Мой товарищ, Эдик Тамбиев, вернувшись из армии, поступил на вечернее отделение исторического факультета МГУ и, перепробовав несколько специальностей, стал работать конюхом на ипподроме.
Иногда по субботам я наведывался к нему. Рано утром я проходил через ворота, у которых оканчивается железнодорожная ветка; сюда подаются вагоны с лошадьми, прибывающими с конных заводов; отсюда года через три, победителей и побежденных, их повезут обратно… Ипподром — испытательный полигон заводов, здесь едва заезженных двухлеток делают
рысаками.
В конюшне сумрачно, сухо, тепло. Пахнет прелым сеном и резко лекарством — какой-то лошади втирали випратокс, спасение от ревматизма… Обычно Тамбиев занят. У конюха хватает работы: на одного — шесть, а то и все десять лошадей. У каждой свой характер, и каждую надо чистить, каждой отбить денник, какую-то собрать на тренировку, какой-то поставить горчичники или ковать… Изредка я помогал ему «отбивать денник» — вывозил из денника в тачке старые опилки и привозил новые; чаще стоял в стороне, оглушенный после шума и суеты столичных улиц этой тишиной, в которой хрумкали сеном, звонко подхлестывали себя хвостами, отфыркивались лошади.
Однажды Тамбиев подвел меня к деннику с табличкой: «ГУГЕНОТКА коб. 1968 г. Гранит—Глория».
— Стой, Чупров, здесь и восхищайся… Лучшая лошадь ипподрома…
Передо мной за железными прутьями стояла вороная в седину, поджарая кобыла, чуть косолапенькая на передние ноги; она их держала, как ребенок, — носками внутрь. С точки зрения профессионалов, по кондициям кобыла была гадким утенком: большая голова, длинное нескладное тело и эта косолапость…
Но мне показалось, что она очень хороша,— своими ли крейсерскими обводами, точеными ли ногами, деликатностью ли. Сахар из моих рук она не взяла, сильно прижала уши, повела головой и скосила на меня огромный темно-фиолетовый глаз.
— Гугеня… Герцогиня… Красавица… — Тамбиев взял Гугенотку за недоуздок.— Притронься, Чупров… Я сделал шаг в денник и положил ладонь на упругую, горячую, бархатистую шею лошади. Мускул ее дрожал под моей рукой…
— Мы фамильярности не любим…— Тамбиев отпустил Гугенотку. Она ушла в угол.— Мирового класса будет лошадь…
— Кто это считает, кто говорит? — усмехнулся я, зная некоторую восторженность своего друга.
— Ползунова говорит…
Алла Михайловна Ползунова пришла работать на ипподром после окончания сельскохозяйственной академии в 1958 году. Более десяти лет пребывала она в помощниках у тренеров отделений, сперва у Щельцына, потом у Лыткина. Но был смысл и для выпускника академии поучиться, например, у такого корифея тренинга, как Павел Андреевич Лыткин.
Преданностью делу на ипподроме мало кого удивишь. Сюда приходят мальчишками, работают до глубокой старости, случается, и умирают на дорожке. В 1925 году дядя нынешнего тренера седьмого тренотделения В. Э. Ратомского, Л. Ф. Ратомский, метров за сто до финиша умер от разрыва сердца. Вожжи он не выпустил, и лошадь не сбилась с правильного хода. Заезд Леопольд Ратомский выиграл, но колокола своей последней победы уже не услышал.
Преданность делу, любовь к лошади, терпение, опыт — качества любого хорошего наездника, но сочетание всех их в одном человеке да плюс еще научный подход к работе — это для ипподрома ново.
В 1969 году Алла Михайловна получила тридцать первое тренотделение, а через год здесь появилась лошадь, в которую Ползунова смогла вложить все свои знания,— Гугенотка, двухгодовалая кобыла Дубровского конзавода. Характер был у Гугенотки дрянной… В деннике при уборке третировала Тамбиева, на дорожке во время тренировки разбила качалку, в
еде была капризна, для ковки ее впору было усыплять. Но иной раз по дистанции Гугенотка развивала необычайную скорость. Да и предки у нее были знаменитые: прадед Талантливый, бабка Гаити, отец Гранит, выигравший немало призов. И брат Гутенотки, который был до нее в тренинге у Ползуновой, показывал хорошую резвость, но у него были слишком нежные ноги, и он быстро сошел.
Был определен тип высшей нервной деятельности Гутенотки: сильный, уравновешенный, инертный тип в ослабленном варианте. По теории таким лошадям присущ консерватизм, стереотип закрепляется у них прочно, самое незначительное его нарушение — и лошадь уже не в своей тарелке. Гугенотка идеально подтверждала теорию. К примеру, надевали ей на конезаводе при заездке наглазники, и она привыкла к ограниченному обзору. Боже упаси увидеть ей на тренировке сзади наездника — сразу готова нести сломя голову. Приходилось Ползуновой прятаться, точно держась в кильватере лошадиного хвоста.
Исподволь стали менять старые стереотипы, создавать новые в соответствии с условиями ипподрома и рысистых испытаний. Чтобы на дорожке приучить Гугенотку к компании, пускали рядом с ней смирную лошадь… Долго была мучительным делом ковка, пока не удалось установить, что ковать в один день Гугенотке можно только передние или только задние ноги.
Я видел, как ковали Гугенотку за неделю до прошлогоднего дерби. Тамбиев привел ее в самый конец длинного конюшенного коридораи привязал за недоуздок на растяжках к крайним денникам. Зажгли яркий свет. Кузнец Эдик Романов в длинном фартуке встал сбоку у передних ног Гугенотки на одно колено. На другое его колено лошадь положила ногу.
Клещами Эдик вырвал старую подкову вместе с гвоздями, взял острый, похожий на сапожный нож и расчистил копыто, потом никелированными клещами остриг до молочной белизны краевой слой копыта.
— Не дергайся, не дергайся,— приговаривал он.
Но Гугенотка была спокойна, она даже чуть привалилась к кузнецу. Наконец копыто расчищено, рашпилем наведен последний блеск; Романов взял небольшую подкову, примерил ее к копыту, чуть догнул на асфальтовом полу молотком, снова приставил к копыту и специально прибереженными для приза шведскими гвоздями прибил подкову. Одна нога сделана.
Да, это была уже не прежняя, до безрассудства пугливая лошадь, хотя голос на нее все равно повышать нельзя, а о хлысте не может быть и речи. К прошлогоднему розыгрышу Большого всесоюзного приза для рысаков четырехлеток (дерби) Ползунова одержала уже на Гугенотке несколько побед. На тренировках резвой работы лошадь показывала отличные результаты, стабильно проходя последние 400 метров дистанции за 32—30 секунд. И все-таки фаворитом дерби был смоленский Павлин мастера-наездника Крейдина. Победа Гугенотки в этом главном традиционном призе в нашей стране да еще с рекордным за все 52 года розыгрыша временем — 1 600 метров за 2 мин. 04,7 сек.— стала сенсацией. Алле Михайловне Ползуновой тут же на финише было присвоено звание мастера-наездника.
В декабре Гугенотка побила рекорд сорокалетней давности для кобыл и жеребцов старшего возраста на 1600 метров, выиграла приз 50-летия СССР. Из отечественных лошадей резвее нее бегал по зиме только Апикс-Гановер. В нынешнем сезоне Гугенотка — уже признанный фаворит Московского ипподрома.
Что же дальше? Ведь беговая карьера ее отца, Гранита, длилась без малого девять лет.
— Может быть, две минуты разменяете? — спрашиваю я у Тамбиева.
Он только грозит кулаком. Люди, связанные работой с лошадьми, немного суеверны. И, чтобы не сглазить Гугенотку, стучу три раза костяшками пальцев по деревянному столу.
Алексей ЧУПРОВ