Владимир Козырин

Типичная для нашего завода картина: участок реконструируется без остановки производства.
За серыми заградительными щитами вспыхивают ослепительные молнии электросварки, брызжет огненный горох. Пулеметная дробь пневматических зубил, вой гайковертов, грохот жести, змеиное шипение клепально-сварочных аппаратов. В нос бьет горьковато-кислый душок. В беспорядке валяются ржавые обломки железа. А сбоку, пощелкивая ячейками ведущей цепи, степенно движется конвейер: тут «делают программу».
Ко мне подошел парень в брезентовке, испачканной солидолом, в надвинутой на самые глаза белой монтажной каске с козырьком. «Слесарь-сборщик, а в брезентовке и в каске»,— отметил я про себя.
— Маршагин?
— Точно! А что дальше? — с вызовом спросил парень.
— Да вот интересно, как тебе удалось добиться первенства в соревновании,— сказал я.
— Газетчик?— Лицо Маршагина сморщилось.
— Нет,— успокоил я его.— Я мастер из соседнего цеха. Хочу поучиться.
— Все ясно, начальник. Значит, дело было так. Перешел из передовой бригады в отстающую. Ну, как Гаганова… Понял? Привет родным!..— Он помахал мне рукой.
«Парень с гонорком»,— подумал я, но не сдаваться же. Я пошел с ним рядом.
— Хочу поучиться. Серьезно…
— Тут вот тоже серьезно! — Маршагин вынул из кармана заводскую многотиражку и прочел: «Ветер развевал его кудри…» А где они у меня? — Он приподнял каску, и я увидел жесткий, слегка примятый бобрик. — Или вот: «Как-то в театре ему пришла идея…» А я давно не был в театре. Возможно ли, рационализатор и не любит театра?.. Ну уж какой есть! Не люблю театр. Вот кино, книги…
Я знал уже о нем кое-что. В цехе про него говорили разное. В бюро кадров: «Маршагин-то? Он с приветом, все ему не слава богу, вечно что-нибудь отчебучит!» В комитете комсомола: «Парень что надо, напористый, энергичный. Горяч, правда!..» В бухгалтерии: «Деньги любит». В партбюро: «Парень дельный: о производстве думает, рационализирует, старательный. Трудяга. Но в обиду себя не даст. И принципиальный. Мы его скоро думаем в кандидаты принять…»
А до этого он сменил несколько заводов и городов. Чуть ли не летуном числился. В Ярославле, на одном из заводов, в ответ на просьбу мастера остаться на работе сверхурочно, вспылил: «Не пойду! И другим не советую. Вы штурмовщину устраиваете. Напишу об этом в «Правду»!» И ушел домой. Ему этого не простили. Вспомнили, что и раньше отказывался работать сверхурочно. И тут же ярлычок приклеили: лодырь, бездельник. Вспомнили, как он когда-то резко разговаривал с работниками бухгалтерии. И как рассказывал рабочим из другой бригады о случившемся на участке. В результате появилось в трудовой книжке традиционное: «По собственному желанию».
Потом были Кандалакша, Стерлитамак, Ростов, Одесса. В Москве задержался проездом: узнал, что па нашем заводе можно устроиться. Решил зимой подработать деньжат, а к лету перебраться в родной Новосибирск.
— Никогда бы раньше не поверил, что так получится. Вот мы говорим: соревнование. Сколько я работал до этого, столько раз слышал о соревновании, а ведь никогда не думал, что благодаря соревнованию стану рационализатором!
В семьдесят первом году это было.
На заводе летом всегда рабочие требуются. Хотел Маршагин сразу к испытателям, но попал в механосборочный, на участок мелких серий. Бригада была в общем-то неплохая, но не нашел общего языка с мастером. Собрался было уже уходить, но тут назначили нового мастера — Петра Ивановича Милованова.
Тот дела повел круто: начал сразу с вопроса о соревновании. Собрал бригаду, спросил у каждого, кто какое брал личное обязательство. Многие не знали. Писал за них обязательства прежний мастер.
Не знал своего обязательства и Маршагин.
— Вот вам поручение на дом,— сказал Милованов,— каждому продумать и написать личное обязательство своей рукой и в понедельник утром принести мне. Только прошу не писать по трафарету.
Прежние ваши обязательства — словно под копирку. И еще: без глупостей, без самоочевидного. Вот, например, такого: обязуюсь не нарушать трудовой дисциплины, не опаздывать на работу, не совершать прогулов, обязуюсь выпускать продукцию только хорошего качества. А кто ее примет, продукцию плохого качества?.. И еще один бич: неконкретность.
Маршагин берет обязательство экономить электроэнергию, смазочные материалы, бережно относиться к инструменту. А сколько сэкономить? Ведь можно и двадцать киловатт сэкономить и сто пятьдесят. Короче, обязательства должны быть конкретные.
— Сыты по горло! — крикнул кто-то.
— Верно! Выдумали волокиту! — поддержал Маршагин.
— А вот с тебя-то я и начну! — сказал мастер. — Прямо сейчас садись и пиши…
Прежде редко занимался этим делом Алексей Маршагин. Даже не знал, с чего начать. Однако с «шапкой» справился быстро: «Обязуюсь отлично трудиться…» А дальше?
— К какому числу выполнишь план?
— К 27 декабря.
— А это почему?
— Все так пишут…
— Да, но бригада-то выполнила прошлый годовой план к десятому… А в этом году, выходит, все вы снижаете, темпы.
Алексей хотел было возразить, но подумал: «Один черт, через два месяца сбегу, буду писать все, что скажет».
— Теперь пиши: «Обязуюсь сэкономить двадцать киловатт электроэнергии и внести одно рацпредложение по увеличению производительности труда».
— Ну, ты уж извини-подвинься — этого я писать не буду. Какой из меня рационализатор? Я в школе-то еле-еле тянул.
— Ты нормальный человек?
— Допустим…
— Каждый рабочий может стать рационализатором. Это уже доказано. Стахановым можешь ты не быть, но внести предложение по улучшению условий труда или лучшей организации производства обязан.
— Да какое ж это обязательство, товарищ мастер? Это принудиловка!
— Пиши дальше: «Обязуюсь не превышать лимита по рекламациям, снизив их на 100% по своей позиции…»
— А что я буду иметь от этих обязательств, а? Вам-то они для галочки нужны, а мне зачем?
— Затем, чтоб тебя человеком сделать, чудило!
Подходил к концу месяц. Мастер готовился к подведению итогов. Но бригаду, в том числе и Алексея, это почти не волновало. Они уже привыкли к обычному ритуалу: скучненькое собраньице, на которое придет не больше трети ребят бригады. Мастер зачитает список лучших, на его взгляд, рабочих. Эти же передовики обычно официально становились и
победителями в соревновании по участку. Все. Ни премии, ни почета. Звание «Лучший по профессии» обычно давали по очереди всем, чтоб не обидеть кого.
Новый мастер все построил по-иному… На собрание по подведению итогов заставил прийти всех до единого. На участке стало известно, что на подведение итогов Милованов пригласил членов комитета комсомола, бухгалтерию, плановое бюро, цехком.
— Для чего это? — удивлялись люди.
— Для дела. Болельщики нужны. Знаете, когда на стадионе мало болельщиков, игроки хуже играют.
Так и тут. Надо, чтоб подведение итогов было ярким, торжественным… Солидная аудитория настраивает на серьезный лад.
А тут еще выяснилось, что на собрание мастер пригласил даже четырех девчат с других участков.
— А их-то зачем? — спросил предцехкома Холодов.
— Вот эта, в красной шапочке,— подруга Маршагина, а рядом с ней — Шебунина. А Шебунин занял первое место. Пусть ему будет приятно. И ей почет.
— А на каком же месте Маршагин? На четвертом? Да вы что, он же уйдет, если вы это при дивчине скажете…
— Все будет в ажуре. Он сибиряк, парень самолюбивый. Когда его заденет, начнет состязаться по-настоящему.
…Собрание по подведению итогов прошло бурно и интересно. На первом месте оказался Виктор Шебунин, слесарь-сменщик. Это немножко подстегнуло Маршагина. Кто победил? Середнячок. Да он же никогда больше 110 процентов не вытягивал! Постановили: за победу в соревновании по участку наградить слесаря-сборщика Шебунина Виктора бесплатной путевкой в дом отдыха, выдать ему денежную премию в размере 50 рублей и занести в цеховую Книгу почета.
Красный уголок загремел аплодисментами, все встали. Алексей, открыв дверь, помчался в общежитие.
Утром с мастером не поздоровался.
— Ты чего надулся-то? — подошел Милованов.
— Тоже мне нашли передовика! Да я его всегда могу причесать!
— А чего же не причесал? Болтология… А ты знаешь, на сколько ему наряд закрыли?
— Рублишек, наверно, на двести,— усмехнулся Алексей.
— А двести восемьдесят не хочешь?
Маршагин нервно выдернул из кармана яркую пачку сигарет, закурил…
На свидание к своей Кате в тот день Алеша не пошел. Что-то не очень радостное для себя высмотрел он в ее глазах, когда они переглянулись на том собрании…
Через неделю мастер объявил:
— С завтрашнего дня у нас на участке начнем выдавать ежедневное подведение итогов, в которых будут указаны заработок рабочего и процент выполнения нормы за день и с начала месяца. Там будет графа с указанием процента, который вам нужно сделать, чтобы выполнить свое соцобязательство. Вчера в цехкоме согласились еще с одним моим предложением. Теперь победитель соревнования за год получит право передвигаться в очереди на квартиру.
Это сообщение многих подзадорило.
— Соревноваться будем по десятибалльной системе,— продолжал мастер.— За каждые пять процентов перевыполнения нормы — лишний балл. За внедрение и применение интересных приспособлений, повышающих производительность труда,— еще пять баллов. За отличное качество работы — четыре.
Если человек учится,— единичка обеспечена. И, конечно, за культуру производства, если нет замечаний со стороны инженера по технике безопасности и начальника хозслужбы, добавляется два балла.
Чтобы не было ненужного ажиотажа (социалистическое соревнование — это не состязание наперегонки, это, прежде всего, взаимная помощь), будем делать так: Иванов, например, умеет проделывать операцию, экономя против нормы десять секунд. Так вот: если он откроет свой секрет и обучит прогрессивному приему других, ему начисляется пять баллов сразу на три месяца вперед. Ясно?
— Нет, не все ясно, товарищ мастер! — поднялся Маршагин.— Допустим, я или кто-то другой окончит техникум, а работать останется здесь. Учиться дальше вроде уже некуда: у него за плечами техникум. А другой учится в 9-м классе, и ему — балл, а у кого диплом техника — ничего? Несправедливо.
— Пусть учится в школе передового опыта — буду ставить балл. И учтите: у кого в школе будет за месяц без уважительных причин более трех пропусков — балл снимается. Я сам буду проверять.
На другой день на участок принесли первые итоги по соревнованию. Милованов стал их зачитывать.
И почему-то начал с Маршагина.
— Итак, у слесаря-сборщика Маршагина, табельный номер 4267, на сегодня такие показатели. Заработок за вчерашний день без премии составил 6 рублей 24 копейки, норма выполнена на 120 процентов. С начала месяца по отношению к плану идет с опережением на 12 процентов. Он отстает от нашего лидера Шебунина сегодня на 10 процентов, но вчера почти догнал его — недобрал 1,5 процента. Причина уважительная: был простой на смежной операции.
На другой день вечером мастер опять говорил о ходе соревнования. Опять Маршагин отстал на 5 процентов. И это тревожило: ведь простоев в этот день не было. Маршагин заметил, что с появлением «молний» (они теперь вывешивались через день) у всех появился интерес к работе, к общим делам.
Уже с утра, во время перекуров, начинались разговоры о тех, кто лидирует, делались прогнозы.
Однажды Маршагин, идя из столовой, услышал за будкой разговор:
— И ты думаешь, он догонит Витька? Кишка тонка! — Это голос слесаря Николая Рябцева.
— При всех сказал вчера: «причешу». Сибиряк, сам знаешь,— говорил Миша Котов.
— Слепой сказал: посмотрим. Только мало каши ел твой Маршагин, чтоб Витька «сделать».
— «Сделает», вот увидишь — он парень напористый,— уверенно заявил Котов.
«Ну все! Уж теперь-то надо выложиться,— решил про себя Маршагин. — Только в чем же секрет его успеха? Ведь все вроде делают одинаково. Почему к вечеру оказывается, что Шебунин всегда на 5—8 процентов обходит?.. Приписки быть не могло: мастер и контролер все проверяют и учитывают».
На другой день на участке появился информационный щит. На нем — фамилии всех членов бригады. Против каждой — цифры: их брали из журнала мастера. На стенде в разделе «Какое место занимает по участку» против фамилии Маршагина стояла цифра «4». Это его огорчило. Ведь вчера же был он на втором месте. Из-за него даже люди спорили. Как о футболисте. А теперь засмеют.
После смены он подошел к мастеру.
— Петр Иванович, почему так получается? Идем и начинаем работать одинаково, а к концу смены вдруг Шебунин впереди?
— А разве на беговых дорожках не так? Все вроде начинают вместе, а финиш разный. Ты знаешь, на чем горишь? На затяжке кулачка. Я наблюдал за вами не раз. Он берет сразу правой рукой шайбу, шплинт и гайку. А левой, ты это заметь, уже держит кулачок. И за счет этого выгадывает обычно пять — восемь секунд. Вот они в итоге-то и набегают к концу смены, превращаясь в дополнительные детали. Медлишь ты и на подгонке восьмерки. Он заранее ставит все под один угол, чтобы потом не тратить времени на развороты. И на каждых трех дисках выгадывает по пять секунд. И опять набегают у него дополнительные проценты. Вот все это и выводит его на первое место. Ты не стесняйся, подучись у него. Тут ничего зазорного нет!
— Но он же тогда дополнительные баллы получит за распространение ценного опыта,— вроде как в шутку бросил Маршагин.
— Получит, верно. Смотри в будущее, не живи сегодняшним днем. В этот месяц он победит, а затем, усвоив его метод, опередишь ты. И потом давай думай. Тут одной, как говорят, «нутряной силой» и «пупком» не возьмешь. Продумай, как сделать держатель диска. Может, подставку оборудовать специальную. Или еще что-нибудь. Придумаешь — получишь фору в семь баллов. Ты же знаешь Ефимова Николая, который на Доске почета в заводской аллее висит? Сейчас он заслуженный рационализатор РСФСР. А вот восемь лет назад также считал,
что ни к чему не способен. И начал-то с простого: переставил с одного места на другое пустячную деталь. А потом пошел дальше. В рационализации важно сделать первый шаг, перебороть косную мысль, живущую в нашем сознании подспудно. Дескать, раз люди однажды что-то сделали,— значит, сделали совершенно. Нет. В каждой операции, если внимательно присмотреться, можно внести десятки рацпредложений. Думать надо, изучать…
После этой беседы Алексею спалось плохо. В голове возникали десятки вариантов, как обогнать Шебунина. Но вывод напрашивался один: надо внести какое-то рацпредложение. Пусть даже небольшое. Тем более, мастер тотчас поддерживает всякое новшество. Для начала решил усвоить прием Шебунина: единовременный захват трех деталей одной рукой — «хватку Шебунина», как называл этот прием мастер. Целую неделю он приходил на полчаса раньше, во время пересменки под видом подготовки рабочего места учился правой рукой брать сразу шайбу, шплинт и гайку, а левой держать кулачок. И вдруг через два дня обнаружил, что сделал на 25 деталей больше. Через пять дней мастер на оперативке сообщил:
— За вчерашний день на первое место по всем показателям вышли два человека — Шебунин и Маршагин. У них по 127 процентов выработки. Но за внедрение нового способа единовременного захвата трех позиций Шебунину, как я и говорил, набавляется пять баллов. Поэтому он пока впереди. Но я вижу, что Маршагин задумал что-то серьезное. И ты, Виктор, особо-то нос не задирай.
…Дня через два после этого, стоя у конвейера, Алексей вдруг подумал: что, если для гаек, шайб и шплинтов соорудить вверху небольшой шкафчик с отделениями? Против каждого отделения сделать своего рода спуск. Подходит деталь — задевает спущенный книзу шкив. Дверца открывается, и из шкафчика в руки сборщика скатываются шплинт, гайка и шайба. А подачу кулачка сделать так. Ящик с педалью. В ящике — кулачки. Когда нужна деталь — нажимаешь на педаль.
Он продумал еще раз. Потом сказал мастеру. Тот, внимательно выслушав, похлопал по плечу Алексея:
— Молодец! Умная идея! Мы же тут сразу убиваем двух зайцев: механизируем ручной труд и убыстряем саму сборку. И можем процентов на пять повысить производительность. Я после смены зайду к механику. Посоветоваться надо. Вот видишь, ты уже начал рационализировать и даже изобретать.
— А если не понравится механику? — опасливо покачал головой Алексей.
— Не понравится механику — пойдем дальше. Но даю слово: эту идею мы внедрим у себя. А ты думай о другом. Правда, ты в этом месяце, наверно, уже первое место не получишь: Шебунин на сегодня здорово опередил тебя. Ты в начале месяца много накопил минусов. Но второе — за тобой.
Однако Алексея теперь почему-то уже не очень-то волновало, кто будет первым. Его захватил, как говорил мастер, «дух изобретательства и рационализации». Еще не зная точно судьбу первого своего маленького изобретения, он начал думать о другом. Ему пришла в голову дерзкая мысль: сократить сам конвейер метров на двадцать. Что это даст? Во-первых, сократится число рабочих. Во-вторых, освободится большая производственная площадь и будет где поставить станок-дублер, из-за отсутствия которого очень часто были простои. А чтобы норма выработки участка не снизилась, увеличить звездочку вала, и конвейер пойдет быстрее. Управиться можно: ведь будет же внедрен его, как назвал мастер, «шкаф автоматической подачи узловых деталей по пятой позиции».
Эта мысль понравилась всем. И уже через неделю в заводской многотиражке, где говорилось о рационализаторском движении на заводе, писали:
«Большие надежды подает начинающий изобретатель молодой слесарь-сборщик Алексей Маршагин…»
Раз двенадцать перечитал заметку Алексей. Впервые в жизни о нем написали в газете. И не в какойнибудь там стенной, а в настоящей, печатной.
Шебунин побеждал Алексея три раза. До самого октября при всем своем желании Маршагин так и не смог его догнать. Обидно было. Не хватало-то считанных процентов. Помешала Алексею и одна пришедшая рекламация. Горькое чувство досады на себя не покидало его все время. И хоть имел Маршагин двести двадцать рублей заработка, а норма выработки не была ни разу ниже 120 процентов, он все-таки был собой недоволен.
В декабре наконец внедрили все его предложения, и он сразу получил «опережение». Но и без этого ему удалось обойти Шебунина на 1,2 процента по культуре производства и выработке.
Вовек не забыть ему того радостного собрания по подведению итогов. И награждения бесплатной путевкой, денежной премией в размере 100 рублей и занесения в Книгу почета не забыть…
— Так и остался я на заводе. И уж теперь — баста. Отсюда никуда не уйду, тут мой дом. Сейчас думаю, как бы улучшить подачу верхней автоматической линии. Имеется тут одно предложение, сейчас бегаю с монтажниками. Я-то сегодня во вторую смену, а с ними так, до работы… Ну пока, а то Шебунин опять вчера вырвался вперед…