От проходной дорога шла мимо темно-красного старого здания. Над щербатой кирпичной стеной чернели закопченные стекла в два этажа. С другой стороны тянулись желто-белые штабеля свежих досок. Пахло деревом и смолой.
Это был еще не завод — начало. Завод угадывался за углом здания. Оттуда шел тугой ровный гул.
Из него вырезались отдельные временные звуки: вой пилы, металлический скрежет, звонкие удары, шипение сварки. Когда звуки исчезали, мерный рокот заполнял пространство впереди. Это было похоже на невидимое за дюнами море. Море он видел однажды. И сейчас, как тогда, ждал с нетерпением и тревогой, что откроется перед ним. Ждал, пока шел вдоль стены.
Антон увидел просторную площадь, покрытую асфальтом и обсаженную деревьями. Газоны с цветами, белый Сордюр. В разные стороны, как в парке, шли аллеи, заросшие сиренью. И только вдали, за кустами и деревьями, смутно проглядывались корпуса. Как павильоны в Сокольниках. Он даже разочаровался. Антон ожидал скоплений труб, эстакад, бетонно стеклянных разновысоких корпусов, связанных металлическими лестницами и переходами. Как на рисунках в книгах. Он никогда не видел заводов вблизи. Ни он, ни одноклассники.
По вечерам они сидели на бульваре с гитарами.
Постукивая, похлопывая, пели баллады битлов, цыганские песни, с надрывом, жестоко жалея свою пропащую судьбу и себя, но иногда просто и грустно «Однозвучно гремит колокольчик» или «Степь да степь кругом» — в этих лохматых городских парнях вдруг просыпалось что-то давнее, протяжное, забытое, чего они и не знали вовсе, но вот ожило, повело.
Они заранее все обсудили и решили. После школы пойдут вкалывать, заработают, купят магнитофоны, транзисторы, мотоциклы, приоденутся. Тогда и собраться достойно можно, с девчонками, и пойти, куда хочется, а не сидеть на скамейке, щупать карманные швы, удить копейки. И поехать куда-нибудь… А дальше видно будет. Потом, когда-нибудь, успеется…
В первые за два года он спал так поздно в будний день. А два года назад он впервые встал непривычно рано, раньше брата, и впервые пошел на работу. В тот день многое было в первый раз. И автобус, которым он потом ездил всегда, и дорога, и завод… Его удивило, что многие в автобусе здороваются, хотя входят и выходят на разных остановках. Потом, позже, он узнал, что в этот час каждый имеет свой автобус, свой трамвай или троллейбус и своих попутчиков — изо дня в день, многие годы. А раньше он думал, что совпадения случайны, люди ездят как придется, как он
сам, прыгал на что подвернется и редко-редко встречал знакомые лица.
Он представил, как по всей Москве люди едут на работу, и вот их стало на одного больше: он, Антон, сам увеличил их число — впервые едет вместе со всеми, и это еще не работа, только дорога к ней, но и она знакомит людей и собирает их вместе.
7
У начальника литейного цеха было смуглое лицо, черные волосы и печальные черные глаза. Очки глаза увеличивали, наполняя все помещение скорбью. Он грустно смотрел на Антона: множество таких мальчиков перебывало здесь — сначала с направлением отдела кадров, потом с обходным листком. То же будет и с этим. И прическа подтверждает: волосы на лбу и на ушах. Начальник был спокоен и мудр, все знал наперед.
Он вызвал мастера Чернаковского, представил Антона, сказал грустно: «Желаю удачи» — и вновь озабоченно склонился над бумагами: надо было выполнять план, а людей не хватало. Антон понял: в глазах начальника он не работник, один из многих — мелькнет, исчезнет.
Антон вышел за мастером в коридор. Мастер иронически осмотрел его прическу и спросил:
— После школы?
Антон кивнул.
— Сбежишь скоро?
— Почему сбегу?
— Для литейки образования много.
— Посмотрим…
— Посмотри,— усмехнулся мастер и открыл дверь.
У Антона даже дыхание перехватило.
Журнал «Юность» № 8 август 1972 г.
