Диксон – снежной Арктики столица, часть 1

Глава первая, часть 1

На восток, «Встречь солнцу»

«И большими кораблями из моря в Енисей пройти мочно»

История Диксона – лишь маленькая частица истории огромной России – началась задолго до того, как 7 сентября 1915 года в эфире прозвучали позывные Диксонской радиометеостанции. Эту дату принято считать днём основания посёлка Диксон. Его история, несмотря на относительную молодость, неразрывно связана с историей освоения Севера и Северного морского пути, уходящей в седую старину.

В это, скрытое веками, прошлое уходят истоки современной истории. Воистину полна глубинного смысла известная фраза: «Без прошлого нет будущего». Так попытаемся и мы, сколь возможно, заглянуть в это Прошлое.

В летописи арктических путешествий, открытий и исследований достойнейшее место занимают походы и плавания мореходов и землепроходцев. Это их нелёгкими трудами, их мужеством и самоотверженностью открыты, описаны и положены на карты обширнейшие районы Арктики. Недаром наш великий соотечественник М.В. Ломоносов писал:

Какая похвала российскому народу
Судьбой дана, пройти покрыту льдами воду.
Хотя там, кажется, поставлен плыть предел,
Но бодрость подают примеры славных дел.

Началась летопись арктических путешествий наших соотечественников с первых шагов русских землепроходцев и с первых плаваний русских мореходов в полярных водах очевидно в XI–ХII веках, когда новгородцы вышли к берегам Студёного моря. А затем их потомки – поморы, – освоив побережье Белого моря, устремились в поисках новых богатых промыслов дальше в северные просторы, в Ледовитое море.

Образовав на берегах Белого моря свободные поселения, получившие общее географическое название Поморье, выходцы из Великого Новгорода создали особую этническую общность русских людей со своим укладом жизни, основанном на морском хозяйствовании, с соответствующими законами, традициями и обычаями. Следует отметить, что Поморье никогда не знало крепостного права. Это, безусловно, сказалось на характере взаимоотношений поморов. Их жизнь целиком зависела от морского промысла и в итоге от мореплавания, которым они овладели в совершенстве.

В поморском сказании XI–XII веков о Софии Новгородской говорится: «По слову Великого Новогорода шли промышленные люди во все концы студёного моря-океана. Лодии Гостева сына Ивана ушли дальше всех. Иван оследил нехоженый берег. Тут поставил крест, избу и амбар. Тут кряду, и ход урочный морской…». Этими скупыми фразами древнего сказания начинается повествование о дальних морских «хождениях» поморов, об открытии и освоении ими нехоженых земель.

Один из героев этих поморских сказаний, кормщик1 Иван Новгородец, как установили историки, личность вполне реальная. Он принадлежал к новгородскому роду Амосовых – мореходов, известных в Поморье еще с 13-го столетия. Родоначальник Амосовых и древний предок Ивана Новгородца Амос Коровинич, выходец из Великого Новгорода, еще в XIII веке плавал в устье Оби. Его по праву можно считать одним из древнейших, известных нам, русских полярных мореплавателей.

Плавания русских в Ледовитом океане начались в 14-м столетии. Новгородцы и их последователи поморы к тому времени присоединили к владениям Великого Новгорода обширные районы к северо-востоку от Кольского полуострова до Камня, как тогда называли Уральские горы. Жители Онеги, Пинеги, Северной Двины, Мезени, а затем и Архангельского города прочно освоили трудные морские дороги на восток к устьям Оби, Енисея и узнали путь к Пясине и Хатанге.

К XIV веку поморы хорошо изучили «мудрёный обычай» Студёного моря, сложную взаимосвязь морских течений, движение льдов, ветров, приливов и отливов, цикличность годовых колебаний погоды, без чего невозможно успешное плавание в полярных водах. Совершая дальние походы, находясь месяцами среди снегов и льдов, в крайне неблагоприятных климатических и бытовых условиях, поморы, естественно, сталкивались с цингой. Они научились достаточно успешно бороться с этой серьёзной и часто смертельной болезнью. Полученные знания и опыт многочисленных трудных и опасных походов и плаваний поморы передавали из поколения к поколению. Возникали целые династии землепроходцев и мореходов.

Постепенно расширяя область промыслов, в поисках новых лежбищ моржей и тюленей поморы совершенствовали арктическое кораблестроение.

Не позднее 13-го столетия у них появились небольшие деревянные парусно-гребные однопалубные суда – кочи, позволявшие совершать успешные плавания в самые отдаленные районы Ледовитого моря, к открытым ими Новой Земле, Груманту (Шпицбергену), Вайгачу и вдоль всего северного побережья от Колы до Оби.

Коч, благодаря которому русские мореходы смогли совершать настоящие географические открытия в Арктике, явился усовершенствованным типом древней новгородской лодьи, предназначенным для плавания в море среди льдов и в прибрежном мелководье. Благодаря малым размерам и особой конструкции корпуса кочи могли использоваться и на волоках2. А волоки русским мореходам приходилось преодолевать часто.

Были у поморов и другие суда «ледового класса» – «раньшины». В старинных описаниях времен Ивана Новгородца они назывались «раньшие лодьи», то есть суда, выходящие на весенний промысел раньше других, когда в море было ещё много льда.

Европейские мореплаватели, шедшие в дальнейшем по следам русских мореходов, находили повсюду на «открываемых» ими землях обломки морских лодий и других судов, избы, могилы. А на островах и берегах Северного Ледовитого океана встречались русские «маяки» – большие «осьмиконечные кресты». Это были первые навигационные знаки, так необходимые для мореплавателей, рискнувших отправиться в Студёное море. Ставились они на высоких приметных мысах и островах и имели строгую ориентацию по странам света.

Великое Московское княжество к середине XVI века превратилось в Московское царство. Коронованный в 1547 году Иван IV (Грозный) начал расширять свои владения. К Московскому царству присоединяются Казанское и Астраханское ханства. Под руку московского царя попадают обширные владения боярской вечевой республики – Великого Новгорода. Поморы также становятся подданными московской короны. Наступила эпоха стихийно-планомерного продвижения русских на восток, за «Каменный пояс», начало которому положил победоносный поход Ермака и его дружины в Сибирь в 1581 году. После гибели Ермака в конце 16-го столетия русские воеводы и казаки окончательно устанавливают за Уралом власть московского царя.

По мере продвижения служивых, промышленных и торговых людей за «Каменный пояс» на бескрайних сибирских просторах ставятся зимовья, строятся остроги и города, располагавшиеся главным образом по берегам больших и малых рек, служивших основными военно-промышленными и транспортными путями. Если промышленные люди из Поморья, Печоры и Пустоозера ставили на вновь проведанных землях зимовья и шли дальше в поисках новых промыслов и меновой торговли с «самоядью», то идущие по их следам служивые люди – казаки, дьяки, приказчики, воеводы – исходили из государственных интересов Москвы. Для них на первом месте были сбор ясака3 и поиск новых «неясашных землиц и людей».

Следом за служивыми людьми на сибирские земли приходила власть в лице воевод и приказчиков.

В конце 15-го столетия мореходы из Поморья, пройдя из Обской губы в губу Тазовскую и затем в реку Таз, в 300 километрах от устья, там, где река Таз ближе всего подходит к реке Турухан, поставили промышленное зимовье – Тазовское, или Мангазейское.

Обширная область Обско-Енисейского междуречья, привлекавшая поморских промышленных людей своими природными богатствами, была известна им давно, предположительно с XIII века, под названием «Малгонзея». В старинном поморском сказании «О человецех незнаемых на восточной стране и языцех разных» говорится: «На восточной стране, за Югорьскою землёю, над морем живут люди Самоедь, зовомыи Малгонзеи».

В 1601 году князь Мирон Шаховский и воевода Даниил Хрипунов, а в следующем году князь Василий Масальский и воевода Савлук Пушкин, действуя по приказу московского царя Бориса Годунова, основали рядом с поморским зимовьем XV века на реке Таз острог, названный Мангазеей. Вскоре здесь возник крупный по тем временам русский заполярный город-крепость. В начале 17-го столетия Мангазея становится главной опорной базой, политическим, военным и торговым центром колонизации огромной территории между Обью и Енисеем, и землями Пясиды.

В устье реки Турухан, левого притока Енисея, недалеко от Мангазейского города, в 1607 году возникло Туруханское зимовье. Его поставили мангазейские казаки. Впоследствии зимовье превратилось в город Туруханск.

В зимнее время на нартах, а в летнее на малых речных судах – карбасах и стругах – через болота и мелкие протоки между Туруханом и Мангазеей передвигались большие массы торгового и промышленного люда. Этот участок являлся самым крайним на «мангазейском морском ходу» – так называли в те далёкие времена первую широтную магистраль, связывавшую Белое и Баренцево моря с Карским, реку Северную Двину с реками Обью и Енисеем. Он связал Москву через русское Поморье с Обью и Енисеем. Так был проложен прямой, хотя трудный и опасный путь для русского проникновения в Енисей, в его низовья и далее в заенисейские земли.

К тому времени, о котором шла речь выше, западноевропейские страны уже открыли для себя Новый Свет – Америку и путь в Индию вокруг южной оконечности Африки, что принесло возвышение двум крупнейшим морским державам того времени – Испании и Португалии. А захват этими странами океанских путей к богатствам Америки, Индии и Китая закрывал эти пути для других стран.

Естественно, вставал вопрос о поиске новых путей. Смутные представления о таких новых путях в Западной Европе к тому времени уже были. И пути эти представлялись через северные ледовитые моря в западном или восточном направлениях. Западный путь вокруг Северной Америки из-за чрезвычайной сложности и полного незнания вскоре был отвергнут. Восточный, так называемый Северо-Восточный проход, вдоль побережий северных владений Московского государства, стал привлекать всё большее внимание западных стран. Поэтому их устремления были направлены в северо-восточные моря. Эти интересы подогревались сведениями о морских арктических путях в Китай и Индию, доходившими до Европы из Московии.

Набиравшее силы и влияние Московское княжество во главе с Великим князем Василием III в начале 16-го столетия заметно укрепило свои позиции в мире. Русские послы различных рангов Московского княжества стали появляться при дворах многих европейских правителей. Образованные, грамотные московские дипломаты, многие из них хорошо знающие жизнь и условия русского Севера, стали источником первых сведений о возможности морских плаваний в арктических водах и выхода в «Тёплое море» (Тихий океан). В 20-х годах 16-го столетия в Рим прибыл московский посланник Дмитрий Герасимов – широко эрудированный человек новгородского происхождения. Находясь при дворе римского папы Климента VII, он много рассказывал о жизни Московского государства, о плаваниях поморов в Студёном море, дальних северных землях и народах. В это же время австрийский дипломат барон Сигиз-мунд Герберштейн после двукратного посещения Московии, используя, конечно же, русские источники, издал книгу «Записки о московских делах». Итальянский учёный и литератор Паоло Джовио (Павел Иовий) на основе встреч и бесед с Д. Герасимовым и книги С. Герберштейна написал и издал в 1525 году «Книгу о посольстве Василия Великого Государя Московского к Папе Клименту VII». В этой книге П. Джовио убеждённо сообщает о возможности северным путём достигнуть берегов Китая или, достигнув устья реки Оби, добраться в её верховьях до «Китайского озера».

В это время русские мореходы хорошо знали морские пути не только на Обь и Енисей, известно им было и большое море далеко за Енисеем. Эти сведения, попадая в Европу, создавали иллюзию доступного прохода европейских морских судов к берегам юго-восточной Азии, Китая и Индии. Даже знаменитый в то время учёный-географ Герард Меркатер считал это дело легко осуществимым.

Словом, иностранцы очень хотели слышать и видеть в информации от русских то, что хотели. Все эти сведения будоражили умы и разжигали аппетиты западноевропейских правителей, купцов, мореплавателей и авантюристов.

Сведения о далёких сибирских землях и берегах Ледовитого моря исходили и от иностранцев, служивших при Московском дворе, и от купцов, торговавших на русской земле и одновременно ведущих разведку. Так, англичанин Френсис Черри, бывший переводчиком при дворе Ивана Грозного и ездивший в Пермию, сообщил о том, что за Обью в юго-восточном направлении находится тёплое море. Немец Генрих Штаден, пробывший в Московии с 1554 по 1576 гг. и поддерживавший дела и дружбу с главным царским сборщиком ясака Петром Вислоуховым, информировал, что якобы «из Оби реки можно проплыть в Америку, причем два рейса из Колы или Оби в Америку равняются одному тому, который можно сделать туда из Испании».

Как и древних викингов, отчаянных искателей приключений, опасностей и наживы, русских поморов неудержимо влекли в неведомое жажда познания, борьбы, славы, и, естественно, добычи. Неслучайно говорили они о «проведывании новых путей и землиц», когда шли «во срету Солнцу» к великой Оби, Енисею-реке и далее. И искатели «морского хода» на кочах часто превращались в землепроходцев,

а потом снова в мореходов. Это обеспечивало поморам неизменный успех в многотрудных, на пределе человеческих сил, дальних походах. Они шли и прочно оседали на новых местах, основывали зимовья и поселения, строили крепости и города. Их привлекал дорогой товар для обменной торговли: соболь, бобр, зуб морского зверя, песец, «чудные клыки»8 из тундры, рыба, моржовый жир и другие богатства Севера. Они занимались развитием промыслов, ремёсел, торговли.

Нередко, сталкиваясь с «немирной самоядью», становились воинами, тем более что оружие всегда находилось у них под рукой. Отмечая этот исторический феномен – стремительное продвижение русских на восток, – А.И. Герцен писал: «Горсть казаков и несколько сот бездомных мужиков перешли на свой страх и риск океаны льда и снега, и везде, где оседали усталые кучки в мёрзлых землях, забытых природой, закипала жизнь, поля покрывались нивами и стадами, и это от Перьми до Тихого океана… и такие колоссальные события едва помечены историей»9.

Действительно, с похода Ермака в Сибирь, за какие-то 60 лет, поморы и казаки вышли к устьям всех сибирских рек, впадающих в Северный Ледовитый океан, на берега Охотского моря и на Камчатку. Их манила та же неизвестность. Их влекли те же «мягкая рухлядь», «моржовая кость», морской зверь, рыба. Они теряли в пути свои разбитые, сломанные штормами и льдами судёнышки, страдали от холода, голода и болезней, гибли на неизвестных берегах и в море, бесследно исчезали, будто растворяясь во времени и пространстве, оставаясь безвестными героями. Они были очень разными. Но одно, безусловно, объединяло их – великое терпение, мужество и неудержимое стремление вперёд. Таковы были русские первопроходцы.

Это им посвятил свои поэтические строки наш современник – полярник с острова Хейса Антон Никольский:

… Это было и это пели
Тяжкие песни полярной ночи.
Через мёрзлые параллели
Шли на верную гибель кочи.
Шли добытчики-зверобои
Из Архангельска, из Онеги.
И в сражениях смертным боем
С океаном из льда и снега,
С океаном из мук и горя,
С океаном из мглы и страха…
И студёное это море
Добровольцам являлось плахой.

Но вернёмся к нашему повествованию. Шёл август 1605 года. По царскому указу Бориса Годунова экспедиция, снаряжённая тобольским воеводой, вышла из Тобольска. Это была первая русская правительственная полярная экспедиция. Она известна как экспедиция Луки Московитина (в некоторых источниках москвитина Луки).

Очевидно, в том году ледовая обстановка южной части Ледовитого моря, называвшаяся Нарзомским (Карским) морем, сложилась на редкость благоприятной. Льды не загромождали выход из Обской губы в море и проливы вдоль побережья, открывая свободный проход на восток к устью Енисея.

Три коча, лавируя между плавучими льдинами, медленно продвигались вдоль низких унылых берегов к Таймыру.

Лука и его спутники наверняка уже знали мангазейский морской ход из Поморья через Карское море с волоком на полуострове Ямал в Обскую губу. Однако путь к Енисею был известен, наверное, немногим.

Экспедиции Луки Московитина предстояло обследовать морские берега на подходах к Енисею и «сколь возможно за ним». Кочи с мореходами шли, имея по правую руку «матёрую землю». Миновав Гыданский полуостров, они прошли проливы, отделяющие от материка большие острова, названные через 250 с лишним лет островами Олений и Сибирякова. Возможно, кочи обошли остров Сибирякова с юга и прошли вдоль восточного скалистого берега Енисейской губы до «заворота земли» – места, где берег круто поворачивает на восток к устью реки Пясины, что означает безлесая на языке коренных жителей ненцев. Указанный «заворот земли» впоследствии неоднократно упоминался в материалах отрядов Фёдора Минина и Харитона Лаптева Великой Северной экспедиции 1733–1743 годов. Наверняка Лука и его спутники проходили у берегов острова Диксон, не имевшего тогда никакого названия.

Однако есть другое, вероятно, более правильное прочтение карты, уточнённое Исааком Массой по «скаскам» Луки Московитина. На этой карте показано: первый остров Олений у входа в Енисейский залив вблизи западного берега и второй, но не остров Сибирякова, а остров Диксон.

Действительно, вполне логично предположить, что, дойдя до Енисейской губы, Лука повернул вдоль её западного берега к югу и направился к устью Енисея, боясь потерять из виду путеводную береговую линию. Тем более, что целью путешествия было описание вновь открываемых берегов, «проведывание новых землиц», а не поиск неизвестных островов, о нахождении которых они и не подозревали. Дойдя до места, откуда мореходы могли усмотреть противоположный берег Енисейской губы (вероятно в районе Сопочной Карги), кочи повернули к северу. Теперь они пошли вдоль восточного берега губы к «завороту земли», где берег круто заворачивает на восток. Вот тут, на подходе к «завороту», они и открыли второй показанный на карте И. Массы остров, достаточно большой, с высокими скалистыми берегами, так что не заметить его было трудно, в то время как низменный, наносный, совершенно плоский остров Сибирякова мореплаватели просто не увидели, пройдя от него на расстоянии 50–60 километров, возможно, в тумане или в непогоду, оставив его по левому борту. По этой причине нет этого острова на карте 1745 года, составленной Российской академией наук по материалам Великой Северной экспедиции и съёмкам геодезиста Петра Чичагова.

Напрашивается вполне уместный вывод, что второй остров, показанный на карте Исаака Массы по «скаскам» Луки Московитина в северо-восточной части Енисейской губы у «заворота», и есть остров Диксон, а открыла его морская царская экспедиция под руководством Луки Московитина в 1605 году.

За «заворотом земли» их путь лежал вдоль берега к устью реки Пясины. Дойдя до неё, Лука спешно повернул обратно, так как любая задержка грозила зимовкой. Очевидно, с большими трудностями, так как потеряли на обратном пути много людей, экспедиции удалось вернуться в Обскую губу и добраться до Тобольска. «Скаски» (записанные рассказы участников похода) и «отписка» (письменное донесение) из воеводской канцелярии Тобольска о плавании Луки Московитина и первых географических открытиях у таймырских берегов, официально засвидетельствованных, были отправлены в Москву. Документы попали в Сибирский приказ. А Москву в это время сотрясали политические бури Смутного времени: крестьянские восстания, борьба бояр за власть, польско-шведская интервенция, голод. Отчетные материалы экспедиции Луки Московитина и другие документы Сибирского приказа с помощью одного из знакомых приказчиков попали в поле зрения голландского дипломата, купца и картографа Исаака Массы, который проявлял весьма большой интерес к сибирским делам Московии. Получив интересующие его сведения (как видно, дипломатия и разведка уже тогда соседствовали), он переправил их в Голландию, где и составил (примерно в 1612 году) у себя на родине карту северных берегов Московского государства, включившую и часть берегов Таймыра между Енисеем и Пясиной.

Однако первые конкретные сведения об устье Енисея сообщил двинский промышленный человек Кондрашко (Кондратий) Курочкин, который в 1610 году, через пять лет после Луки Московитина, совершил своё известное истории плавание в низовья Енисея. До этого года Курочкин неоднократно плавал из Архангельского города и Печоры в Мангазею и считался знающим и смелым мореходом. Его кочи летом 1610 года от Туруханского острога спустились по Енисею, вышли в Енисейскую губу, а затем, повторив маршрут Луки, вышли к устью реки Пясины. Курочкин стал первым русским, проникшим в Пясину со стороны моря. В своих «скасках» он повествует: «… падёт де Енисей в Морскую губу Студёного моря, которым ходят немцы из своих земель кораблями по Архангельскому устью… и… большими кораблями из моря в Енисей пройти мочно». Экспедиция Курочкина дала первые достоверные сведения об условиях плавания в устье Енисея, о реальной возможности входа в реку больших судов. Однако именно эти сведения и настойчивый интерес иностранцев к Новой Земле и лежащим от неё к востоку рекам Сибири насторожили царские власти и ускорили появление известного царского указа 1619–1620 годов «О запрещении «Мангазейского морского хода» под страхом смертной казни». Возникала угроза бесконтрольного иноземного промысла и иностранной экспансии в этих отдалённых, богатых и весьма слабо защищённых владениях царской короны. В некоторых европейских странах (Голландии, Англии, Немецких княжествах) в это время действительно появились планы отторжения и колонизации русских северных земель, что стало известно Москве.

Читать часть 2

Share and Enjoy:
  • Print
  • Digg
  • StumbleUpon
  • del.icio.us
  • Facebook
  • Yahoo! Buzz
  • Twitter
  • Google Bookmarks
Запись опубликована в рубрике История. Добавьте в закладки постоянную ссылку.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *