Шло время, и, несмотря на огорчения (они неизбежны!), Марина окончательно освоилась со своей новой должностью. Линейки, сборы, собрания — порой она уже чувствовала себя здесь как рыба в воде. Поручала, требовала, проверяла и, что очень важно, ни на минуту не забывала и о любимом, самом духовном своем детище — Театре на Гражданке. Кажется, совсем недавно Марина создавала свой первый, «лермонтовский», спектакль, а если посчитать, с тех пор прошло уже столько времени — удивительно! Вывести спектакли за рамки просто спектаклей, столкнуть их со сцены в зал, сделать центром вечеров-диспутов, даже комсомольских собраний — вот о чем мечтала теперь Марина.
В результате появился пятый в репертуаре их театра спектакль «Монологи» или другое название — «Человек во все времена».
В актовом зале горели теплым пламенем свечи в старинных подсвечниках. Шел импровизированный спектакль. Актеры сидели вперемежку со зрителями тесным полукругом. Легко, как бы сами, переходя от одного чтеца к другому, звучали стихи. «Кто этот дивный великан, одеян светлою бронею… Не ты ль, о мужество граждан, неколебимых, благородных» — Рылеева, «Иди в огонь за честь отчизны, за убежденье, за любовь» — Некрасова.
— Гражданское мужество декабристов. Гражданская лирика Некрасова. За годы, что учитесь в школе, вы не раз слышали это слово: «гражданственность». Примеры гражданских чувств, мыслей, подвигов не раз приводили в сочинениях. Однако задумаемся опять: что значит быть гражданином?
Вопрос не простой и не праздный,— мягким, сосредоточенным на смысле голосом вела разговор Марина.
— «Не может сын глядеть спокойно на горе матери родной, не будет гражданин достойный к отчизне холоден душой,— ему нет горше укоризны…»,— как бы отвечая на ее вопрос, читала Некрасова Лена Обухова.
— «А что такое гражданин? Отечества достойный сын»,— продолжала за Леной Марина.— Нет ничего благороднее, чем быть достойным сыном своего отечества. Ведь это значит принадлежать к числу тех, чьи чувства ответственности, долга столь сильны, что заставляют человека действовать, презирая собственное благополучие. Почему, например, Рылеев написал целую оду гражданскому мужеству? Почему он написал: «Но подвиг воина гигантской и стыд сраженных им врагов в суде ума, в суде веков — ничто пред доблестью гражданской»?
— Потому что гражданин — это этот, как вы говорили, сознательный член общества,— высказался Вася Тюков.— Он не только в военных сражениях, он всегда борется за счастье других. Васька-двоечник, хоккеист Васька и — «сознательный член общества»!
— Правильно, Вася, верно. Возможность проявления истинно гражданских чувств дают не только времена необычайные, но и наша повседневная жизнь,— обрадовалась Марина.— Сказать в лицо человеку, что ты думаешь о его действиях, если они кажутся тебе плохими. Еще? Какие поступки близки к проявлению гражданственности?
— Выдать на собрании правду,— улыбнулся Дима Напастников.
— Расти образованным человеком,— осторожно вставила Таня Мусина.
— Выбрать себе профессию, с которой больше всего сможешь сделать для человечества,— авторитетно сказал Шура Жемчужников.— Не помалкивать, как некоторые. Уметь отстаивать свое мнение. Двоек не получать…
Рассуждения сыпались, как из рога изобилия. Вот оно, реальное воплощение новых, осенивших Марину идей. Она долго шла к этой постановке. Стремление к идеалу — единственный и вечный путь мастера. По дороге был сделай «блокадный» спектакль — по стихам и дневникам Ольги Берггольц.
Они выступали с ним перед людьми, пережившими блокаду. Потом лирическая композиция из стихов, дневников, писем Павла Когана, Михаила Кульчицкого, Николая Майорова, Бориса Смоленского — «Сквозь время».
Потом, правда, появился спектакль, который несколько выпадал из общего русла. Правил без исключения не бывает. Он назывался «Обозрение-плакат «Наш марш». Четкие звуки маршей, синие блузы шагающих в колонне ребят. То выстраиваясь в виде шестеренки, то замирая пирамидой в форме террикона, они перечисляли фабрики, шахты, электростанции. Ведущий: «Есть ли у нас возможности для выполнения контрольных цифр на 1931 год?» Хор: «Да, такие возможности у нас имеются!» Ведущий: «В чем состоят эти возможности?» Хор: «Прежде всего требуются достаточные природные богатства». Ведущий: «Есть ли они у нас?» Хор: «Есть!» Участники поднимают над головой бумажные кубики (у каждого один кубик). На них написано: «Железная руда», «Нефть», «Уголь», «Хлопок», «Хлеб».
Появился этот спектакль случайно — попросили знакомые. У кого-то там было задание организовать посвященный пятилеткам вечер на фабрике. Попросили помочь, и, деваться некуда, Марина села писать сценарий. Что нужно для фабрики? Ну, конечно, побольше цифр, дат и названий. А как впихнуть их все в одно действие? Ее вдруг осенило. В двадцатые годы был театр «Синяя блуза». «Мы синеблузники, мы профсоюзники», оптимистические ритмы маршей, физкультурные построения. Знакомым сценарий понравился: такая тема — и свежо, ново! Но в клубе его не взяли, показался слишком формалистичным.
«Одни марши да кубики — этого мало»,— сказали ей там. Не поняли (а может быть, наоборот, поняли?), что она хотела переломить содержание формой в стиле театра «Синяя блуза».
Однако в любом случае они были неправы. Да, Марина полностью отдала себя поискам формы, но разве это предосудительно? Ведь она все равно сделала свой сценарий приподнятым, броским, красивым — чего же боле? Во всяком случае, она искренне этим увлеклась. Выкидывать написанное было жалко, и Марина поставила «Наш марш» с ребятами. Детей, как известно, можно научить всему. Впрочем, вскоре и она, и ребята про этот спектакль забыли, они увлеченно готовились к нынешним «Монологам».
— Порядочность, благородство — это не дается от природы, как цвет волос или глаз,— говорила Лена Обухова.
— Нельзя ждать момента, когда ты будешь испытан «на разрыв», надо воспитывать в себе эти качества,— поддерживал ее Шура Жемчужников.
«Как складно, красиво они иногда могут говорить, настоящие ораторы!» — радовалась Марина. Она заранее подобрала для своих актеров лишь стихи, а остальное должно было быть сплошной импровизацией. И урок и в то же время пьеса, героями которой стали не только Рылеев и Некрасов, но и вслух размышляющие об их стихах ребята. Первое действие закончилось, и началось второе, более лирическое, оно было посвящено тому, как жил, о чем думал, в чем сомневался, каким был человек до нас. «Я — это я, а вы грехи мои по своему равняете примеру». Ах, как читал Шекспира Вася Тюков!
Любимая его книга «Идем в атаку» (автора, конечно, не помнит), и вдруг в его устах 121-й сонет Шекспира. Это было чудесно, великолепно, необыкновенно.
Словно став выше ростом, он читал перед ребятами и сидевшими среди них учителями: «Пусть грешен я, но не грешнее вас». Да, ради этого стоило работать в школе!
— Пожалуй, вы и меня втянете,— сказала учительница математики Нина Васильевна Хотченок. Она встала и, словно в драмкружке (тридцать лет назад так оно и было), высоким, с выражением голосом стала читать отрывок из «Анны Карениной». Это было, конечно, свидание Анны с сыном, («…Сережа! Мальчик мой милый! — проговорила она, задыхаясь и обнимая руками его пухлое тело.— Мама! — проговорил он, двигаясь под ее руками, чтобы разными местами тела касаться ее рук…») Ни выступление Нины Васильевны, ни тем более прочитанная ею сцена не
входили в составленный Мариной примерный сценарий, скорее наоборот, нарушали его гражданственное направление, но ребята слушали с вниманием, а некоторые девочки и со слезами в глазах. Нина Васильевна так этим расчувствовалась, что даже прочитала им в придачу Есенина. Это была «Анна Снегина». («Когда-то у той вон калитки мне было шестнадцать лет. И девушка в белой накидке сказала мне ласково: Нет!») Вот какая была атмосфера. Жаль, конечно, что после выступления Нины Васильевны некоторым девочкам тоже захотелось читать про любовь, а не о месте человека в обществе,— об этом месте когда-то, еще будучи школьницей, Марина так много думала. Но это она, а ее ученики — некоторые из них еще не всегда по-настоящему понимают значение слов: государство, социальный, общество. Государство путают с обществом, а ведь эти понятия хоть и близки и тесно связаны, но разные. Впрочем, не беда, у Марины еще есть время сделать их более развитыми. Главное, что они тянутся, запоминают.
Успех, глобальный, фантастический успех!
— Ирина Васильевна, Адольф Иоганесович! Эллочка! Какой успех! — прыгала на другой день Марина.
Глаза у нее были широко открыты, и сердце билось, как сумасшедшее. Тогда она еще не представляла, чем обернется для нее этот успех в будущем.
В нас страсть желание и действие творит,
Она движение сердечное чинит,— писал Поэт.