Это Наткино письмо Лобов еще не получил, оно еще трясется где-то на пути к нему в ящиках почтового вагона, трясется, равнодушное и к Наткиному и к его недоумению.
А пока он стоял посреди фойе, подталкиваемый снующими, возбужденными людьми, и, ничего не понимая, вертел в руках свое письмо к Натке.
— Постой-постой… Гена! Геннадий! — крикнул он прихорашивающемуся у дальнего зеркала Карину.
Тот быстро подошел.
— Что такое?
Лобов протянул конверт и сказал:
— Гена, как же так? Почему оно здесь? Как же так, я же был уверен…
Карин взял его под руку и наморщил лоб. Потом понимающе закивал головой:
— А-а, понял, понял… Погоди, сейчас объясню.
Ч-черт, только сегодня, когда собирались, наткнулся.
Даже выбросить хотел… Понимаешь, тогда еще, в общем, в те дни, забыл бросить, а потом пиджак этот не надевал, все в коричневом ходил. Ну, вот… Это ты от нее все ждал? Да ничего страшного, ну чего ты?..
Карин потащил Лобова вниз, в буфет, что-то объясняя по пути, жестикулируя. Когда они уселись за столик, он хлопнул Лобова по колену, потер ладони.
— Ну и все. Подумаешь, письмо. Кто она тебе?
Лобов молчал. Электрик положил руку ему на колено.
— Да остынь. Посмотри, лицо-то, как у усопшего.
Чтобы переменить разговор, Карин посмотрел по сторонам и сказал:
— Ч-черт, ведь есть еще красивые женщины! Ты посмотри, посмотри… Совсем одичаешь на коробке.
В зале было тесно, звенел оркестр. Лобов успокоился, даже как-то обрадовался, что все так получилось с письмом; обрадовался, что не обманут, что так получилось само собой. И к нему вернулось хорошее настроение. Он выбрал на вальс привлекательную, не похожую на других, ярко одетую молодую женщину и закружил, закружил ее, упруго поддерживая рукой за подвижную талию. Женщина улыбалась, раскрывая невероятно алые губы, и прищуривала глаза на особенно крутых виражах.
Музыка умолкла. Часто дыша, все еще чувствуя перед глазами кружение настенных огней, Лобов провел женщину к стульям, прошел ближе к оркестру и тут неожиданно увидел Зойку. В струнку вытянувшись не высоких шпильках, в узком серебристом платье, она неотрывно смотрела на приближающегося Лобова. Она заметила его давно, видела, как он пригласил на вальс какую-то чернявую веселую женщину и нежно и стремительно кружил ее по всему залу.
Лобов подошел. Рядом с Зойкой стоял Лашков, он кивнул головой в ту сторону, где Лобов оставил
женщину, и сказал:
— Ничего чувиха, не выпускай.
Лобов усмехнулся, посмотрел на Зойку. Она в упор, пронизывающе, без тени улыбки смотрела на него, потом, отведя глаза, подтвердила:
— Ничего.
— Ну, и как тут? Доволен? — спросил Лашков.
— Да, неплохо, нравится,— сказал Лобов.
— Воркуете? Все вместе, как у Дурова? — захватив всех их в объятия, засмеялся подкравшийся Карин. Он мигнул: — А я говорю сейчас одной:
«Хочешь, подарю младенца?» — Электрик достал из кармана пластмассовую малютку и подкинул ее на ладони.— А она, я и показать не успел, чуть по форштевню мне не заехала.
Зойка покачала головой. Карин спрятал куколку в нагрудный карман.
«Медленный танец»,— объявил кто-то из оркестра.
Спокойно, меланхолично зазвучал саксофон. Рядом стояла Зойка, и Лобову было немного тревожно. Она повернулась к нему, посмотрела исподлобья и спросила:
— Может, пригласишь?
— Пойдем…
Вслед им смотрели и Карин, и Лашков.
Зойка чувствовала расстояние, на котором Лобов находился от нее и которое, как ей казалось, даже не пытался преодолеть. Отвернув голову, ощущая его дыхание на своем виске, она думала о том, как легко она нравилась и нравится другим и как другие не похожи на этого парня. Вот Карин, он в первый же день прижал ее у двери домой и потребовал, чтобы она впустила… А этот… Ну пусть бы потребовал что-нибудь или все сразу, все-все…
Зойка тряхнуле головой, волосы опустились на рот, и она, чтобы не убирать руку с плеча Лобова, сдула их, выпятив нижнюю губу.
Так, молча, они и танцевали, и когда труба, сменившая саксофон, надсадно возвестила об окончании танца, Зойка, прижимая локтем руку Лобова, сказала:
— Станцуем еще.
«Господи, что же это такое? — думала она, легко, но как-то автоматически улавливая каждое движение Лобова.— Почему все на свете сейчас имеет для меня смысл только в связи с этим человеком? Откуда он взялся на мою голову? Господи!»
— Ты у нас до декабря? — спросила она.
— Нет, в ноябре надо будет ехать,— сказал Лобов.
— В училище?
— Да. Пока в лабораторию, до приема.
— И сколько лет там учиться?
— Почти пять.
— Ой, пять лет! — Зойка покачала головой.— Это же ужас — пять лет. А потом куда?
Лобов пожал плечами.
— На Балтику, на Черное, на Север… Всюду направляют.
— На Севере холодно, на Юге жара. Самое место тут. — Зойка сказала и посмотрела на Лобова.— Самое место.
…Когда после танцев Лобов медленно шел по узкому, выстланному булыжником переулку, его настиг цокот каблуков.
— Димка!
Из темноты выступило светлое платье Зойки, свободная рука ее — за вторую держался Лашков — просунулась под руку Лобова.
— Один? — спросила Зойка.
— Нет, со звездами.
И Зойка, и Лашков посмотрели на небо: звезды действительно двигались вместе с ними, перемахивая через деревья и крыши.
— Ну, а где же та чувиха? — спросил Лашков.
Лобов пожал плечами и почувствовал, что Зойка — очень мягко, едва ощутимо — прижимает его руку к себе.
— А Генка где? Я его так и не нашел,— сказал он.
— Пошел дарить младенца,— сказал Лашков и засмеялся.
У Зойкиного дома Лобов, бросив: «Ну, я пошел»,— свернул на мостовую. Зойка что-то сказала Лашкову, тот промолчал, и уже на середине улицы Лобов услышал, как хлопнула входная дверь. Он перешел улицу, поискал Зойкино окно и нашел его как раз в тот момент, когда в нем вспыхнул свет.
Лобов остановился. Засунув руки в карманы, смотрел на окно. Вдруг свет погас. Лобов постоял несколько секунд, поддал ногой мерцающий на панели камешек и быстрыми шагами двинулся в сторону порта.
Оптимизация статьи — промышленный портал Мурманской области