Что это было: письмо, страничка из дневника? Кто это написал? «Нет, дорогой друг, я не согласен с тобой и никогда не соглашусь, что труд всемогущ, что делает он человека чище, благороднее. Люди остаются всегда такими, какие они есть. И если кому-то кажется, что он изменился, то это всего лишь видимость, самообман. Не больше Ты можешь обвинить меня в скептицизме и еще в чем угодно, но я смотрю на вещи глазами смертного. То есть мой уровень сознания всецело зависит от уровня материальных благ. Ты живешь в городе и, видимо, не знаешь, что такое мозоли и как они болят. Поэтому ты все рисуешь светлыми красками. Оптимизм — дело хорошее. Я за оптимизм, подкрепленный приличным заработком! Но нельзя же забывать и о суровой действительности. Нет, дорогой друг, есть еще и черные краски. И давай забудем о полутонах. Извини, но я хочу быть откровенным. Хотя заранее знаю, что не найду у тебя поддержки. Ты еще в школе отличался этаким необузданным оптимизмом. Какие ты плакаты, какие ты лозунги писал! А сам вечно ходил в одних штанах. Помнишь, у тебя были серые штаны с чернильным пятном на одном месте?.. Заранее знаю, что ты скажешь: «Мы не стеснялись своих штанов. Не в этом дело. Есть вещи поважнее…» А мне плевать на эти важные вещи! На стройку съехалась разношерстная братия. Кое-кого могу описать.
Виктор Тараненко. Высокоидейный человек, вы с ним одного поля ягода… Служил на флоте. Работает экскаваторщиком. Норму, конечно, перевыполняет. Словом, горячий парень. А по-моему, обыкновенный маньяк.
Сильва. Надо отдать должное — красавица. Таких, как она, на улице Горького не каждый день встретишь. В нее здесь все повально влюблены. Не составляю исключения и я, и мне она нравится. Как женщина. Не больше. У меня даже (не обвини в цинизме) мелькают иногда грешные мысли. Туг, брат, кругом лес, да небо, да филин по ночам, как леший, гукает, да грязь непролазная, да работы невпроворот… Тут скоро превратишься в законченного дикаря. А ведь есть, кроме всего этого, улица Горького, Большой театр. И даже Малый есть. Метро. Рестораны. Есть еще тихие закоулки и «пятачок» около «Метрополя», где можно стоять, ни о чем не думая, говорить какой-нибудь девушке всякую чушь, можно целовать ее, если тебе и ей этого захочется… Можно, наконец, сесть в электричку и уехать в Подмосковье. Можно на дачу. На своей машине. Со своей женой. Можно и с чужой. Ведь все это есть. Понимаешь, черт побери, есть же все это!
А что здесь? Лес. Грязь. Работа. Сильва. Вот кому по улице Горького надо гулять!.. По-моему, у таких романтичных особ всегда один конец — удачное или менее удачное замужество» дети, внуки и благополучная старость. Конечно, с пенсией.
Генка Воронков. Моторист. Управляет большой лодкой, громко именуемой катером. От одного берега до другого сто пятьдесят метров. А вид у этого парня, по меньшей мере, как у капитана дальнего плавания. Меня смешат эти потуги вырасти в собственных глазах… Скажи, где чувство меры? О созидатели всевозможных материальных ценностей! Сотни лет существуют города со своими Луврами, Третьяковыми, Эрмитажами. Кто их построил? Назови мне всю эту массу. Не назовешь.
Извини, что отвлекся, но без этого отступления характеристика таких, как Генка Воронков, была бы неполной.
Одним словом, ничего интересного. Живу, как говорят, где раки зимуют. Глухомань. А люди работают, к чему-то стремятся, чего-то ищут, чего-то добиваются. Несколько дней назад ночью та же Сильва — она здесь комсомольский премьер — объявила тревогу. И представь себе, за ней пошли. Ночью, в грязь парни разгружали ящики с оборудованием. Скажи, почему ночью, а не утром? Я уверен, что фанатики и мост построят раньше срока. Непременно. Хоть на два дня, но раньше срока. Скажи, а что изменится от этого на земле?
Ну, хватит. Тема слишком скучная. Приеду, тогда расскажу многое. Ведь я тоже испил чашу романтики и пришел к выводу… Хватит. О выводах потом… До скорой встречи ил Большой земле…»
Я сижу на груде горячих камней. Маленький катерок покачивается на воде. Я с грустью смотрю на него. Теперь он, этот работяга-катерок, остался не у дел: через Турыш построили временный деревянный мост, и я срочно переквалифицировался. Помогал монтировать новый копер и буду работать на нем. Завтра забьют первую сваю. Первую!»
Потом в котловане заложат фундамент, забетонируют. Потом поднимутся над водой бетонные опоры, ажурные пролеты и по новой дороге, через наш мост, пройдут первые машины. Потом их пройдет много, сотни, тысячи машин, и на одной из них уеду отсюда я. Уеду открыто, может быть, в отпуск. Представьте, я никогда еще не был в отпуске.
Перечитываю еще раз то место, где говорится обо мне, и чувствую, как закипает в душе обида. Кто это написал? Жора? На него это похоже. В конце концов, неважно, кто написал. Обидно, что есть типы, которые не верят мне, не верят людям и вообще ни во что не верят. А Виктор говорит: глазное — оправдать доверие. Может быть, действительно в жизни так и бывает, как сказано в этом письме?
Удивительная штука — жизнь. Тысячи поворотов, и не знаешь, что ждет тебя за каждым из них.
Я осторожно отношусь к жизни: слишком уж круто, порой жестоко обходилась она со мной.
Хочется быть человеком. Понимаете, че-ло-ве-ком!
Большое жаркое солнце медленно опускается за кромку леса. Душно. Даже близость реки не освежает. Воздух кажется густым, устоявшимся, неподвижным. Можешь потрогать его рукой, можешь сжать в ладони и, обжигая губы, попробовать на вкус…
К цементному складу из последнего рейса пришли автомашины. Возле одной из машин Жора отчаянно с кем-то спорил.
— Рейсы рейсами, ты мне до последнего метра засчитай километраж. Законы я не хуже тебя знаю. Ну чего там застряли?— Это уже относилось к кому-то другому,
С левого берега возвращалась бригада монтажников. В полном составе, все семнадцать человек.
Вышла из своей конторки Сильва в светлом нарядном платье, в лакировках, будто на танцы собралась.
Я скомкал письмо, хотел бросить в Турыш, но раздумал и положил в карман. Я смотрел на яркий солнечный закат, отраженный в воде, и думал: «Пусть будет так — живем, где раки зимуют». За жизнь деремся, дорогу строим… И вдруг слова обрели форму и сложились в стихи:
Живем мы с тобою.
Где раки зимуют.
И строим мы с боем
Дорогу большую.
Потом снова достал письмо и наискосок, как резолюцию, записал эти строчки. Чтобы не забыть. Когда я встречу Риту, я обязательно прочту ей эти стихи.
И еще я подумал:
«Это неправда, что люди бесследно исчезают, неправда. Люди столько делают своими руками! Иногда кажется, что не только города, машины, дороги, но и леса, горы, реки, моря, даже небо и облака, дожди и солнце — все, все создано людьми, И неважно, что нет уже тех людей,— есть горы, небо, моря и реки!»
Поначалу человек, написавший письмо, показался мне страшно умным. Сейчас я понял, что это всего лишь червяк, который сидит в своей дырке и дрожит от мысли, как бы кто его не потревожил. А я не хочу быть червяком. Я хочу быть человеком среди людей.
Журнал Юность 08 август 1963 г.