что это завхоз, но ошиблась. Дверь красила завуч Ирина Васильевна Баранова.
— Ну, литераторы вам, конечно, не нужны? — спросила ее Марина. Одетая в очень короткую белую юбку по последней моде, она надеялась, что не понравится завучу и та вдруг ее не возьмет. Ведь есть сила, которая ведет Марину по особому пути. Что-нибудь да случится. Не может же она и в самом деле стать из Мариночки Мариной Львовной. Однако, перестав красить дверь, завуч принялась расспрашивать Марину об институте (Герценовский) и о том, что молодой педагог умеет еще делать, кроме своего предмета.
— Думаю, что это-то я смогу,— показала Марина на дверь.
— Ну вот и хорошо. Будем оформлять документы.— Завуч была невозмутима. И Марине пришлось пройти за ней в канцелярию.
Для жизни должны мы утехи находить;
Но для одних утех не должно в свете жить,— когда-то, еще в восемнадцатом веке, писал ее Поэт.
Журнал Юность № 4 апрель 1973
