Погода завтра изменится. XIV Заколдованные сваи

Это только казалось, что все будет просто. Несколько ударов дизель-бабы — и свая на месте. Но счет ударам потерян, а свая не подчиняется. Она вошла только на двенадцать метров, а дальше, будто заколдованная, не двигается.
Начальник мостопоезда в сотый раз, наверное, приходит к котловану. Его сопровождают главный инженер и начальник участка, оба хмурые, злые и молчаливые.
— Непонятное творится,— говорит главный инженер.— По расчетам сваи должны входить в грунт на двадцать метров.
— А где взять еще восемь метров? — спрашивает начальник.
Тот пожимает плечами.
— Не понимаю. Расчеты рвутся по швам.
— Расчеты, расчеты!..— сердится начальник.— Подмыв вели?— Теперь он обращается к начальнику участка.
— Вели.
— Подмывать еще!
Шли дни, а работа не двигалась. Сваи в лучшем случае подавались всего лишь на несколько сантиметров. Эти «несколько сантиметров» стоили невероятных усилий.
Лицо мое почернело за эти дни, руки были в ссадинах. Я завидовал Жоре, Виктору Тараненко, Сильве.
Им что, работай да работай.
А у меня какие-то дурацкие расчеты, которые «рвутся по швам» и которые давно бы, наверное, пора перекроить.
Жора говорил:
— Ну что, сваезабиватель, наткнулся на вечную мерзлоту? Посоветуй главному инженеру способ
прогревания почвы… А то в этом месяце без зарплаты останешься.
— Не твоя забота. Лишь бы ты не остался без денег… Для тебя это все.
Жора скалил зубы». — У-уф, какой ты стал! Агитатор. А деньги, хлопец, действительно хорошая штучка. Деньги — капитал. Об этом даже Карл Маркс писал. Не читал? Э-э, да ты, как видно, слабовато подкован политически».
Мне даже снились эти проклятые, «заколдованные» сваи.
Будто обступали они меня со всех сторон и, как Жоре, скалили зубы: «Погоди, хлопец, мы тебе покажем, где раки зимуют».
Наступало утро, и все начиналось снова. Подмывка грунта. Гулкие, ухающие удары дизель-баб. И все впустую.
Рабочие возмущались:
— Сколько мучиться? Не вечно же колотить эти сваи…
Пришел начальник мостопоезда, постоял, посмотрел и махнул рукой.
— Прекратить работу. Заглохли моторы.
Наступила тишина. Слышно было, как ластятся к берегу волны. Рабочие закуривали, останавливались около начальника.
— Что будем делать, Иван Борисович? Отчего это такая загвоздка?
— Разберемся,— обещал начальник.— Вызовем изыскателей; может, они тут поднапутали, ошиблись.
— Дорогонько обошлись их ошибки, если это так.
— Дорого.
Вечером я лежал на берегу, сцепив за головой руки. Рядом сидел Виктор. Он рассказывал о своей службе, о трудных ночных переходах, о матросской дружбе, которая ни в огне не горит, ни в воде не тонет…
А мне и рассказать-то нечего. Родителей не помню, не знаю даже, кто они были. Говорят, вынес меня из горящего дома какой-то неизвестный солдат, неизвестная женщина сдала в детдом, а затем…
Несколько раз убегал из детдомов. Зачем? Я и сам не знаю. Нравилось. Искал свободу.
А свобода вовсе не в том, чтобы, как перекати-поле, бесцельно болтаться по земле: куда ветер — туда и катишься…
— Не хочется вспоминать,— говорю я, вздыхая.
— А ты не вспоминай,— Виктор кладет свою широкую, как лопата, ладонь на мое плечо,— То уже позади. Чего не бывает в жизни…— Он умолкает на минуту, словно подбирая более точные, более веские, более убедительные слова, и продолжает: — Вот как с этими сваями: дошли до какой-то точки — дальше некуда. А думаешь, это предел? Дудки! Найдут способ и будут эти же самые сваи, как гвозди, с одного маху забивать.

Журнал Юность 08 август 1963 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Рубрика: Литература, Погода завтра изменится | Оставить комментарий

Погода завтра изменится. XV Мелкозернистый песок

Произошло два события. Первое. Приехали геологи-изыскатели, ходили с начальником по участку, осматривали котлован, спорили о чем-то, размахивая руками. До меня доносились несвязные обрывки фраз:
— …подмывка… грунт…
— …шестнадцать атмосфер…
— …расчеты… точность…
В полдень изыскатели начали бурить скважину.
Я с нетерпением ждал результатов. Почти каждые полчаса я бегал в конторку. Сильва сидела за своим некрашеным столом, заваленным бумагами. Наманикюренные пальцы ее были в чернильных пятнах. В открытое окно доносился гул стройки и мягкий шелест деревьев. Погода, наконец, установилась ровная и ясная. Неясно было одно: почему не поддавались сваи?
— Ну, как?— спрашивал я у Сильвы.
— Сто пять, — отвечала она, улыбаясь, и брови ее взлетали вверх.
— Что «сто пять»?
— А что «ну, как»?
— Какие результаты у геологов?
— Не по адресу обращаешься. — И Сильва так глянула на меня, что мне стало жарко. — Ты, Геночка, спросил бы у меня, какая сегодня погода,— это я тебе скажу. Геночка, а ты хорошеть стал… Правда, Люся?
— Это я и сам знаю, — буркнул невпопад я и, мысленно обозвав Сильву «ведьмой», хлопнул дверью.
Я спустился к реке, прислушался. Какая-то необычная тишина царила на стройке. Задрав тонкий хобот, неподвижно стоял экскаватор. Он был похож на большого африканского слона и немножко на жирафа. Запах дыма (на левобережье монтажники развели зачем-то костер) щекотал в носу. Душно было.
Я разделся и, оставшись в одних трусах, несколько раз прыгнул, точно пробуя прочность земли. Потом взмахнул руками и бултыхнулся в теплую, тягучую воду. Вода пахла свежими огурцами, слегка бензином и просто водой. Погрузившись в нее, я открыл глаза и ничего не увидел, кроме зеленоватой колышущейся массы. Вынырнув, я отфыркался и саженками поплыл на середину. С того берега кричали монтажники.
— Ге-ге-е-эй! Плыви сюда!
— Где ему! — подзадорил кто-то.— Слабо!
Я легко скользил в воде, чувствуя силу в каждом мускуле. Было такое ощущение, словно я состоял не из плоти, а из чистого воздуха и света. И еще: что я все могу. Когда я коснулся берега, монтажники хором крикнули: «Молодец!» — а я помахал рукой и уплыл обратно.
На том берегу ждал меня Виктор.
— Лихо!— сказал он, и я не понял: то ли он одобряет, то ли осуждает меня за ненужное бахвальство.
— Жарко,— как бы оправдываясь, говорю я и смеюсь от какой-то непонятной легкости в душе. Словно водой смыло с нее все неприятное, ненужное, и теперь я, обновленный и радостный, стою
перед Тараненко и смеюсь. Виктор не выдерживает и тоже смеется. Потом спрашивает:
— Ты над чем смеешься, голова садовая?
— Не знаю. А ты?
И мы снова смеемся. Потом я говорю:
— Здорово все! Правда, здорово?
— Что именно?
— Ну, все. И река. И наш поселок. И люди. Мне кажется, я все это знал всегда, всю жизнь… Понимаешь? Как будто я всегда был здесь, и ничего трудного не было в моей жизни.
— Понимаю,— говорит Виктор.— А ты ничего не слышал про анализ грунта?
— Нет, не слыхал.
— По новым расчетам будем работать…
— Да? Это уже точно? — Абсолютно.
— Ур-ра!
Оказалось, что местный грунт составлял не мелкозернистый песок, как утверждали геологи раньше, а средний и крупнозернистый. При таком грунте забить сваю на двадцать метров никакой силой невозможно.
Второе событие произошло в этот же день. Жору сняли с машины. Он возил камень на участок мостовиков. Работал Жора легко, как бы играючи. Пятнадцать километров туда, пятнадцать обратно… Десять рейсов — триста километров.
Глазного инженера удивило, что при таком расстоянии очень быстро оборачивается Жора.
— Вы откуда, Скурин, возите камень? — спросил главный инженер.
Жора подозрительно посмотрел на начальство и неопределенно махнул рукой.
— Оттуда… от станции…
— Пятнадцать километров, говорите?
— Пятнадцать… по спидометру.
— Так у вас же, Скурин, спидометр неисправный.
— Да он только что забарахлил».
— Что же, Скурин, поехали. Я тоже с вами прокачусь.
До карьера было девять километров, а в путевке Жора писал «пятнадцать».
— Завтра сдадите машину,— сказал главный инженер.
Жора растерялся. Поворот получился неожиданно крутым. Он попытался возразить:
— Нельзя же так. У коня четыре ноги, и тот спотыкается.
— Вы, Скурин, не путайте черное с белым, — жестко сказал главный инженер.— Не забывайте: одни спотыкаются, другие ножки подставляют. Сдадите завтра машину.
Слух об этом быстро облетел участок. Относились, правда, к этому случаю по-разному. Одни равнодушно («По заслугам и награда»), другие высказывались осторожно: «Может, главный инженер поторопился с решением?» Тараненко высказался решительно и определенно:
— Правильно. Надо тебе, Жорка, мозги прочистить. Для твоей же пользы.
Жора на это ответил многозначительным:
— Мг-г… да?
А бригадир плотников, ветеран мостопоезда Василий Васильич Демин, пыхая самокруткой, образно заметил:
— Это и есть тот самый мелкозернистый песок, который сразу не разгадаешь…

Журнал Юность 08 август 1963 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Рубрика: Литература, Погода завтра изменится | Оставить комментарий

Погода завтра изменится. XVI Made in Kunzewo

Два дня Жора не работал. Ходил по поселку вызывающе насмешливый, подчеркнуто беспечный. Долго ты намерен праздновать? — поинтересовался Тараненко.
— Вопросы в письменном виде, — дурашливо ответил Жора.— Прием с утра до вечера.
Он ходил от участка к участку, зубоскалил, угощал парней душистыми сигаретами, приносил девчатам цветы. Говорил:
— Мне что, я вольная птица: хочу — лечу, хочу — отдыхаю.— И подмигивал девчатам. —Одним словом, мостострой: хочешь — работай, хочешь — стой!
Вечером Жора приходил в клуб тщательно, до синевы выбритый, в новом, изумительной расцветки костюме — голубое с красным.
Ребята смеялись, похлопывая Жору по плечу, щупали его костюм:
— Красиво, но грубовато…
— Made in Paris. Сделано в Париже. Разбираться надо.
— Ты, Жора, как интурист. Тросточку бы тебе.
— Не тросточку ему, а тросточкой бы ему по мягкому месту,— раздался голос.
Все обернулись. Дядя Вася, Василий Васильич Демин, пыхая самокруткой, из-под седых, взъерошенных бровей сердито смотрел на Жору.
— Это он только вид показывает, геройство свое напоказ выставляет… А на самом деле ничего подобного,— говорил дядя Вася.— Какое там геройство! Обыкновенное малодушие.
— Вы по… полегче выражайтесь, — угрожающе сверкая белками глаз, сказал Жора.
— Говорю тебе как старший товарищ,— спокойно продолжал Демин.— Ты вот ошибку допустил, большую ошибку, а исправлять не хочешь. Мол, я не я, и вина не моя. Нет, ты прояви геройство в другом — покажи себя о работе.— И неожиданно предложил:— Пойдешь ко мне в бригаду?
Жора мотнул головой.
— Нечего мне делать в вашей бригаде. До лампочки мне ваша бригада Я не плотник.
— Я тоже не плотником родился.
— Мне машина дороже топора.
— Машина тоже не уйдет от: тебя.
Василий Васильич достал кисет и протянул Жоре.
— Закури-ка вот самосаду. Крепачок. Но выдержишь, поди?
— И не такой курил, — не поднимая глаз, сказал Жора и, рассыпая табак, стал сворачивать цигарку.
Потом кисет пошел по рукам. Парни курили и кашляли, Василий Васильич смеялся.
— Это вам не сигаретки. Так, значит, говоришь, костюм того… «маде ин Париж»? Вспомнил я, ребятки, забавный случай про это самое «маде». После войны мой приятель, инженер, собрался ехать в заграничную командировку и спрашивает у меня: «Чего тебе, Васильич, купить?» Купи, говорю, самый лучший материал на костюм. Хоть раз в жизни похожу в заграничном костюме…
— Ну и что? — нетерпеливо торопил кто-то из парней.— Купил?
— Купил. Привез мой друг материалу на костюм. Замечательного материалу. Там, говорит, этот материал сейчас в моде. Принес я, значит, домой и говорю жене; «Шей костюм из заграничного бостону…» А жена развернула его да как зальется смехом: «Старый лопух, разве ты не видишь на ярлыке, что это наша Кунцевская фабрика?..» Вот какой казус вышел. Побежал я к своему другу и спрашиваю: «Что же ты, эдакий-разэдакий, в Кунцево везешь из-за границы кунцевский материал? Туг я и сам могу купить…» А друг мой в растерянности: не обратил, говорит, внимания на ярлычок, вижу, большой там спрос на этот материал, вот и взял… Вот тебе и «маде ин Париж»!..
Василий Васильич свернул вторую цигарку, прикурил от старой и встал.
— Так ты, Скурин, если что надумаешь, может, прямо ко мне и приходи.
Василий Васильич вышел. Жора усмехнулся и незлобно сказал: — Агитатор. Меня такими штучками не заманишь. Я еще подожду…
Принципиальный разговор
А что ждать-то? Ну, скажи, что? Мы вернулись с Жорой в нашу комнатку, и мне захотелось вдруг поспорить с ним, доказать ему, что — пусть он не думает — есть и у меня свое мнение. Жора смотрел на меня насмешливо, снисходительно и явно не собирался вступать в дискуссию. Но и я не думал отступать.
— Считаешь себя лучше других, да?
— Чего?— Последнее, видно, задело его.
— Ничего! Строишь из себя… Сильва сказала, что на комсомольском собрании будут разбирать тебя.
— Ну, и пусть. Подумаешь! Разберут и соберут. А я на принцип пойду.
— Думаешь, у тебя только принципы?
Жора искоса, через плечо, глянул на меня, помолчал, придумывая, наверно, как бы похлестче и позлее ответить, но ничего не придумал и вздохнул.
— Пошел ты к черту! Как будто я без тебя не знаю, что мне делать… Да! — Он о чем-то вспомнил и оживился, достал из-под полы бутылку «Столичной» и поставил на стол. Потирая руки, он нагловато, насмешливо посмотрел на меня и сказал: — Вот теперь поговорим. Разговор серьезный, без пол-литра тут не обойдешься… Да!— Он еще что-то вспомнил. Он взял со стола графин, выплеснул из него воду за окно, открыл бутылку и слил водку в графин. А бутылку поставил за тумбочку.
— Теперь комар носа не подточит… Послушай, Генка, ты на глазах стал портиться, воняешь, как тухлая рыба. Ты ж еще сопляк зеленый, а туда же, с поучениями! Не надо.
— Ладно,— сказал я угрожающе, — хотел как с добрым поговорить, а ты… Эх, ты!
Меня захлестнуло чувство бессилия и обиды. Я понял, что при всей своей правоте не могу убедительно, твердо выразить свое мнение. Но ведь нужно же, нужно сейчас же, немедленно все это высказать! Нет, я вовсе не собирался поучать его, не в этом дело; я хотел, чтобы он понял меня и относился ко мне серьезно, как человек к человеку.
— Вообще-то ты гад, Жорка,— сказал я как можно спокойнее.
Он усмехнулся чуть, одними губами.
— Еще что?
— Все,— выдохнул я.— Люди спины гнут, а ты… Гад!
Я думал, что он вскочит, будет размахивать руками, кричать, налетит на меня с кулаками. Ничего подобного. Он остался сидеть, как сидел, положив руки со сжатыми кулаками на стол. И лицо у него было спокойное. Мои слова, как пули неопытного стрелка, прошли мимо цели. И я замолчал, не зная, как продолжать и стоит ли вообще продолжать начатый разговор. Жора взял со стола граненый стакан и покрутил его между ладонями.
— Ну, что, может, освежимся?.. А потом и поговорим.
Я не успел ему ответить. Ом не успел что-либо предпринять. В комнату вошли Сильва и двое незнакомых парней. Парни были в добротных пиджаках, при галстуках и держались в меру солидно и в меру свободно. Они весело поздоровались с нами за руки, как со старыми приятелями. Сильва пошутила:
— Это у нас «люкс». Вообще у нас, товарищ корреспондент, с жильем решено неплохо.
— А как с питанием?
— И с питанием ничего… Как, мальчики, ничего?— спросила Сильва.
— Ничего…— охотно подтвердил Жора.
— Ничего…— сказал я.
Один из парней, тот, которого Сильва называла корреспондентом, подмигнул мне хитровато, понимающе.
— Недостатки замазываете?
— Да нет, правда, чего же замазывать,— сказал я.— Конечно, фруктов и всяких там десертов нет. А вообще неплохо…
— Ну, вот так и живем, — как бы обобщила наш разговор Сильва.
Жора стоял спиной к столу в какой-то неестественной, напряженной позе и следил за каждым их движением. Я думал об одном: поскорее бы они ушли! А они не уходили. Им нужно было еще выяснить наше настроение, наш моральный дух, их интересовали наши интересы, наше отношение к окружающей действительности… Все-таки они собрались наконец уходить. Но тут произошло такое, что я содрогаюсь при одном только воспоминании об этом. Перед тем, как уйти, Сильва подошла к столу, открыла графин и налила в стакан водки. Нет, она-то, конечно, думала, что это вода. Я хотел что-нибудь сказать, все равно что, лишь бы помешать ей выпить, но слова у меня застряли в горле. А Жора стоял в той же позе, только еще в более неестественной и напряженной, чем прежде, и с ужасом смотрел на Сильву. Секунды тянулись томительно и долго. Знаете, как в кино, когда хотят какой-нибудь кадр показать замедленно! Сильва подняла стакан, и я заметил, что маникюр на ее пальцах почти сошел и ногти были в синевато-розовых крапинках. И еще я заметил, что водки она налила меньше полстакана. Это уже лучше, чем если бы она налила полный стакан. Вообще-то утешение слабое. Какая разница, сколько. Сейчас все станет ясно… Да еще эти, как с неба свалившиеся, корреспонденты! Распишут на все сто и разбираться не станут. Я пожалел, что нет дома Виктора, при нем бы Жора не посмел проделывать такие «манипуляции» с водкой. Интересно, а как бы сейчас, на моем месте, поступил Виктор?..
Сильва наконец пригубила стакан и глотнула водки. Я видел в эту секунду ее глаза с расширенными и как бы застывшими зрачками. Она задохнулась и закашлялась, закрыв ладонью рот. Лицо ее стало красным, испуганным и злым. Мы смотрели на нее, а она смотрела поочередно то на Жору, то на меня. Она все поняла, конечно, но растерялась и не знала, как ей поступить. Все было бы проще, если бы не корреспонденты. Но они тоже смотрели на нее и могли, конечно, догадаться. И тогда Сильва сделала невероятное — подняла стакан и глоток за глотком допила водку. Наверно, больших усилий стоило ей снова не задохнуться. Но она выдержала. Допила. Поставила стакан. И сказала:
— Вот так и живем…
Больше я не смотрел на нее. Не мог. Я не видел, как она выходила. Я слышал только, как стукнула дверь. Все, что произошло спустя минуту, казалось мне нереальным. Когда я поднял глаза, я увидел, что Жора сидит около стола на табуретке и улыбается. И улыбка его тоже показалась мне нереальной, как бы отделенной от его лица и глаз… Мне захотелось вдруг подойти и ударить по этому лицу. Или сделать еще что-нибудь более отчаянное. Во мне все кипело, бушевало. Я шагнул к столу и взял графин. Жора пристально, настороженно следил за каждым моим движением.
— Ты что? — сказал он.
Я молча пошел к раскрытому окну.
— Ты что! — крикнул Жора и рванулся, было, ко мне.
Я не сомневался, что он сильнее меня, но в груди моей все клокотало, и я в ту минуту, рухни потолок на голову, не испытал бы никакого страха… Я повернулся и сказал:
— Не подходи! Слышишь?
Я очень тихо произнес эти слова. Так тихо, что даже сам их не услышал, а только почувствовал, что именно эти слова произнес. И Жора не подошел. Он стоял и смотрел, как в моей руке подрагивает графин и тонкая, прозрачная струйка, булькая, вытекает из его горлышка за окно.

Журнал Юность 08 август 1963 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Рубрика: Литература, Погода завтра изменится | Оставить комментарий

Погода завтра изменится. XVIII Строки из газеты

На Турыше широким фронтом ведется строительство моста для будущей автострады. Многолюдно и шумно сейчас на обоих берегах. Гулкие удары дизель-баб несутся с реки. Правый берег уже одевается в бетон. Забита эстакада под копер, смонтированы подмостки… Бригада Сигуладзе готовит сваи под речные опоры…»
Это строки из газеты.
Я читаю, перечитываю и удивляюсь, как все просто выходит: «Широким фронтом… берег одевается в бетон… забита эстакада…». Как будто все шло по маслу: сваи послушно пронзали землю и чин чином становились на свое положенное место, берег одевался в бетон, люди работали рука об руку — и никаких конфликтов, никаких трудностей.
И все-таки скупые газетные строки радовали меня. Я носил газету в кармане и при случае доставал.
— Читали? Тут вот про нас напечатано…
— А ты чему радуешься? О тебе ж тут ни одного слова нет.
Меня это не обижало. Тем более что обо мне все-таки было написано.
— А вот слушайте: «…Гулкие удары дизель-баб несутся с реки…». Это о нас обо всех и обо мне в том числе.
Удары дизель-баб звучали теперь для меня, как песня, как неповторимая музыка. И пусть слушают эту песню и небо, и река, и лес, и все вокруг, что радуется, дышит и живет вместе со мной. Я поднимаюсь по металлическим скобам копра и ору что есть мочи:
Живом мы с тобою,
Где раки зимуют.
И строим мы мост
Через реку большую…
Ну, положим, река-то не очень большая. Но разве это имеет значение?
Сегодня я не могу не петь, потому что я работаю, строю, потому что руки мои многое умеют и многому хотят научиться. И еще потому, что рядом много хороших людей… Очень много! «Построим мост — обязательно надо съездить в Москву,— думаю я.— Возьму отпуск и поеду». И еще есть у меня одна думка, о ней пока никто не знает: хочу попросить у Демина горсточку цветочных семян.
И еще одно не дает мне покоя. Вечером, сидя на берегу, я услышал два знакомых голоса. Сильва и Виктор! Это было для меня потрясающим открытием. Ведь ничего между ними, казалось, не было. И вдруг:
— Сильва, выходи за меня замуж… Я не шучу. Я серьезно.
— Чудак, кто же так решает серьезные вопросы?..
— Не знаю, как решаются эти вопросы. Мне их не приходилось решать. Наверно, каждый по-своему решает…
— Боже, какой ты чудак!.. Впервые ведь встретились…
— Впервые?! Мы с тобой каждый день встречаемся, Да еще по нескольку раз в день.
— Так то по работе. Нет, все равно это несерьезно, Витя, и я тебе ничего сейчас не скажу. Ничего! Нельзя так. Не могу я так.
— Когда скажешь?
— Настаиваешь?
— Да.
— Хочешь, через месяц скажу? — Нет, завтра.
— Не могу я так, Витя… Ну, хорошо, через полмесяца.
— Завтра,
— Боже мой, какой ты упрямый! Но ведь я могу тебе сказать «нет».
— Дело твое. Значит, завтра?
— Хорошо, я подумаю… До завтра.
И теперь эта мысль не выходит у меня из головы: «Что скажет Сильва?» Я ложусь слать, но сон не приходит. И мысли мои как бы отодвигаются назад, и я, волнуясь, заново переживаю уже прожитый день…

Журнал Юность 08 август 1963 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Рубрика: Литература, Погода завтра изменится | Оставить комментарий

Погода завтра изменится. XIX У меня нет биографии

Готовили к подъему второй копер. Установили лебедки. Металлической паутиной протянулись вверх тросы… Они вздрагивали на ветру и звенели, как струны. На земляной насыпи, точно на КП стоял главный инженер. Ветер раздувал полы его плаща, швырял в глаза колючую пыль.
— Где тормозные… тормозные лебедки где?! — хриплым, рвущимся голосом кричал главный инженер.
— Есть лебедка,— отвечал бригадир монтажников, высокий скуластый парень.— А тросов нет. Не сниму же я с себя ремень.
— Надо будет — снимешь! — сердился инженер.— Воронков!
Я становлюсь рядом. Главный инженер, прикрыв ладонью зажженную спичку, пытается прикурить. Спичка гаснет. Он зажигает еще,
— Воронков, надо распасовать тросы на первом копре…— И вдруг умолкает, внимательно смотрит на меня и с неожиданной мягкостью говорит: — Поздравляю тебя с вступлением в комсомол. Молодец!.. Очень рад за тебя, Воронков.
Мне удивительно и радостно: значит, не такое это маленькое и личное событие, если знают о нем многие, даже по горло занятый главный инженер. И, может быть, правы ребята, утвердившие на собрании начало моей биографии с сегодняшнего дня…
Собрание было коротким. Оно не отличалось от многих других собраний. Председатель стучал карандашом по столу и строго предупреждал:
— Товарищи, порядка не вижу. Говорите по очереди.
Кто-то смеялся.
— Времени не хватит говорить по очереди. Пусть Воронков автобиографию расскажет.
Я волновался.
— Автобиографию?
И вспомнил далекий городок, тихие тенистые улочки, четыре дороги, которые вели на север, запад, юг и восток. По одной пойдешь — счастье найдешь. По другой пойдешь… Я прошел по всем этим дорогам и ничего не нашел, И тогда я оставил тот маленький городок и ушел искать пятую дорогу… дорогу, которая ведет к людям.
— Автобиографию? — повторяю я и рассматриваю свои шершавые, жесткие ладони в неотмываемых пятнах мазута.
Сильва пытается выручить меня:
— Гена, это же просто — расскажи, где родился, когда родился, кто твои родители…
— Я не знаю, где я родился,— глухо говорю я.— Я не знаю, когда я родился и кто мои родители. Я не знаю никакой автобиографии. Вот и все.
И тогда встал Тараненко и сказал:
— Хлопцы, девчата! Геннадия совсем маленького во время войны подобрали солдаты и отправили в детдом. Геннадий правду сказал: не знает он, где и когда родился, не знает отца с матерью… Вот и решайте, как тут быть.
Молчали хлопцы и девчата. Думали. В таком деле нельзя ошибиться.
— Есть предложение,— сказала Сильва.— Раз Генкина биография не имеет начала, считать ее начало с сегодняшнего дня.
— Правильно!
— Голосуем, товарищи. Кто «за»?
Когда двадцать девять рук почти враз взметнулись вверх, я вспомнил найденное когда-то письмо и понял, что ни один из этих двадцати девяти не мог записать такие слова. Или, по крайней мере, не сможет сейчас сказать обо мне такое…
В этот день копер не подняли: бушевал ветер.
В этот вечер я твердо решил: в ближайший выходной день поехать в Синеозерск и разыскать Риту. Зачем? Я еще и сам не знаю. Но я обязательно должен встретить Риту.
По радио исполняли заявку сахалинских рыбаков — первый концерт Чайковского… Тараненко писал матери письмо: «В первых строках сообщаю… Живу, как на курорте…». Жора собирается на танцы. Он вытащил свой красно-голубой пиджак, повертел его, хмыкнул и повесил рядом с комбинезоном.
— До лампочки мне это барахло, — сказал Жора и ушел в вельветовой куртке.
Порывами дул ветер. Тонкие щитовые стены общежития жалобно поскрипывали. «А теперь прослушайте прогноз на завтра,— каким-то деревянным голосом сказал диктор.— На юге Западной Сибири ожидается ясная, малооблачная погода. Ветер: пять-шесть метров в секунду. Температура…»
Я подумал: «Завтра погода изменится, и мы обязательно поднимем копер».
— Это здорово, старики,— сказал Тараненко,— Вчера нас было двадцать девять комсомольцев, сегодня нас тридцать!
…Это сегодня. А завтра!.. Завтра Сильва должна сказать Виктору «да» или «нет». Я вспоминаю веселую детскую игру: «да» и «нет» не говорите, черное с белым не берите,— и мне становится смешно и весело. Не могу представить Виктора и Сильву мужем и женой.
Завтра проступок Жоры Скурина будут разбирать комсомольцы, Жора ходит в эти дни притихший. Думает. Пусть подумает. Полезно.
Завтра я снова буду подниматься на двадцатиметровую высоту, распутывать «паутину» металлических тросов, завтра, как вчера и сегодня, я буду делать самое важнее на земле дело — строить.
г. Барнаул.

Журнал Юность 08 август 1963 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Рубрика: Литература, Погода завтра изменится | Оставить комментарий

«Щука»

Подите-ка сюда! — крикнула Елена Ивановна, заведующая машинным бюро.— С каких это пор я стала рыжей?! А вы… Вы инсинуатор и фальсификатор!
Я крякнул — Елена Ивановна была ученая женщина.
— Лексан Владимыч! — водопроводным шепотом позвали снизу,— Ты давеча просил в лаборатории краник починить?
— Ага, ага! — радостно закивал я.
— А этого не хочешь? — И водопроводчик выразительно показал мне кулак.
Я оглянулся. Хорошо, что никто не увидел то, что я увидел.
— У меня, стало быть, вместо носа бутылка? — бурчал водопроводчик в своем мефистофельском люке.— А ты меня поил?!
Кто-то потянул меня за рукав.
— Саня, к шефу не ходи! Сам понимаешь, после вчерашнего…
Я посмотрел в спину удаляющегося друга.
— А, семь бед — один ответ! — решил я и толкнул дерматиновые врата.
— Лидочка! Как шеф? Опережая ее ответ, щелкнул на столе селектор и пробасил:
— Если он ко мне, я занят!
— Хотите в командировку? Лидочка сделала таинственные глаза.
— Зачем? — шепотом спросил я.
— Пусть все забудется. Шутка сказать: «Сергей Петрович — кресло с корнями»! Дернула же вас нелегкая!
…Дома я начал собирать вещи. Жена горестно вздохнула:
— Опять «Щука»?
— Она самая.
«Щука» — это сатирическая газета. Вчера я выпустил очередной номер.

Я. Зугман, А. Френкель

Журнал «Юность» № 7 1963 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Рубрика: Литература | Оставить комментарий

Быт и… локти

Петр Шумский

Недавно Министерство коммунального хозяйства РСФСР выпустило книгу под названием «Дом и быт» (1962 г.), Потребность в такой книге ощущалась уже давно. Молодежь наша нуждается в добрых и полезных советах о домоводстве, благоустройстве быта, об уходе за своей внешностью, о поведении в общественных местах и т. п.
Разумеется, такие книги должны быть написаны с полной ответственностью, умно, без тени пошлости и, конечно, грамотно, чтобы не было никаких ассоциаций с известным рассказом Марка Твена «Как я редактировал сельскохозяйственную газету». В книге «Дом и быт» нет «посева гречневых блинов», «брюква не растет на дереве» и «гусаки не мечут икру». Но есть две главы, где тоже можно встретить любопытные открытия, В этих главах даются советы по так называемой декоративной косметике и поведению человека в обществе. Советы эти порою вызывают только смех и недоумение. И даются они с претензией на высокую эрудицию, глубину мысли и даже на некоторые открытия. При этом богатство авторской фантазии тесно переплетается с кокетливым языком и своеобразным стилем.
И все это преподносится в виде некоего категорического катехизиса хорошего тона, на манер старинных дореволюционных изданий.
Чего только нет в этом трактате! Мы столько живем, а до сих пор, оказывается, не знали, что «на нашем теле локти занимают не ведущее место» (стр. 281), а «волосы не всегда украшают человека». Прочитав такое, мои друг Володя Петрусь, искренне воспринимающий каждое печатное слово, мгновенно рванулся со стула и хотел, было, помчаться в ближайшую парикмахерскую, но я своевременно удержал его за локти (вот где они сыграли свою «ведущую» роль!).
Мы также узнаем, что «полезно 1—2 раза в день втянуть губы внутрь рта и закусить несколько раз толщу губы зубами. Правда, авторы не рискнули расшифровать это великое открытие. А ведь любопытно было бы узнать об их опыте.
Затем следует откровение: «Если губы сомкнуты в гримасе недовольства или недружелюбия -красоты мало». А кто в этом сомневался?
«Отвечая на частное письмо, надо стараться… вложить свою душу в письмо, благодаря чему оно станет интересным для адресата.
Вот те на! Во-первых: почему надо «вкладывать душу» только в ответы на частные письма? А что, разве на служебные следует отвечать без души, пользуясь только холодными штампами и стереотипными выражениями? Во-вторых: почему «надо стараться», а не писать на самом деле от чистого сердца, искренне и честно, без всякой заранее поставленной цели создать эпистолярное произведение, «интересное дли адресата»? Подумайте хорошенько, уважаемые авторы чему вы нас учите!
Далее эрудиты утверждают, что «наиболее приемлемой формой знакомства считается знакомство через третье лицо. Это что же: посредством свахи или свата? Читаем далее: «Женщина, выходящая замуж вторично, не надевает белое платье». А если первый брак был для нее нерадостным? И почему теперь, найдя свое счастье, она не может надеть белое платье? Что это за допотопные мещанские каноны?
Мужчина женщине или юноша девушке ни в коем случае не должен дарить… предметы одежды или обуви. Это бестактно. Позвольте, а если он желает подарить ей красивую шаль, косынку, шарф или перчатки? Надо бы уж тогда приложить рекомендуемый перечень подарков! Регламентировать, так регламентировать!
Есть в этом опусе и несколько советов молодым неандертальцам, если таковые появятся в наше время:
При знакомстве не следует жать руку до хруста в суставах». По это еще ничего» может быть, неандертальцу действительно это полезно знать… Однако есть фразы, которые вызывают не только смех, но и недоумение; «И незнакомым женщинам вы обязаны оказывать внимание, уважать их. Такое отношение к «чужим» женщинам должно вытекать из принципа: в коммунистическом обществе человек человеку — друг, товарищ и брат». Ишь как закручено! Согласитесь: вся эта тирада выглядит как пародия на тех, кто бездумно жонглирует высокими словами!
Да вот нечто новое в «методе» приема пищи. Внимание: суп и мясо необходимо есть «одновременно», а «виноград едят, отрывая от кисти по ягоде». А я-то всегда ем суп и мясо не «одновременно», а от кисти стараюсь оторвать по две-три ягодки». Какое легкомыслие! Какая некультурность!
А чего стоят такие советы; «Собираясь в гости, старайтесь одеться получше» (а то вырядитесь еще, чего доброго, в замасленную спецовку!), «Собираясь в театр, постарайтесь не опаздывать» (а то каждый так и норовит прийти к середине спектакля!),
Удивительно только» почему авторы этого философского трактата не сказали, в какой все-таки руке — правой или левой — рекомендуется держать ложку и куда класть ее содержимое? С какой ноги — правой или левой — следует вставать с постели?..
Однако продолжим изучение их «труда». Мы узнаем кое-что новое и о правах руководителей: «Директор учреждения (предприятия)… пользуется правом сказать новичку напутственное, ободряющее слово» и даже… «пожать руку». Нот оно что! Настоящее открытие!! Теперь директора вздохнут свободно. Раньше-то они и не знали, что им предоставлены такие широкие права!
А вот, например, что надо сделать, «чтобы выглядеть хорошо», да еще тогда, «когда вы устали и вас ждут друзья». О, это, оказывается, очень просто: «Как только придете с работы, откройте все окна… освободившись по мере возможностей (!) от одежды…»
Затем, после некоторых косметических процедур, 15—20 минут вам предстоит «провести в постели с закрытыми глазами». После этого вы можете вернуться к туалетному столику: «Легкий грим… несколько скроет маленькие недостатки». И не забудьте… слегка надушить волосы и кожу за ушами (!) любимыми духами. Посмотрите на себя в зеркало, Теперь вы довольны? Улыбнулись, и лицо стало еще милее. (Великолепный способ влюбиться в самого себя!)
Мы, разумеется, не имели бы ничего против, если бы подобные «советы» давались авторами (а их немало: аж пять, да еще редактор Завьялкин) в качестве материала для самодеятельной эстрады. Но беда в том, что эти разглагольствования официально преподносятся издательством 500 тысячам читателей, как говорится, «на полном серьезе».
Нашей молодежи нужны умные, по-настоящему серьезные и реальные жизненные советы о поведении в обществе, а не легковесное чтиво о том, о сем.
Авторам этого назидательного опуса следовало бы воспользоваться своими же, на наш взгляд, разумными советами, помещенными на 306-й странице:
«НЕ ХВАСТАЙТЕСЬ НИ СВОИМИ ЗНАНИЯМИ, НИ ТАЛАНТОМ… НЕ СТАРАЙТЕСЬ ПОДАВИТЬ СОБЕСЕДНИКА (то бишь читателя.— П. Ш.) OCOБЫМИ ПОЗНАНИЯМИ — ЭТО НЕСКРОМНО».

Журнал «Юность» № 7 1963 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Рубрика: Литература | Оставить комментарий

«Активные ребята»

Милые мои, премилые девочки.
Огромный привет из села Неугомонкино. Ехала я отдыхать в эту глушь с неохотой, а теперь рада и довольна, что рискнула. Сдружилась здесь с чудесными ребятами. Масса юмора, выдумки — сущий клад в наше время. Заставь вас летом «проявлять инициативу» — ничего не выйдет. Вы будете лежать на песке, переваливаясь с боку на бок, как оладьи, болтать ногами, но у вас и мысли не мелькнет, так ли вы валяетесь.
А эти мальчишки — то, что надо. Неугомонные, будто их кто-то иголочкой покалывает, и сидеть спокойно не дает… Я прихожу на речку с маленьким Андрюшкой, черномазым сыном хозяйки дома, где я остановилась. Потом приходят ребята. Мы валяемся на песке, болтаем ногами. Вдруг кто-то из нас говорит:
— Чу, что это мы валяемся на песке, болтаем ногами? Встали, что ли, и сыграли в волейбол?
— Мяча нет.
— Достать надо. Давайте сложимся.
Сложились. Погадали на спичках, кому идти мяч покупать. Досталось мне, единственной представительнице слабого пола.
Конечно, ребята, как истые джентльмены, стали наперебой предлагать сделать это вместо меня, но я твердо отказалась.
Жребий так жребий. Чем я хуже этих симпатичных ребят, которым мне, кстати, хочется сделать приятное!
Я принесла мяч.
Погадали, кому надувать. Снова досталось мне. Я хотела уже дуть, но все запротестовали: нужно не ртом, а насосом.
Я пошла искать насос. Меня долго не отпускали. Но я все-таки проявила характер.
А они в это время играли с Андрюшкой, Становились на четвереньки и все вместе лаяли. Чудесные ребята! С такими можно и горы свернуть и детей воспитать.
Да что горы!
— Ребята, давайте сделаем волейбольную площадку. Две столба — и никаких гвоздей!
Я чуть не крикнула «ура». Андрюшка крикнул. Его качнули до макушек сосен. (А ведь могла и я крикнуть.)
— А где мы возьмем столбы?
— В лесу.
— А топоры?
— Давайте напишем в райком. Они должны помогать первичным… Нет, лучше в газету!
— Братцы, где два столба, там и четыре! Вроем четыре столба — и никаких гвоздей. Зато будет футбольное поле.
— А топор?
— А топор и не нужен. Четыре столба надо пилить пилой.
Но пилы тоже не было.
— Придется топором.
— Так и топора тоже нет.
— Напишем в газету.
— А если в газете нет?
— Наверняка нет. Откуда у них топоры?
— Зато шум поднимется, и нам сразу дадут и топоры, и пилы» и столбы. Можно будет целый стадион отмахать. И лавочки для зрителей и даже верхние перекладины. Раз-два — и никаких гвоздей…
— Вот именно «никаких гвоздей». Гвозди-то на дороге не валяются…
— Напишем в газету…
…И вдруг мы замолчали. Потом переглянулись. Потом посмотрели на Андрюшку. Малыш виновато моргал глазенками и держал в одной руке шипящий мяч, а в другой — длинный гвоздь.
Все мы, конечно, сразу расстроились.
— Где ты взял гвоздик? — с ужасом спросила я.
— На дороге,— сказал убитый Андрюшка,— там их много валяется.
И заплакал. Но ребята и тут оказались на высоте: они встали на четвереньки и все вместе залаяли. Андрюшке уже было не до слез. Он вконец успокоился и стал царапать гвоздем по песку.
— Что это ты пишешь, Андрюша? — спросили ребята,
— Я в газету пишу…
— Подожди, Андрюша, сказала я.— Ты не пиши! Я сама напишу. Пусть все знают, какие активные ребята живут в Неугомонкине!
Вот так. Горячо обнимаю
Ваша Галка Галкина.

Журнал «Юность» № 7 1963 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Рубрика: Литература | Оставить комментарий

«Архимед» в МГУ

Стало традицией: после окончания учебного года перед зданием физического факультета Московского университета студенты встречаются с великим ученым античности Архимедом и продолжателями его дела — мыслителями всех эпох и стран, почетными гостями с других планет и видными физиками современности.
В этом году, например, среди почетных гостей находились лауреат Нобелевской премии академик Игорь Евгеньевич Тамм, Герои Советского Союза Космонавт-Два Герман Степанович Титов и другие.
Юбиляр, несмотря на свой преклонный возраст (ему исполнилось ровно 2 250 лет), совершил космический рейс и праздновал свой день рождения на обратной стороне Луны. В составе экипажа ракеты «Архимед 1» — сам «Архимед Фидиевич», «Константин Эдуардович Циолковский», «Александр Степанович Попов», «Исаак Ньютон» и «Николай Кибальчич».
Когда ракета совершила «посадку» на площади перед физическим факультетом, Архимед вышел из люка в окружении своей свиты. Откашлявшись, он зачитал приветствие потомкам.
С традиционным Днем физика поздравил студентов Московского университета президент Академии наук СССР М. В. Келдыш. Он прислал приветственную телеграмму.
Затем собравшиеся выслушали рапорты студентов всех пяти курсов факультета. Особое оживление вызвал рапорт третьекурсников:
«О, Архимед! Позволь преклонить колени перед благородным челом твоим нам — третьекурсникам, вышедшим уже из поры студенческой юности, но не умудренным еще опытом старшекурсников. Достигнув половины тернистого пути к тому, что принято именовать сияющими высотами науки, стоим мы на рубеже четвертого курса, пытаясь вдохнуть новые силы в свои ряды, поредевшие после сессий».
К Архимеду обратился его земляк — студент, приехавший из Греции:
«О мудрый старец, да будет благословенно имя твое! Я горд тем, что мы родились на одной земле, в одной стране, которая сейчас живет отблесками твоей славы. Мы, греки, вовсе не сожалеем о том, что физики МГУ присвоили себе право считать тебя своим отцом и которые не без основания полагают, что это есть бог, создавший физику и физический факультет МГУ.
Твое имя перестало принадлежать только твоей родине. Оно проникло во все страны мира и известно всем народам, хотя бы немного затронутым цивилизацией».
На празднике выступил герой-космонавт Герман Титов, пожелавший студентам университета больших успехов в учебе.
Идея такого праздника родилась впервые четыре года назад. Энтузиасты студенческой художественной самодеятельности физического факультета Валерий Капер, Александр Кесенних, Степан Солуян и другие разработали тогда первую программу. С большим успехом в дни праздника проходила опера «Архимед», созданная самими студентами. Это лирико-сатирическое произведение критиковало недостатки в обучении студентов и беспорядки в общежитии МГУ. Критика была, что называется, не в бровь, а в глаз. Многие нерадивые администраторы попадали под огонь сатирических частушек, куплетов.
С тех пор «День Архимеда» повторяется ежегодно. Но это не просто студенческий «капустник», а хорошо продуманный и четко организованный, настоящий праздник студенчества Московского университета. А почему бы не создать такие веселые и интересные праздники в каждом университете, в каждом институте? Запас остроумия у студентов неисчерпаем. Так в чем же задержка? За дело, друзья!
Анатолий Назаров

Журнал «Юность» № 7 1963 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Рубрика: Наука | Оставить комментарий

Кафе в тайге

Помню, как в пятьдесят девятом году друзья решили прокатить меня к месту будущего строительства Красноярской ГЭС. Единственной дорогой тогда был Енисей — всевластный владыка дремучего царства тайги. От причала Красноярского речного порта плыли на катере сорок километров против течения. Суровая Сибирь началась сразу же за городом, и путешественнику из средней Европы пришлось преодолевать волнами наплывавшие чувства восхищения могучей природой, как катеру — стремительную енисейскую волну…
И вот четыре года спустя я вновь отправился в этот суровый енисейский край. Ехал по асфальтовой дороге и ничего не узнавал. На месте, где мы когда-то жгли костер и с волчьим аппетитом хлебали ложками прямо из котелка превкусную уху с дымком, стоит теперь городок строителей крупнейшей в мире ГЭС — Дивногорск.
Кто видел большие стройки в необжитых краях, при слове «городок» представит себе все так, как есть, ибо подобные селения» воздвигнутые людьми, которые больше думают о порученном им деле, чем о самих себе, похожи друг на друга. А для тех, кому сие не известно, придется нарисовать картину в общих чертах так, чтобы был понятен дальнейший рассказ.
Дивногорск расположен на склонах Дивных гор, то есть скалистых холмов, через которые веками пробивала свое русло могучая река. Несколько улиц устремляется по холмам вверх. Их пересекает несколько «авеню» и узких улочек, которые, рассекая холмы, образуют систему террас. Иными словами, планировка почти такая же как и в Сан-Франциско. Только кругом пока тайга и нет трамвайчиков. Внизу, на набережной, пока еще тоже не одетой в гранит,— центральная площадь города. Вокруг нее скопились двухэтажные дома из толстых сибирских бревен. В домах натисканы учреждения: управления стройкой, магазины и единственная редакция распространенной в Дивногорске газеты «Огни Енисея»,
Представив себе эту картину города, попробуйте привести ее в движение. Примерно так, как снимают кинокамерой прорастающее растение. Тогда перед вашими глазами разыграется примерно такой фильм: дремучая тайга; вдруг домик тут и домик там; валятся деревья и возникает дорога; вокруг нее вырастают, как грибы в тайге, новые домики; проезжает сотня грузовиков и за ними один новенький автобус; мелькают взрывы; роется траншея для газопровода и канализации; возвышаются строительные краны и появляются крупнопанельные здания (с балконами над верхушками кедров); где был асфальт, закладываются цветочные клумбы, где была тайга, асфальтируют площадь.
Известно, что в Сан-Франциско во время золотой лихорадки на Диком Западе американского континента не было асфальта и цветочных клумб, но зато рядом с домами из толстых бревен возникали десятки и десятки кабаков, шантанов, казино. Я вспомнил хроникера тех времен — Брет Гарта, когда однажды вечером перешагнул высокий порог двухэтажного деревянного здания, расположенного примерно в тех местах, где четыре года тому назад мы развели костер и обжигали горло крепкой сибирской ухой.
Над входом красовалась надпись: «Кафе «Вира».
Я поднялся ил второй этаж и одним взглядом окинул помещения этого кафе в тайге. Ничего здесь не напоминало обстановку, известную по рассказам американского писателя. Два уютных небольших зала как будто были схвачены гигантским вертолетом и перенесены сюда из благоустроенного центра городской цивилизации. Маленькие залы напомнили мне одно из тех небольших кафе пражской Малой Страны, в которых я люблю отдыхать, а порой и писать. Блестящие столики; располагающие к отдыху разноцветные кресла; неяркий свет настенных ламп; красивые шторы, скрывающие танцующих от любопытного взора луны; тихая музыка, льющаяся неназойливо из угла, и на стоящий бар с венгерским сверкающим аппаратом «кафе-экспрессо».
Не только внешняя обстановка, но и спокойная, несуетливая жизнь «Виры» напомнила мне малостранские наши кафе, по которым я, правду сказать, уже стосковался. Двое парней читали газеты, двое склонились над шахматами, за одним столиком тихо спорили, за вторым четыре пары критических, немного насмешливых женских глаз наблюдали за танцующими…
Молодые девушки в белых передниках спокойно, несуетливо приносили кофе, иногда подсаживаясь к столику и включаясь в тихий спор на литературную тему. Одна официантка танцевала. Одна готовила при помощи паровой машины кофе, тщательно отмеряя дозу помолотого порошка, как и полагается дипломированному инженеру-экономисту. Директор кафе, миловидная девушка в очках,— тоже инженер. «Как это так? — спросите вы. — Это по Райкину? Мамина дурочка с высшим образованием, зацепившаяся в столичном кафе за поднос?» Наоборот. Во-первых, не в столице, а в тайге. Во-вторых, кафе работает на общественных началах. Оно не только обслуживается теми, кто строит величайшую в мире ГЭС, но и построено ими самими на досуге. Все сделали молодые энтузиасты сами: от светильников с красивыми современными абажурами до узоров на занавесках.
Наблюдал я за бетонщицей, которая, войдя в гардероб в своем четырехугольном ватнике и кирзовых сапогах с маленьким чемоданчиком в руках, появилась через несколько минут в кафе в красивом вечернем платье, торжественно шагая на тоненьких каблуках. Такие чудеса, достойные сказки о Золушке, способна творить «Вира» — кафе в тайге!
Молодежь приходит сюда не пировать и не выпивать,— просто отдохнуть, встретиться. Порядки строгие: можешь заказать рюмку коньяка или бокал шампанского на весь вечер. Зато в неограниченном количестве приготовят для тебя душистый кофе. Приносить с собой можно лишь гитару. Она желанный гость. Она всегда пригодится! Уют от хорошей песни не портится.
Назавтра я пришел в кафе «Вира» еще раз. Но это был уже не такой спокойный, обычный вечер. В залы, способные принять около столиков сорок девять посетителей (пятидесятый несет общественную вахту в гардеробе), нахлынуло на сей раз минимум в три раза больше молодых строителей. (Дежурных в гардеробе на сей раз было трое.) Подобное троекратное перевыполнение плана было вызвано приходом в кафе «Вира» московских поэтов и писателей. Состоялась никем не организованная и поэтому такая удачная и искренняя встреча, интересное и веселое детище мамы-Неожиданности и папы-Экспромта.
Читали стихи, вставая со своих мест за столиком около радиолы, Константин Симонов и Роберт Рождественский, рассказывали писатели Евгений Рябчиков и Леонид Лиходеев, даже художник Орест Верейский выступил в литературном плане. Я, сознаюсь честно, пел, ибо песни понятны без перевода- Были и аплодисменты, но не это было главным. Главным было то, что слушатели запросто превращались в чтецов и что мы здесь услышали столько хороших, искренних стихов, что сами нааплодировались вдоволь, да и еще призадумались о том, что значит в новом, коммунистическом понимании творческий дух и откуда вытекает сила коммунистического искусства…
На этом репортаж из таежного кафе можно оборвать.
Если кому-нибудь покажется странным, почему он обрывается именно в тот момент, когда следовало бы описать самую гигантскую, кипучую стройку (из одного тихого ее уголка), показать захватывающий дух героизм комсомола, воздвигающего эту стройку (отталкиваясь от романтической песни, спетой при гитаре над чашкой кофе), пусть будет принято к сведению, что о том и о другом уже многое было написано и прочесть это нетрудно.
Я решился добавить к общей картине только эту малую деталь. Сделал это потому, что люди — энтузиасты, создавшие этот уголок уюта и радости, внесли яркую и приветливую черту в лицо Дивногорска. И я убежден, что их заслуга в создании красивой, счастливой жизни на диких берегах Енисея не так уж мала.
Иржи Плахетка, чехословацкий публицист

Журнал «Юность» № 7 1963 г.

Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области

Рубрика: Литература | Оставить комментарий